Последний хранитель (СИ) - Борисов Александр Анатольевич (книги серия книги читать бесплатно полностью .txt) 📗
— Дедушка, — сказал я как можно ласковей. — Может быть, ты расскажешь, почему я не с мамой, а здесь?
Он посмотрел на светящиеся в темноте стрелки хронометра и удовлетворенно крякнул:
— Еще два часа до полуночи. Может, не стоит расстраиваться? Вскипятим лучше чайку?
— Ну, расскажи, — я потянул его за рукав.
— Мама хотела остаться с тобой, — неохотно ответил дед, — но не смогла. В нашем городе нет для нее работы. Вот ей и пришлось уехать обратно.
— Это я знаю. Но ты сегодня сказал, что людей по жизни ведут. И меня тоже?
— До поры до времени что-то в твоей судьбе предопределено. Я тоже заранее знал, когда мы с тобой встретимся. Нам с тобой помогают звезды без потерь пройти этот путь.
— На Камчатке я сильно болел. Так задумано свыше, или…
— Ты не болел, — перебил меня дед. — Это все из-за тамошних гор. Они еще молодые и глупые. Услыхали твой разум. Посчитали что ты такой, как они. И пытались с тобой пообщаться на языке звезд.
Я зябко поежился:
— Горы, они разве живые?
— Конечно, живые. Как наша земля, горы, деревья. Как синь горюч камень.
— Синь горюч камень? Разве он не из сказки?
— Сказки тоже живые. Они отражение Знаний в простой и доступной форме. Пока их читают дети – человечество не умрет.
Лицо деда было серьезным и строгим. Но я все равно не верил. Думал, что он шутит. Потому что такого даже представить себе не мог.
— Ты его видел? — осторожно спросил я.
— Кого?
— Синь горюч камень.
— Не только видел. Я был в Переславле. Жил рядом с ним около месяца. Было это после войны. Сразу после того же как выписался из госпиталя. Около камня я почти полностью излечился. Один из осколков вышел. Те, что остались, поменяли орбиту вращения. И больше не царапали мозг. Врачи посчитали это за чудо. Но больше всех радовался военком. Чтобы не порождать вредных слухов, меня тут же признали годным к строевой службе. Послали на фронт, от греха подальше… довоевывать.
— Какой он, действительно горячий и синий?
Я был настолько заинтригован услышанным, что ни о чем другом уже говорить не хотелось.
— Действительно синий, особенно, после дождя. А осенью и зимой он светится по ночам и кажется белым. Я стоял на камне босыми ногами. Было скорее тепло, чем жарко. — Дед снял с костерка котелок и засыпал заварки в закипевшую воду. — Да, вот еще что. В самые обильные снегопады он всегда остается открытым. Касаясь его поверхности, снежинки даже не тают. Они — исчезают.
— Ты говорил, что все непонятное на земле имеет сакральную суть. В чем загадка этого камня?
— Загадка? — дед удивленно вскинул глаза. — Испокон веков люди знали, что это Велесов камень. Там отдыхает его душа. Говорят, что он откололся от вершины горы Меру. Помнишь, я когда-то рассказывал о стране наших предков?
— Где-то в открытом море закипает вода. Возникают в тумане контуры гор. Вырастают крутые вершины. Высятся башни и купола поднебесных храмов. И немеют рыбаки их увидевшие. И ходят легенды в портовых тавернах о призрачных островах Блаженства, где время теряет ход. О сказочном Беловодье – царстве справедливости и добра. О земле Санникова, до которой рукой подать, — по памяти процитировал я.
— Ну вот, видишь? Ты сам во всем разобрался. Синь горюч камень — это частичка той самой страны. Он пришел вместе с ледником к подножию Ярилиного холма и стал местом земной силы.
В такое было трудно поверить. Я глянул в глаза деду. Они были сухи и бесстрастны.
— Ты не смеешься? Ну, как могут камни ходить, а тем более — плавать? У них ведь нету ни рук, ни ног…
Он снял котелок с огня, усмехнулся:
— Камни — древнейшая форма разумной материи. Они, как и время, были всегда. В этом «всегда» еще не было ни Великих, ни грешных. Никто не мог отщипнуть кусочек от вечности и сказать что это — столетие. Разум — порождение времени в камне. Суть его — стремление к совершенству. Он первопричина всего. Породив разум, беспристрастное время получило свой первый всплеск, первую вероятность...
