Теория Фокса (СИ) - Топчиев Вильям (книги txt) 📗
— Потому что это заменяет часть человеческого тела… — пробормотал он.
— Сначала ноги, руки и нервная система с памятью. Теперь зрение и слух. Это повторение одной и той же закономерности, Нельсон.
— И как это все использовать?
— А вот тут-то в дело и вступает синтез.
— Как?
— Надо добавить историю. Посмотри, к чему привели первые три индустриальные революции.
— И к чему же?
— К гегемонии стран, которые возглавили эти революции. Или, точнее, одной страны — Англии — и её последователя — Америки. Знаешь, что удивительно? На самом деле первая революция началась в Италии.
— В Италии? — он вскинул брови.
— Да. Все началось с Галилея. На каком-то особенно занудном церковном служении в Пизе он смотрел на колеблющуюся лампаду, и от нечего делать начал считать свой пульс. И вдруг понял, что как бы быстро лампада не колебалась, одно колебание всегда занимало одно и то же время.
— Конечно. — сказал Нельсон. — Лампада — это же маятник. Длина маятника, а не его скорость или амплитуда, определяют время между колебаниями.
— Закон маятника. Он дал Галилею то, что ни у кого раньше не было — возможность точно измерять время. Он нашел способ надежно и научно, а не с помощью песочных или солнечных часов, измерять время. И это положило начало науке. Время стало началом всего.
— Религия от скуки породила науку…
— Удивительно, не правда ли? — спросил я. — Но, конечно, потом католическая церковь все-таки добралась и до Галилея. По счастью, Англия была более гостеприимна к сумасшедшим ученым, и начатое Галилеем продолжил Ньютон. Он взял его наработки и изобрел дифференциальные уравнения, без которых нельзя измерить изменения во времени. И это проложило дорогу всему остальному. И в итоге подчинило весь мир. Поскольку англичане сделали искусственные ноги, руки и нервную систему, они получили преимущество в производительности труда. Другим странам нужно было десять человек, чтобы переместить тонну земли на один километр за день. Британии было достаточно одного. Колоссальное преимущество! Рост производительности труда вызвал рост населения и ускорил научный прогресс, что быстро сделало английскую армию самой мощной в мире. И постепенно маленький и никому не нужный островок на северо-западе Европы становится Британской Империей, в то время как могущественная Италия сжимается до не более чем туристического направления. И поэтому мир говорит на английском, а не на итальянском. Так что, как видишь, наука решает кому жить, а кому раствориться в забвении.
— И что теперь? Что тут можно синтезировать?
— Сейчас мы в начале четвертой революции. Сенсорной. И её последствия будут не менее грандиозными — она пройдет как цунами, сметая все на своём пути. Она началась в Америке, так же, как и первая революция в Италии. Но смогут ли Штаты её приручить? Кто победит в этой революции? Нельсон, ты же эксперт в сборе данных. Скажи мне, кто станет новой Англией?
Он помолчал и сказал:
— Китай. Чтобы натренировать сенсоры, нужны данные. А у них их очень много. Ведь китайцы не против, чтобы за ними наблюдали, с них собирали данные. — Нельсон откинулся назад, сложил руки на груди и посмотрел вверх. — Ты прав, Джим. В этой твоей сенсорной революции они победят. Китай станет новой Британией. Китай победит.
— Возможно. — Я кивнул.
Мы молча проводили глазами большую и шумную группу туристов, толпящуюся вокруг гида с флажком на длинной палке.
— Синтез, ты говоришь…
— Да. Он позволяет заглянуть глубоко в суть.
— Но как? Как ты сводишь всё вместе?
— Есть три правила. Вот смотри, какое самое большое открытие тысячелетия?
— Ну-у…
— Двойная спираль ДНК, код жизни. Что может быть больше? Знаешь, кто его открыл?
— Уотсон и Криг. Все знают. И что?
— Пара сумасшедших студентов. И ничего больше. Что один, что другой. Никто, абсолютно никто не воспринимал их всерьез. Без оборудования и денег… Без каких-либо глубоких знаний. Просто пара любителей-экспериментаторов… Знаешь, какое у них было оборудование? Кусочки картона, из которых они строили модель ДНК. Это все выглядело как какой-то школьный проект. Конкуренты в открытую потешались над ними. Смеялись. И у конкурентов было все — приборы, деньги, поддержка и признание. И тем не менее, именно Уотсон и Криг сделали открытие тысячелетия. И всё потому, что они следовали трем железным правилам синтеза.
