Простые смертные - Митчелл Дэвид Стивен (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
– Там же, на всех внешних стенах, – видеокамеры! Наши дети видели папу на YouTube, но не поняли, то ли это просто какой-то фокусник, то ли преступник, то ли сумасшедший, то ли… то ли… Мы теперь боимся и телевизор включать, и в Интернет выходить, и все равно выходим и включаем, как же без этого? Но где же Оскар? Вот вы представляете охрану лечебницы – так написано на ваших бейджиках, – скажите, ведь не мог же он просто раствориться в воздухе?
Аднан Байойя, одаренный молодой психиатр, был не в силах ответить ей на этот вопрос, как не в силах был понять, каким образом мистер Гомес сумел сбежать из запертой комнаты и выбраться из лечебницы, оставшись не замеченным ни персоналом, ни видеокамерами, которые наверняка были просто сломанными. Санитар, дежуривший прошлой ночью, рассказал Аднану, будто мистер Гомес утверждал, что святой Марк собрался принести ему ночью Лестницу Иакова и забрать его на Небеса, чтобы обсудить строительство Царства Божьего на земле. Разумеется, сам санитар всерьез предупреждение не воспринял.
Старший менеджер заверил миссис Гомес, что для него в данный момент первая и главная задача – это определить местонахождение ее мужа, и пообещал строжайшее расследование данного упущения охраны лечебницы. Аднан заметил, что после семисот пятидесяти тысяч просмотров на YouTube – а теперь, возможно, уже и миллиона – обнаружение «провидца с Вашингтон-стрит» – лишь вопрос времени. Я молчала, пока меня не попросили предсказать, каковы, на мой взгляд, могут быть дальнейшие шаги мистера Гомеса. Я сказала, что большинство тех, кто страдает «синдромом Мессии», живут обычно очень недолго, но поскольку у меня недостаточно данных об истории болезни мистера Гомеса, мне не на чем основывать свои предположения о его дальнейших действиях. «Полная чушь! – пробормотал брат миссис Гомес. – А еще считается экспертом! На самом деле все они, черт бы их побрал, ничего толком сказать не могут!»
На самом деле я могла бы сказать этому типу, черт бы его побрал, абсолютно все, но иной раз разумным людям лучше оставить истину при себе. И потом миссис Гомес все равно не поверила бы, что она уже стала вдовой, а ее дети до конца жизни не смогут понять, что же случилось с их отцом 1 апреля 2025 года. Единственное, что я могла сделать, – это остановить Аднана, который без конца извинялся, что заставил меня пересечь три канадских временных пояса, чтобы встретиться с пациентом, который ухитрился сбежать за несколько часов до моего приезда. Я пожелала своему бывшему студенту и нынешнему коллеге удачи и покинула лечебницу с черного хода, через кухню. Мне потребовалось некоторое время, чтобы отыскать взятый напрокат автомобиль на огромной, залитой дождем стоянке, и когда я его наконец отыскала, этот день моей жизни приобрел еще более странный и отнюдь не самый приятный поворот.
Послышался крик совы-сипухи. Надо было все-таки встать и вылезти из машины. Не могла же я сидеть там всю ночь.
Посылка размером с обувную коробку, которую переслал мне Садакат, уже ждала на кухонном столе, но я весь день ничего не ела, так что, отложив посылку в сторону, для начала сунула в микроволновку блюдо с фаршированными баклажанами, приготовленными моей домоправительницей, миссис Тависток, которая приходила раз в неделю. Затем я включила в доме отопление. Снег уже растаял, но весна пока не очень-то ощущалась. Я запила ужин стаканом риохи и принялась за статью в «Korean Psychiatric Journal», но лишь дочитав до конца, вспомнила наконец о посылке. Ее отправителем был некто Аге Нэсс-Одегард из школы для глухих в Тронхейме, Норвегия. Я не посещала эту страну с тех пор, как была Кларой Косковой. Я отнесла посылку в кабинет и проверила ее с помощью ручного детектора взрывчатых веществ. Огонек остался зеленым, и, содрав два верхних слоя коричневой упаковочной бумаги, я обнаружила внутри неуклюжую картонную коробку и в ней – кокон из пузырчатой пленки, внутри которого оказалась изящная шкатулка красного дерева с крышечкой на петлях. Приподняв крышечку, я увидела застегнутый на молнию пластиковый контейнер с портативным магнитофоном «Sony» весьма грубого дизайна в стиле 1980-х. К нему были подключены наушники из металла, пластмассы и пенопласта. В магнитофоне стояла кассета С30 BASF – я уж и забыла, что существовала такая фирма, некогда весьма знаменитая. Проверив магнитофон с помощью детектора, я стала читать длинное, написанное на трех листах, письмо, также вложенное в шкатулку.
