Жизнь после жизни - Аткинсон Кейт (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
Тут из кабинета появился сам доктор Келлет и объявил:
– Проходи, Урсула, а Билли я приму следом за тобой.
Но когда он отпустил Урсулу, Билли в приемной уже не было.
– Бедный мальчик, – сокрушалась миссис Дакуорт.
Война, объяснял Урсуле доктор Келлет, подтолкнула многих к поискам смысла в неизведанных областях, таких как теософия, доктрина розенкрейцеров, антропософия, спиритуализм. Сам доктор Келлет потерял сына Гая, который служил капитаном в Королевском Западно-Суррейском пехотном полку и погиб в битве при Аррасе.
– Нужно руководствоваться идеей жертвенности, Урсула. Это может стать высшим призванием.
Он показал ей фотографию сына (просто любительский снимок) не в армейском мундире, а в белой форме крикетиста: молодой парень, гордо выставивший перед собой биту.
– Мог бы выступать за сборную графства, – печально рассказывал доктор Келлет. – Я мысленно представляю, как он… как все они, кто теперь на небесах… играют нескончаемую партию в крикет… ясным июньским днем и не могут дождаться перерыва на чай.
Жалко было этих несчастных, которым никогда больше не выпить чаю. Боцман тоже был теперь на небесах, там же, где старый конюх Сэм Веллингтон, там же, где Кларенс Доддс, которого подкосил грипп-испанка на следующий день после заключения мира. Урсула не могла представить, чтобы хоть кто-нибудь из них троих играл в крикет.
– В Бога, разумеется, я не верю, – сказал доктор Келлет. – Но верю в Небеса. А как иначе? – тоскливо добавил он.
Урсула так и не поняла, каким образом все это сможет ее подкорректировать.
– С научной точки зрения, – продолжал доктор Келлет, – в той части твоего мозга, которая отвечает за память, есть определенный изъян; эта неврологическая проблема и внушает тебе, что происходящие с тобой события повторяются. Словно в них есть цикличность.
На самом деле Урсула не умирает и не перерождается – так он сказал; она просто думает, что дело обстоит именно так. Урсула не видела разницы. Неужели она зациклилась? А если да, то на чем?
– Мы же не хотим, чтобы в результате этого ты убивала бедную прислугу, правда?
– Но это было очень давно, – сказала Урсула. – С тех пор я, по-моему, никого не пыталась убить.
– Ходит как в воду опущенная, – сказала Сильви во время первой встречи с доктором Келлетом – это был единственный раз, когда она сама привезла Урсулу на Харли-стрит, хотя прежде явно побеседовала с ним без Урсулы.
Урсула могла только догадываться, чтó о ней наговорили.
– В ней все время чувствуется обреченность, – продолжала Сильви. – Я понимаю, когда такое состояние бывает у взрослых…
– Неужели понимаете? – перебил ее доктор Келлет, подаваясь вперед и сигнализируя своей трубкой о неподдельном интересе. – С вами тоже такое бывает?
– У меня проблем нет, – сказала Сильви с любезной улыбкой.
Значит, у меня есть проблемы? – спросила себя Урсула. Но у нее ведь не было намерения убивать Бриджет, а было намерение спасти. А если не спасти, то, можно сказать, принести в жертву. Разве сам доктор Келлет не говорил, что жертвенность – это высшее призвание?
– Я бы на вашем месте руководствовался традиционными моральными устоями, – продолжал он. – Над судьбой вы не властны. А если бы и могли ею управлять – для маленькой девочки это было бы весьма тяжким бременем.
Встав с кресла, он подбросил в камин угля.
– Некоторые буддийские философы, приверженцы так называемого дзен-буддизма, утверждают, что иногда несчастье случается для того, чтобы предотвратить еще большее несчастье, – продолжил доктор Келлет. – Но бывают, конечно, ситуации, когда представляется, что хуже быть не может.
Урсула предположила, что он подразумевает Гая, который погиб в битве при Аррасе, а потом на веки вечные лишился возможности выпить чашку чаю и съесть сэндвич с огурцом.
