Создатель звезд - Стэплдон Олаф (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗
Бвалту не был убежден этими рассуждениями. Он скорее склонялся к мнению, что периодические подъемы и падения человеческого разума происходили по местным причинам. Каково бы ни было верное объяснение, в прошлом, несомненно, уже неоднократно достигался высокий уровень цивилизации, но некое мощное влияние снова и снова глушило умственные способности человеческой расы. В нижних точках этих огромных волн «другие» опускались до состояния умственной и духовной нищеты, какой наша раса не знала со времен доисторических людей. Но на гребне волны людской интеллект, моральная целостность и духовные воззрения, казалось, поднимались до высоты, которую мы сочли бы сверхчеловеческой.
Снова и снова раса поднималась из дикости, переходила от варварской культуры в фазу всемирного процветания и взаимопонимания. Целые народы одновременно подхватывали возрастающую склонность к благородству, самопознанию, внутренней дисциплине, к тому, чтобы активно и всепроникающе мыслить и искренне верить.
Как следствие, в течение нескольких веков весь мир цвел свободными и счастливыми обществами. Заурядные человеческие существа обладали беспрецедентной ясностью мысли и общими усилиями избавлялись от социальной несправедливости и личной жестокости. Последующие поколения, наследственно одаренные способностями и благоприятной средой, создавали всемирную утопию пробужденных мыслящих существ.
Потом происходило ослабление какой-нибудь связки. Золотой век сменялся серебряным. Живя за счет достижений прошлого, лидеры мысли терялись в джунглях тонкостей или прозябали, истощенные, в жалкой неопрятности. Одновременно с этим падала нравственность. Люди становились менее искренними, менее чувствительными к нуждам других, прекращались внутренние искания – в общем, они теряли способность жить в обществе. Социальная машина, работавшая нормально, пока граждане сохраняли определенный уровень гуманности, опрокидывалась волной беззакония и коррупции. Свобода уничтожалась тиранами и тираническими олигархиями. Охваченные ненавистью низшие классы служили оправданием этому. Так, постепенно, хотя материальные блага цивилизации могли бы тлеть еще века, духовное пламя угасало, оставляя лишь искорку в нескольких разрозненных личностях. Потом наступало варварство, за которым следовал провал почти первобытной дикости.
В целом, казалось, было одно более высокое достижение на одном из последних гребней, чем на гребнях «геологического» прошлого. По крайней мере, в этом убеждали себя некоторые антропологи. Считалось, что нынешний пик цивилизации – наивысший из всех, что подъем еще будет продолжаться и что благодаря новым уникальным научным знаниям удастся найти способ сохранить здравый рассудок расы от очередного упадка.
Нынешнее состояние вида было, действительно, исключительным. Ни в один из прежних известных циклов наука и механизация не достигали таких вершин. Насколько можно было понять из разрозненных остатков предыдущего цикла, изобретательская мысль не заходила дальше грубых механизмов, известных у нас в середине девятнадцатого века. Считалось, что в более ранних циклах стагнация наступала на еще более ранних стадиях индустриализации.
В это время, хотя в интеллектуальных кругах не сомневались, что пик цивилизации еще не наступил, Бвалту и его друзья были убеждены, что пик этой волны уже прошел много веков назад. Большинству людей, конечно, десятилетие, предшествовавшее войне, казалось лучше и более цивилизованным, чем любой предыдущий век. В их понимании цивилизация и механизация – почти одно и то же, а никогда ранее не было такого триумфа механизации. Выгоды научной цивилизации были очевидны. Для преуспевающего класса она обеспечивала больший комфорт, лучшее здоровье, большую значимость, продление молодости и систему технических знаний, настолько обширную и сложную, что невозможно было знать больше, чем ее общие очертания или какой-нибудь маленький кусочек во всех подробностях. Более того, развитие средств коммуникаций позволило установить тесные связи между всеми народами. Локальные идиосинкразии меркли перед радио, кино и граммофоном. В сравнении с этими обнадеживающими признаками было легко видно, что человеческая конституция, хотя и усиленная улучшенными условиями, была все менее и менее стабильна, чем раньше. Медленно, но верно распространялись определенные губительные болезни. В частности, все чаще встречались и все более пагубными становились заболевания нервной системы. Циники говорили, что психиатрических больниц скоро станет больше, чем церквей. Но это была всего лишь насмешка циников. Бытовало почти всеобщее убеждение, что, несмотря на все войны, экономические проблемы и социальные противоречия, все хорошо и в будущем станет еще лучше.