Школа для глухих Овре Фьельберга
Грансвен 13.
7032 ТРОНХЕЙМ
Норвегия
15 марта 2025 г.
Дорогой Маринус!
Сразу же прошу у Вас прощения, ибо не знаю, «Маринус» – это мистер или миссис. А может быть, к вам следует обращаться «доктор Маринус»? И вообще, это ваша фамилия или имя? Прошу Вас также извинить мое плохое знание английского языка. Меня зовут Аге Нэсс-Одегард. Возможно, это имя упоминала Вам миссис Эстер Литтл, но я в данном случае буду основываться на том, что она его Вам никогда не упоминала. Я – норвежец, мужчина семидесяти четырех лет; я живу в Тронхейме, это один из городов моей родной страны. На случай, если вы не знаете, зачем какой-то незнакомец прислал вам старую аудиомашинку, пересказываю всю историю целиком.
Мой отец создал школу Овре Фьельберга в 1932 году, потому что его брат Мартин родился глухим, а в те времена отношение к людям с таким недостатком было весьма примитивным. Я родился в 1950 году и научился весьма бойко читать и писать (на норвежском, естественно) еще до того, как мне исполнилось десять. Моя мать управляла школой, а мой дядя Мартин следил за домом и участком и поддерживал порядок на школьной спортивной площадке, так что, как Вы легко можете себе представить, в этой школе и ее учениках заключалась вся жизнь нашей семьи. В 1975 году я получил в университете Осло диплом преподавателя и вернулся в Тронхейм, чтобы тоже работать в нашей школе. Я создал там музыкально-драматический кружок, потому что и сам очень люблю скрипку. Многие люди, не страдающие глухотой, даже не подозревают, что и глухие способны наслаждаться музыкой, причем самыми разнообразными способами, и вскоре традицией нашей школы стало сотрудничество с местным любительским оркестром: каждую весну мы устраивали большой концерт для смешанной аудитории, состоявшей как из глухих, так и из слышащих людей. Пение, танцы, специальные усилители звука, зрительные образы и многое другое – мы, короче говоря, использовали все. В 1984 году, когда, собственно, и случилась эта история, я выбрал для нашего ежегодного представления «Туонельского лебедя» Яна Сибелиуса [229]. Это очень красивая вещь. Возможно, вы ее знаете?
Однако в 1984 году над нашим мирным пейзажем повисло одно темное облако (можно ли так сказать по-английски?), а именно: финансовое положение нашей школы стало поистине критическим. Школа Овре Фьельберга жила в основном на пожертвования, но мы постоянно нуждались в субсидиях со стороны Осло, чтобы платить зарплату сотрудникам и так далее. Не стану утомлять вас проблемами тогдашней политики, но в тот момент наше правительство как раз отказало нам в субсидии, вынудив наших учеников посещать другую школу, до которой было два часа езды на автомобиле. Мы протестовали против подобного решения, но, увы, были лишены как финансовой независимости, так и крепких политических мускулов, и нашей драгоценной школе грозило закрытие. И это после полувека блестящей работы! Для нашей семьи это стало бы настоящей трагедией.
Но однажды теплым июньским днем 1984 года ко мне в кабинет вошла посетительница. Ей было, пожалуй, за пятьдесят. Короткая стрижка, волосы с заметной проседью, почти мужская одежда, а на лице – следы множества пережитых событий. Она извинилась за беспокойство – она говорила по-норвежски, но с неким иностранным акцентом, – и спросила, не можем ли мы далее вести беседу по-английски. Я согласился, и она рассказала, что ее зовут Эстер Литтл, что она недавно побывала на концерте наших учеников и получила большое удовольствие. Далее она сказала, что слышала о чрезвычайно сложном финансовом положении нашей школы и хотела бы нам помочь, если это возможно. Я сказал: «Ну, если у вас есть волшебный веер, то, пожалуйста, я вас слушаю». И Эстер Литтл поставила на мой стол какую-то деревянную шкатулку. Именно эту шкатулку из красного дерева я Вам и посылаю. Внутри находился портативный кассетный плеер и одна магнитофонная кассета. А затем Эстер Литтл объяснила мне условия сделки: если я обязуюсь хранить эти вещи в течение, скажем, нескольких лет, а потом отправить их по почте ее другу по имени Маринус по указанному адресу в город Нью-Йорк, то она отдаст распоряжение своим юристам из Осло, чтобы они сделали большой взнос на счет нашей школы.