— Правилам?
— Первое — никогда не будь самым умным в комнате.
— Как так?
— Потому что тебе никто не будет помогать. Чувство превосходства и собственной значимости — вот лучшие друзья неудачников-аналитиков, затерявшихся на обочине истории. Если ищешь истинные знания, будь скромен и открыт. Не задирай нос — нужно получать удовольствие не от осознания того, что ты прав, а от процесса поиска правды. Чувствуешь разницу?
Нельсон, в сомнении, кивнул.
— Это было главной ошибкой конкурентов — они были настолько самоуверенными, что никто не хотел с ними разговаривать и делиться информацией. Они самоизолировались. А Уотсон и Криг оставались приземленными. Они слушали и слышали. Они разговаривали со всеми, и все им помогали. Это, кстати говоря, второе правило синтеза — слушай и задавай вопросы. Никогда не спорь.
— Не спорь?
— Никогда. Если надеешься переубедить, Нельсон, никогда! Потому что спор невозможно выиграть. Когда спорят, люди не слушают. Вместо этого, пока говорит другой, они думают, что сказать в ответ. И в результате никто никогда не слушает. Все говорят. Поэтому победить в споре невозможно. Невозможно переубедить соперника в споре, только если он не хочет этого сам. Так что твоя задача не пытаться убедить, а оставаться открытым к тому, чтобы убедили тебя. Спор бессмыслен, кроме тех случаев, когда он нужен из-за каких-либо тактических соображений.
— А третье правило? — спросил Нельсон.
— Самое важное. Иди вдоль реки Сакраменто и подбирай самородки. Прямо с поверхности. Не ищи россыпное золото, не трать жизнь на это. Никогда не копай.
— Давай без загадок. Не сегодня. Только не сегодня. Два года ты кормил меня этими ребусами. Но сейчас мне нужны прямые ответы. Ты мне можешь дать хоть один прямой ответ?
— Идеи как золото, Нельсон. Они в основном бывают двух видов — самородки и россыпи. Те, кто ищет россыпное золото, отфильтровывает тонны песка и находит лишь крупицы. Например, физики ничего не знают об органической химии. Химики понятия не имеют о физике звезд. Они все с головой ушли в свои маленькие мирки. Можно провести всю жизнь, зарываясь в один маленький прииск и найти лишь крупицы, крохотные идеи. Или же можно просто пройтись вдоль русла рек и найти огромные идеи, блестящие самородки размером с кулак, лежащие прямо на поверхности — точно, как первые путешественники Калифорнии. Они просто шли вдоль реки Сакраменто и подбирали с земли гигантские куски золота. Они никогда не рылись в земле. Зачем копать?
— Странник, а не старатель? — спросил он.
— Зачем тратить всю жизнь и рыться в одном месте, когда чуть дальше, прямо за перевалом, лежат огромные идеи-самородки? Они лежат и ждут тебя. Надо их лишь подобрать. Уотсон и Криг были странниками. Они узнали главные идеи из многих смежных областей — химии, физики, кристаллографии и многих других. А их конкуренты были типичными копателями, зарывшимися в одном прииске. Самоуверенные труженики лопаты, которые отказывались поднять голову и выглянуть из своей ямы.
— Ну допустим, — сказал Нельсон. — И что дальше?
— Ты просто складываешь эти идеи вместе. И надеешься на чудо. И иногда оно происходит. Собственно, именно так я узнал, что твои японские друзья потеряли свое золото.
— Как? — Нельсон вскрикнул и практически подпрыгнул на скамейке. — Ты хочешь сказать, что золота больше нет? Ты распутал дело?
Я взглянул на часы и привстал со скамейки. Пора. А то опоздаю…
— Давай-ка пройдемся, Нельсон.
Мы пошли на север против потока велосипедистов и бегунов, как лосось плывет вверх по течению. Нельсон, кутаясь в свой стройный тренч цвета морского шторма, пытался попасть в ритм моих шагов. Как и всегда, мы быстро вошли в резонанс — три моих шага на два его. Точно, как периоды вращения Плутона и Нептуна.
