Меж трех времен - Финней Джек (читать книги без сокращений TXT) 📗
- О, Бог мой, - проговорил он очень тихо, и его глаза возбужденно вспыхнули. - Верден. Битва под Верденом началась...
Данцигер ухмыльнулся:
- Вот именно. Стало быть, перед нами газета из... как бы вы это назвали? Газета из другого времени и другого мира. Боже милосердный, - прибавил он тихо, - Боже мой, газета 1916 года, в которой нет ни слова о Первой мировой войне. Рюб... черт побери, Рюб, газета под вашей рукой - это остаток иного пути, по которому когда-то шел наш мир. Мир, в котором не было Первой мировой.
Двое мужчин смотрели друг на друга со счастливым изумлением. Затем Данцигер подался вперед:
- Вы историк, Рюб. Это возможно? Могло ли случиться такое... такое поразительное событие: избежать Первой мировой войны?
- Вы чертовски правы - это почти произошло! - Не в силах усидеть на месте, они разом оттолкнули стулья и вскочили. Сунув обе руки в задние карманы брюк, Рюб смотрел на газету, затем поднял глаза и кивнул: - Да, это факт. Давно признанный факт. Первой мировой не только могли избежать - ее должны были избежать! Должны были, доктор: иногда сердце разрывается, когда читаешь о людях и событиях предвоенной эпохи. Когда порой углубляешься в первоисточники, читаешь собственноручные писания тех, кто был в гуще событий, а потом долго сидишь и думаешь, думаешь об этой треклятой войне. Так близко, чертовски близко мир был к тому, чтобы ее вовсе никогда не было!
Из чистой потребности двигаться они отошли от стола - Рюб прихватил по дороге газету - и перешли в темную гостиную. Остановившись у окон, выходивших на улицу, они смотрели, как пятью этажами ниже вдоль обочин проезжей части тянутся неподвижные крыши автомобилей.
- Первая мировая война, - негромко заговорил Рюб. - Англичане назвали ее Великой войной. Для нее не было никакой серьезной причины. Она не была необходима. Она не благоприятствовала ничьим интересам. Я с ходу могу назвать вам восемь - десять имен специалистов, которые истратили большую часть своей жизни на изучение этой войны: читали, исследовали, бродили по местам былых боев, думали. Тех, которые могли бы описать конкретные случаи - вплоть до времени и места действия, - когда война, казалось, вот-вот будет предотвращена. Людендорф мог бы остановить ее раз и навсегда одним словом. И так оно и было бы, если б только он осознал вполне определенную истину, что Соединенные Штаты действительно способны в считанные месяцы мобилизовать, экипировать и переправить в Европу целую армию.
- Но ведь эта война была невероятно сложным и запутанным событием? Эти четыре года изменили лицо мира.
- Сложной и запутанной война стала после того, как началась, а не до того.
Несколько мгновений они молчали, глядя на ряды автомобильных крыш; затем Рюб сказал:
- Первая мировая война началась почти что случайно. Без серьезной причины. Разногласия между нациями, говорите вы? Верно, были разногласия. Они всегда есть. Но в 1914 году они были мелкими и незначительными. Как и в 1912-м, и в 1913-м. Много толковали о колониях, да только кому они всерьез были нужны, кто стремился их заполучить? Время колоний прошло, и все это понимали. Страсти на эту тему раздувались просто так, ради собственного удовлетворения. Невежды на высоких постах. Невежды, не понимающие ни исторических причин, ни следствий. Строчили дурацкие ультиматумы безо всякой нужды. Дурацкая война! Мир просто вляпался в нее, хотя никто на самом деле не хотел войны и не верил, что она когда-нибудь начнется. Некоторые войны неизбежны, их не предотвратишь. К примеру, наша Гражданская...
- Рюб, - улыбнулся Данцигер, - я бы с удовольствием выслушал подробную лекцию, и лучше со слайдами. Но в это время суток, боюсь, я провалю экзамен.
Рюб усмехнулся и поглядел на часы:
- Это верно. Пора по домам. И все же нельзя удержаться от мысли: каким замечательным могло бы выдаться это столетие без Первой мировой! Вполне вероятно, что даже счастливым, доктор Данцигер.