– Понюхай, – сказала Иззи, распыляя духи из флакончика с аэрозолем прямо перед носом Урсулы. – «Шанель номер пять». Последний крик моды. Сама Шанель – последний крик моды. «Ее удивительные синтетические духи». – Она рассмеялась, как будто удачно пошутила, и распылила в ванной комнате еще одно невидимое облачко. Этот аромат ничем не напоминал цветочный запах, исходивший от Сильви.
Они наконец-то добрались до квартиры Иззи на Бэзил-стрит («довольно унылое endroit [25], зато близко от „Хэрродса“»). Ванная Иззи, облицованная розовым и черным мрамором («мой собственный дизайн – правда, прелесть?»), топорщилась резкими линиями и острыми выступами. Урсула даже думать боялась, каково там поскользнуться и упасть.
Вся квартира блестела современностью. Ничто здесь не напоминало Лисью Поляну, где время отмерялось стоявшими в прихожей высокими часами в деревянном корпусе, а паркетные полы блестели разве что многолетним восковым налетом. Мейсенские статуэтки с отбитыми пальцами и щербатыми ступнями, стаффордширские собачки с отколотыми ушами были бесконечно далеки от бакелитовых книгодержателей и пепельниц из оникса, украшавших комнаты Иззи. На Бэзил-стрит все было новехонькое, как в магазине. Даже книги – и те были новыми: романы, сборники эссе, томики поэзии таких авторов, о которых Урсула и не слыхивала.
– Надо идти в ногу со временем, – говорила Иззи.
Урсула посмотрела на свое отражение в зеркале ванной. Иззи, маячившая сзади, как Мефистофель за спиной у Фауста, сказала:
– Бог мой, ты становишься прехорошенькой, – и принялась укладывать ей волосы то так, то этак. – Нужно сделать стрижку, – решила она. – Сходи к моему coiffeur [26], он превосходен. Иначе ты в скором времени станешь похожей на скотницу, но я-то считаю, что твой стиль – это утонченная порочность.
Напевая «Плясала б я шимми, как сестренка Кейт», Иззи танцевала по спальне.
– Умеешь танцевать шимми? Смотри, это очень просто.
Оказалось не так-то просто, и они со смехом повалились на атласное покрывало кровати.
– Покуда хочется – хохочется, ага? – с комичным акцентом, как заправская кокни, выговорила Иззи.
В спальне царил невообразимый хаос: повсюду валялись юбки, атласное белье, крепдешиновые ночные рубашки, шелковые чулки, на ковре тосковали разрозненные туфли, и все это было припорошено слоем пудры «Коти».
– Примеряй, что понравится, – беззаботно бросила Иззи. – Хотя ты, конечно, такая миниатюрная в сравнении со мной. Jolie et petite.
Урсула отказалась: а вдруг ее заколдуют? Такая одежда может запросто превратить тебя в другого человека.
– Чем займемся? – Иззи вдруг заскучала. – В картишки перекинемся? Партию в безик?
Она протанцевала в гостиную и остановилась у большого хромированного ящика, будто принесенного из корабельной рубки, – оказалось, это бар.
– Выпьешь? – Она с сомнением покосилась на Урсулу. – Только не говори, что тебе всего тринадцать лет.
Иззи со вздохом закурила сигарету и посмотрела на часы:
– На дневной спектакль опоздали, до вечернего еще долго. В Театре герцога Йоркского дают «Лондон на проводе!» – говорят, очень смешно. Можем сходить, а домой отправишься попозже.
Урсула водила пальцами по клавишам пишущей машинки «ройял», стоявшей на письменном столе у окна.
– Мой рабочий инструмент, – сказала Иззи. – Хочу в ближайшем номере написать о тебе.
– Правда? И что ты напишешь?
– Еще не придумала, навру чего-нибудь, – ответила она. – Как все писатели. – Она поставила на патефон пластинку и опустила иглу. – Вот послушай. Ты ничего подобного в жизни не слышала.
И в самом деле. Вначале зазвучал рояль, но ничего похожего на Шопена и Листа, которых так мило исполняла Сильви (да и Памела тоже, но у той получалось тягомотно).
– По-моему, этот стиль называется «хонки-тонк», – сказала Иззи.
Тут вступил женский голос: хрипловатый, с американским акцентом. Можно было подумать, певица всю жизнь провела в тюремной камере.