Истина же, говорил Бвалту, почти точно в другой стороне. Как я и думал, было безошибочно видно, что средний уровень интеллекта и нравственность пошли на убыль по всему миру, и они будут продолжать падать. Раса уже жила лишь за счет прошлого. Все великие, приводящие к развитию идеи современного мира были высказаны века назад. С тех пор действительно совершились приложения этих идей, менявшие мир; но ни одно из этих сенсационных изобретений не зависело от крайне проницательной и понимающей интуиции, которая изменила весь образ мышления в ранние века. Бвалту признал, что в последнее время действительно были революционные научные открытия и теории, но ни одна из них не содержала по-настоящему новых принципов. Все они были просто новыми комбинациями уже известных. Научный метод, изобретенный несколько веков назад, был столь плодотворным, что мог легко продолжать приносить урожаи еще много веков даже в руках рабочих, неспособных к какой-либо высокой степени оригинальности.
Однако измельчание ментального калибра было наиболее заметно не в научной сфере, а в умственной и практической деятельности. Я сам, с помощью Бвалту, научился ценить до некоторой степени литературу того удивительного периода, бывшего много веков раньше, когда каждая страна, казалось, цвела искусством, философией и религией; когда люди, народ за народом, меняли свои социальные и политические порядки, чтобы обеспечить определенную степень свободы и процветания всем; когда страна за страной смело разоружалась, рискуя быть уничтоженной, но пожиная мир и процветание; когда распускались полицейские силы, а тюрьмы переделывались в библиотеки или колледжи; когда оружие и даже замки и ключи становились лишь музейными экспонатами; четыре великие всемирные религиозные организации открыли свои тайны, раздали свое богатство обездоленным и провели триумфальную кампанию за объединение, а затем обратились к земледелию, ремеслу, обучению, как и следовало скромным приверженцам новой, лишенной священников, веры, Бога, религии всемирного объединения и бессловных молитв.
А примерно через пять сотен лет замки с ключами, оружие и доктрины начали возвращаться. Золотой век оставил после себя только чудесную и непостижимую теперь традицию и набор принципов, которые, хотя и неправильно теперь понимаются, все же были лучшими руководствами в обезумевшем мире.
Те ученые, которые связывали умственную деградацию с усилением интенсивности космического излучения, утверждали, что если бы люди открыли науку на много веков раньше, когда им еще предстоял период величайшей жизненной силы, все было бы хорошо. Она бы быстро справилась с социальными проблемами, сопутствующими индустриальной цивилизации. Она бы создала не только «средневековую», но и высокомеханизированную утопию. Она бы наверняка нашла способ справляться с избытком космического излучения и предотвратила бы деградацию. Но наука пришла слишком поздно.
С другой стороны, Бвалту подозревал, что деградация была вызвана каким-то фактором в самой человеческой природе. Он склонялся к тому, что это было следствием цивилизации, что, меняя всю окружающую среду человеческого вида, казалось бы, к лучшему, научное развитие невольно создало условия, вредные человеческому духу. Он не воображал, что знает, была ли эта беда вызвана увеличением содержания в питании искусственной пищи, или усилением нервного напряжения в современных условиях, или вмешательством в естественный отбор, или более мягким воспитанием детей, или чем-то другим. Возможно, ни одно из этих относительно недавно возникших обстоятельств не было причиной, потому что все указывало на то, что деградация началась еще на заре научного века, если не раньше. Быть может, гниение началось из-за какого-то загадочного фактора в условиях самого золотого века. Может даже быть, предполагал Бвалту, что чистое общество вырабатывало свою собственную отраву, что молодое человеческое существо, выращенное в совершенном обществе, в настоящем «Граде Божием» на земле, неизбежно должно было склониться в сторону морального и интеллектуального бездействия, в сторону романтического индивидуализма и буйных веселых развлечений; и что, как только это убеждение укоренилось, наука и механизированная цивилизация подтолкнули духовное разложение.