- Ох, Рюб, Рюб. - Данцигер засмеялся и слегка похлопал Рюба по плечу, - вы неисправимы! Сколько времени прошло с тех пор, как вы узнали, что означала эта старая газета? Три минуты, четыре? А вы уже опять на коне.
Рюб снова усмехнулся:
- Нет. Потому что я не знаю, куда направиться. Окажись здесь, перед нами, Сай, и я не знал бы, что сказать ему. Вам же известно, историк я неопытный. Я и историей-то занялся только после того, как оказался в армии. И моя специальность - военная история, в особенности две мировые войны в Европе - после того, как они начались. В чисто американской истории я смыслю не больше, чем средний выпускник школы. Но у нас есть люди, которые знают гораздо больше. Люди, которым может быть известно - и наверняка известно, - как можно было предотвратить войну. Как ее, быть может, почти предотвратили. Доктор Данцигер, это уже не мелкий эксперимент, который задумали мы с Эстергази, не ничтожное изменение в прошлом, которое может привести к такому же ничтожному изменению в настоящем. Это реальная возможность предотвратить Первую мировую войну. Я знаю, что вы можете найти Сая Морли; так вот, пора это сделать.
- Вот как? И зачем же?
- Иисусе! Да чтобы предотвратить Первую мировую - если это возможно! А вы еще спрашиваете зачем!
- Конечно, спрашиваю. - Данцигер указал на старую газету, которую Рюб держал в руках: - И вот почему: покажите мне следующий номер! Покажите номер, который вышел через месяц после этого, через год, через десять лет! Что поведали бы нам эти газеты? О каком мире? Кто мог бы уверить нас, что, не случись Первой мировой, мир стал бы цветущим садом?
Рюб молча смотрел вниз, на неподвижную улицу.
- Уверенность, - пробормотал он. - Эта мне ваша уверенность... Да вы просто одержимы ею! - Он рывком обернулся к Данцигеру. - Кто, черт побери, может быть хоть в чем-то уверен в этом мире? Даже в том, сделает ли он следующий вдох? Мы влияем на будущее даже сейчас, когда просто стоим здесь. Какой-нибудь псих, мучаясь бессонницей, таращится сейчас на нас через дорогу, и в башке у него зарождается мысль взорвать ко всем чертям этот треклятый мир!
- С этим мы ничего не можем поделать. Но ничто не обязывает нас рисковать, изменяя прошлое.
- Нет, обязывает! И мы возьмемся за это, если только сможем.
- Считанные минуты, Рюб. Прошли считанные минуты, и послушать только, что вы несете! Я не стану помогать вам, Рюб. Никогда.
Рюб кивнул головой и усмехнулся той глубокой, абсолютно дружеской и бесхитростной усмешкой, которая завоевывала ему симпатии стольких людей.
- Ну ладно, - сказал он и, поддавшись порыву, протянул старику газету, которую все еще держал в руках. - Возьмите на память, доктор Данцигер. Можете оставить ее себе.
- Нет-нет, Рюб, пусть будет у вас - это ведь память о...
- Только вы один и сумели понять это, доктор, так что я хочу, чтобы газета осталась у вас. Мой друг, лейтенант, сможет объяснить, почему она не вернула газету; она хорошо ко мне относится. - Он оглянулся в поисках места, где можно было бы положить газету, затем направился к письменному столу Данцигера, заваленному бумагами, но опрятному. Рюб скользнул взглядом по столу и отодвинул телефон вместе с прикрепленной к нему записной книжкой, попутно запечатлев в памяти десять цифр, написанных карандашом на ее странице.
Он пошел домой пешком - двадцать с лишним кварталов, включая пять длинных, тянувшихся, казалось, через весь город. Ему нравилось ходить пешком в такие часы, следить за редкими машинами или ранними пешеходами, праздно гадать, что у них за дела, наблюдать, как их число постепенно растет. И видеть, как ночное небо начинает меняться, и пытаться уловить тот самый миг, когда заканчивается ночь и наступает новое утро. И праздно размышлять о самом времени, гадая, удастся ли когда-нибудь его понять.
Когда через два часа двадцать минут после того, как Рюб вернулся домой, зазвонил будильник и шумная жизнь города уже вовсю кипела на залитых дневным светом улицах, Рюб перекатился к телефону и набрал семь из десяти цифр - 759-3000 - которые увидел в телефонной книжке доктора Данцигера.
