Посольский город - Мьевиль Чайна (книга бесплатный формат txt) 📗

ЭзРа были проверкой. Операцией, которая должна была лишить наших послов власти и отдалить наш переход к самоуправлению. Их успех изменил бы всё. Через две-три смены социальная система далёкой провинции оказалась бы полностью перевёрнутой. Если не только наши послы, но и другие смогут говорить на Языке, значит, в Послоград можно будет засылать аппаратчиков, дипломатов и верных метрополии людей в командировки на срок до нескольких местных лет, и скоро обитатели провинции привыкнут смотреть на Бремен как на основу своей жизни. А наши послы постепенно вымрут, один за другим, двойник за двойником, и будут должным образом оплаканы, но не замещены. Ясли закроют. Изолятор опустеет, когда смерть постепенно возьмёт всех его обитателей, и нового уже не будет.

Таков был элегантный план бескровного и постепенного перехода власти к Бремену. Как могли бы мы требовать независимости, если бы все наши контакты с Хозяевами зависели исключительно от служителей из Бремена? У Послограда было лишь одно богатство — монополия на Язык, которую и пытался отнять Бремен с помощью ЭзРа.

Ошибка, которая стоила целого мира. Не от глупости: от жесточайшего невезения. Игра психологии с фонетикой. Нет ничего странного в том, что они попытались. Немного везения, и изящнейший имперский манёвр удался бы. Контрреволюция средствами лингво-педагогики и бюрократии.

— Биомашины… это хорошо, — сказали МагДа. — Они бесценны.

— Да и здешние минералы и прочие ресурсы тоже полезны. И ещё кое-что.

— И всё же.

— Ну, продолжай.

— Зачем? — Мы же провинция, говорили они. И не из ложной гордости или самоуничижения. Многие у нас не однажды задумывались о том, почему Послограду не дадут просто умереть.

— А я думал, что среди вас как раз есть те, кто поймёт, — сказал Уайат. — Кто точно знает, в чём тут дело. — И он, подняв голову, посмотрел прямо на меня.

Я встала и скрестила на груди руки. Посмотрела на него сверху вниз. Все взгляды обратились ко мне. И я, наконец, произнесла это слово:

— Иммер.

Я бывала в городах, выдолбленных в скалах, и на планетах, прошитых нескончаемой цепью городов, словно окутанных сетью, в пустынях, где нечем дышать, в портах и других местах, о которых ничего сказать не могу. Иные были независимы. Большинство принадлежали Бремену, иногда на условиях известной свободы, иногда нет.

— Они ещё ни одной колонии из рук не выпустили, — сказала я. Мы все об этом слышали. — Ни разу. Пусть стоимость перевозок многократно превышает стоимость тех безделушек и технологий, которые мы поставляем, Бремен никогда не даст этому городу свободу.

Мои коллеги медленно кивали. Не кивал только Уайат.

— Господи Боже мой, Ависа, — сказал он. — Да ты себя послушай. «Это есть основа нашего правления…» — В его голосе звучало странное ликование предавшегося инакомыслию функционера, отчего казалось ложью то, что он говорил много раз прежде. — Можно подумать, ты не знаешь, сколько колоний от нас отпало. Ты же сама видела карты с символами в виде могильных плит в открытом иммере. — Я слышала рассказы о планетах, усеянных останками людей и человеко-экзотов, где многоэтажные дома тонули в инопланетной грязи. Где огромные территории были превращены в пустыню умышленно, по ошибке или по иной загадочной причине. Такие планеты давно стали притчами во языцех всего иммера. Мне вдруг почудился в них упрёк: как я, зная о судьбе этих развалин, могла повторять риторику своего правительства.

— Будь это в интересах Бремена, — сказал Уайат, — он дал бы вам свободу, а меня прислал бы следить за процессом. Но мы потратили столько сил вовсе не потому, что «не выпускаем из рук ни одной колонии». — Он снова выжидающе поглядел на меня. Давай, мол, пробуй ещё раз.

Я подумала о картах. Подняла голову, словно сквозь потолок могла увидеть Руины. Об иммере мне было известно больше, чем любому в той комнате, включая Уайата. Я вспомнила беседу с одним кормчим, его робкие восторги человека, не подозревающего, что он касается тайн.