Следовало ли мне согласиться? Эстер Литтл прочла мои мысли. Она сказала: «Нет, я не имею отношения ни к наркоторговцам, ни к террористам, ни к шпионам. Я просто эксцентричная филантропка из Западной Австралии. Эта кассета – послание моему другу Маринусу, которому в нужный момент будет очень важно его услышать». Я и сегодня, когда пишу Вам это письмо, не могу понять, почему я сразу ей поверил, но иногда встречаются такие люди, которым веришь сразу, просто повинуясь инстинкту. И я поверил Эстер Литтл. А ее юристы из Осло оказались представителями весьма респектабельной консервативной фирмы, и это, возможно, тоже повлияло на мое решение. Я спросил, почему она просто не заплатила юристам из Осло, чтобы те отправили ее шкатулку в Нью-Йорк в некий определенный день, и Эстер Литтл ответила: «Юристы приходят и уходят. Даже самые осторожные и сдержанные из них всегда на виду и всегда работают за деньги. А вы – просто честный человек, живущий в одном из самых тихих уголков нашего мира; и потом, вы будете жить достаточно долго». И она написала на листке бумаги ту сумму, которую собиралась пожертвовать нашей школе. Когда я увидел эту цифру, то, не сомневаюсь, лицо мое стало бледным, как у привидения! Этого нашей школе полностью хватило бы, по крайней мере, лет на пять. А Эстер Литтл попросила: «Скажите вашему совету директоров, что эти деньги пожертвованы богатым анонимным спонсором, который верит в успех школы Овре Фьельберга. И учтите: я говорю чистую правду». И я понял, что эта шкатулка, как и сама сделка, должны остаться нашей с ней маленькой тайной.
Мы пожали друг другу руки. Естественно, моим последним вопросом было: «Когда мне послать эту шкатулку Маринусу в Манхэттен?» В ответ на это Эстер Литтл вынула из шкатулки маленькую фарфоровую статуэтку Сибелиуса, поставила ее на верхнюю полку книжного шкафа и сказала, что я должен буду отправить шкатулку в Америку в тот день, когда эта статуэтка Сибелиуса упадет с полки и разобьется вдребезги. Я решил, что плохо понял данную английскую фразу, и задумался. Если эта статуэтка разобьется на следующей неделе, значит, я должен буду послать шкатулку на следующей неделе? Если же она разобьется в 2000 году, я должен буду послать ее в 2000 году? А что, если я умру до того, как статуэтка разобьется? Тогда, значит, я вообще не смогу отослать эту шкатулку? Да, именно так, сказала Эстер Литтл, таковы условия нашей сделки. И прибавила: «Я же вам говорила, что я особа весьма эксцентричная». Затем мы с ней распрощались, и, если честно, когда она ушла, я подумал: уж не привиделась ли она мне? Но уже на следующий день мне позвонил ее юрист из Осло и спросил номер нашего банковского счета; и очень скоро вся обещанная Эстер Литтл сумма, до последней кроны, была переведена на наш счет. Школа была спасена. А через три или четыре года мнение правительства о нашей школе коренным образом переменилось, и в ее развитие была инвестирована крупная сумма, но у меня нет ни малейших сомнений, что именно миссис Эстер Литтл спасла нас в самый трудный для нас период. В 2004 году я стал директором школы, а несколько лет назад вышел на пенсию, но все еще вхожу в совет директоров и по-прежнему пользуюсь своим личным кабинетом. И все эти годы Ян Сибелиус, стоя на полке книжного шкафа, стерег покой моего кабинета, точно человек, хранящий вместе со мной тайну.
Вы, возможно, уже догадываетесь, каков был конец этой истории. Вчера был первый теплый день за всю весну. И я, разумеется, как и большинство норвежцев, настежь распахнул окна, чтобы впустить в кабинет побольше свежего воздуха. Прямо у меня под окнами на теннисной площадке играли наши ученики. Затем я на несколько минут вышел из кабинета, чтобы сварить себе кофе, и вдруг услышал какой-то шум. Когда я вернулся, статуэтка Сибелиуса валялась на полу. Голова и грудь композитора разлетелись вдребезги. Рядом лежал теннисный мяч. Шансы были 10 000 к 1, но, видно, это время все-таки наступило. Так что я посылаю Вам шкатулку, как и обещал Эстер Литтл, вместе со всей этой странной историей. Надеюсь, что запись на кассете все еще можно разобрать, хотя прошло уже более сорока лет. Признаюсь, я никогда даже не пытался ее прослушать. Если ноги миссис Литтл все еще ступают по нашей земле (если это действительно так, то ей, должно быть, уже более ста лет), то передайте ей самую искреннюю благодарность и наилучшие пожелания от «честного человека, живущего в одном из самых тихих уголков нашего мира», которому действительно удалось прожить очень долго.
229
Ян Сибелиус (1865–1957) – финский композитор, крупнейший симфонист; «Туонельский лебедь» (1893), написан им на сюжет «Калевалы».