Чай пили из мисок, которые приготовили для ухи. Никогда больше он так не грел, никогда не казался таким вкусным. Недаром, один из притоков этой реки называется Сахарным ручьем.
— Когда концентрация разума достигла критической массы, — продолжал рассказывать дед, — он вышел за пределы яйца. Это был Род — прародитель богов и творец мира. Он породил энергию взрыва и создал то, что люди нарекут Мирозданием. Он сам — живая, творящая мыслью, Вселенная. Все, что мы можем охватить своим разумом — лишь малая его часть. В «Книге Велеса» сказано:
«Бог — един и множественен. И пусть никто не разделяет того множества и не говорит, что мы имеем многих богов».
Все, рожденное Родом, несет в себе его имя. Это природа, родина, родители, родичи. Все и вся в этом мире друг другу кровные братья. Будь то боги, герои, люди и камни. А ты говоришь! Ходить — это значит, перемещаться во времени и пространстве. Уж поверь мне, камни это прекрасно умеют, ибо они тоже носители Знания и могут существовать в настоящем, прошлом и будущем.
Дрова шипели, потрескивали. Язычки пламени вздрагивали. Невидимый в темноте чумазый паровозик тоже сорил искрами из высокой трубы. Он ковылял к выходу из ущелья чуть выше нас. Гулкое эхо долго скиталось, замирая по склонам…
Я очень устал и, даже, ненадолго вздремнул. Мне снились «молодые и глупые» камчатские горы, вечный дым над Ключевским вулканом. Пепел, серым снегом упавший на город и первое землетрясение, которое мне довелось пережить.
Вдруг тряхануло. Комната будто повисла в воздухе. По белому потолку наискось пролегла неровная трещина. Стены раздались в стороны. Мать подхватила меня на руки, бросилась вон на улицу. Ожидалось цунами. Уходя от гигантской волны, люди стремились в горы. С крыши дома падали кирпичи. На глазах распадались печные трубы.
Кажется, я закричал. Дед прижал меня к широкой груди, укутал полой видавшей виды фуфайки. То ли что-то рассказывал, то ли баюкал?
— Взять тот же Велесов камень, Уж как с ним боролась церковная власть! И закапывали его, и топили в Плещеевом озере. А он все равно возвращался к месту земной силы. Монах летописец вынужден был написать: «Бысть во граде Переславле камень за Борисом и Глебом в боярку, в нем же вселился демон, мечты творя и привлекая к себе ис Переславля людей: мужей и жен и детей их и разсевая сердца в праздник великих верховных апостолов Петра и Павла. И они слушаху его и стекахуся из году в год и творяху ему почесть...»
Я поднял с земли небольшой валун. Показал его деду.
— А этот булыжник? Он тоже носитель Знания?
— Может да, может — нет. Невозможно судить о целом по какой-то его части. Представь, что копаясь на чердаке, кто-то найдет твой старый молочный зуб. Он тоже может спросить: «Это и есть Последний Хранитель Сокровенного Звездного Знания?»
Крыть было нечем. Я подкинул дровишек в костер и спросил:
— Где он сейчас, синь горюч камень, в будущем или прошлом?
— В прошлом, — заверил дед. — Синий цвет — это цвет нави. А когда придет День Сварога, камень станет ослепительно белым. Но этого я уже не увижу.
— Потому что скоро умрешь?
— Все когда-нибудь умирают. Даже камни. Завершая свой жизненный путь, мы уходим к звездам. Но остаемся отражением на земле в какой-то иной вероятности. Ведь все мы — проявления первых богов, их усеченная копия. Хоть и каждый имеет свой персональный характер и внешне отличается от других. Что загрустил, козаче? — Дед снова укутал меня полою фуфайки и крепко обнял. — Это будет не так уж и скоро, ты успеешь окончить школу…
— Эти горы… они нас слышат? — тихо спросил я.
Не знаю. Никогда не был горой, — засмеялся дед. —
Наверное, все-таки слышат, хоть и живут в иных временных рамках. Во всяком случае, точно знают, что мы уже здесь.
Костер затухал. Языки зеленоватого пламени трепетали, теряя силу. Холодало. Над рекой курился легкий туман. В нем вязли слова. Стены ущелья дышали вечностью. Время будто замедлило бег. Дед тяжело вздохнул. О чем-то задумался.