— Мы же на краю, — сказала я коллегам. — На краю иммера. А они продолжают исследования. Послоград должен был стать промежуточной станцией.

— Да, биомашины и прочее, — сказал Уайат. — Всё это, конечно, очень хорошо. — Он пожал плечами. — Приятно, когда они есть. Но Ависа Беннер Чо права. Внимания вам перепало больше, чем заслуживает крошечная планетка вроде вашей.

Все избегали глядеть на Маг или Да. Теперь мы знали то, о чём некоторые из нас раньше лишь подозревали, а именно, что их любовник Ра был тайным агентом и предал их и всех нас. В том, что он прилетел сюда с заданием, не было ничего странного, потрясало то, насколько враждебным всему Послограду оно оказалось. И ещё то, что даже в дни кризиса, когда всё так переменилось, он ничего не сказал. Хотя вообще-то я не знала, что именно было известно МагДа.

Я скучала по иммеру. По его массивному месиву за иллюминаторами корабля, мчащегося к невообразимо далёким частям обыденной вселенной, погруженной в бесконечно древнее нигде. Я представляла себя пионером на исследовательском корабле, выстроенном для неожиданностей и дальних странствий, который преодолевает бурные потоки в опасных частях иммера, распугивая иммер-акул, отбивая атаки, как случайные, так и намеренные. В благородную миссию первооткрывателей я не верила, меня соблазняла сама идея, проект.

— Им пришлось бы строить заправочные станции, — сказала я. — К тому же здесь трудное для погружения место: понадобились бы дополнительные маяки. — Буи, наполовину в иммере, наполовину в пустоте обыденного, с огнями и их иммер-аналогами для ориентира приближающихся к планете кораблей. В ночном небе над Послоградом должны были светиться не только Руины. Его пересекали бы целые ожерелья огней. И пока корабли стояли бы под погрузкой, запасаясь топливом, продовольствием и химикатами для систем жизнеобеспечения, закачивая новейшую информацию и иммерсофт, их команды отдыхали бы в Послограде.

— Они хотят превратить нас в порт, — заключила я.

Уайат добавил:

— Последний порт перед непроглядной тьмой.

Послоград мог стать многокилометровым скоплением борделей, пивных и прочих злачных мест, где предаются порокам путешественники. Я много таких повидала вовне. Тогда у нас могли бы появиться уличные дети, собирающие по улицам урожай объедков и ворошащие мусор на городских свалках. Хотя не обязательно. Никто ведь не заставляет оказывать портовые услуги ценой разрыва всех человеческих связей. Я бывала и в других, более трезвых городах. Но трезвость требует усилий.

Владеть прекрасными, наполовину живыми машинами, редкостями, драгоценными металлами, молекулярная структура которых неповторима во всей вселенной, может быть, и заманчиво. Но владеть последним форпостом познанного мира, контролировать подход к трамплину для прыжка в новый, расширяющийся мир, — это не сравнимо ни с чем.

— А что там, снаружи? — спросила я.

Уайат пожал плечами.

— Не знаю. Тебе виднее, ты же иммерлётчица, но и ты не знаешь. Но что-то там есть. Там всегда что-нибудь есть. — В иммере всегда что-нибудь находилось. — Зачем здесь торчит этот маяк? — продолжал он. — Кто будет ставить предупреждающий огонь там, куда никому не требуется идти? Маяки ставят там, где опасно, но куда надо всем. Путешествие в этом квадрате иммера требует осторожности, но на это есть причины, как есть причины и на то, чтобы прилетать сюда — пролетая мимо по дороге куда-то ещё.

— Они прилетят, — сказали МагДа. — Бремен.

— Чтобы проверить, как у них тут дела.

— У ЭзРа. Чтобы их проверить. — Они переглянулись. — Возможно, уже скоро.

— Скорее, чем мы думали.

— Сейчас больше пяти дней — уже долго, — огрызнулся кто-то из наших. — Нам вот-вот крышка.

— Да, но…

— Что, если мы…

Уайат был умён, проиграв партию, он делал всё, чтобы спасти то, что у него осталось, хотя бы свою жизнь. Он всё нам рассказал, но не от отчаяния, как могло показаться, нет, это была часть его стратегии, игры. Мы смотрели в стекло, за которым сидел Эз. Он поднял глаза и обвёл нас взглядом, как будто видел всех нас.