На солнце или в тени (сборник) - Кинг Стивен (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Четыре женщины окружили кровать Ричарда – Джейн и Мисси встали с одной стороны, Грейс и Ханна с другой. Ханна впервые встретилась глазами с Ричардом. Больной улыбнулся.
– Мисси и Джейн, послушайте. Помните, я рассказывала вам историю Кэролайн…
Роберт Олен Батлер
Роберт Олен Батлер – автор шестнадцати романов и шести сборников рассказов, за один из которых, «Приятный запах со странной горы», он получил Пулитцеровскую премию по литературе. Батлер также опубликовал целый том своих лекций, посвященных творческому процессу, – «Откуда берутся мечты». Его последний роман «Душистая река» посвящен поколению бэби-бумеров, на которых трагически повлияла война во Вьетнаме. Три его романа написаны для шпионско-приключенческой серии о событиях Первой мировой войны, выходящей в «Мистериоз пресс» Отто Пенцлера. Батлер преподает писательское мастерство в Университете штата Флорида в Таллахасси. [9]
Soir Bleu [10]
Стоило лишь на минуту отвлечься, и за наш столик на открытой веранде уселся клоун. Я не слышал, как он подошел. А как же иначе. Он же Пьеро, а под слоем грима – мим.
Черт, я не мог не отвлечься. Когда к нам подсел этот клоун, полковник Леклер, сидевший по правую руку от меня, слишком уж красноречиво поглядывал на Соланж, которая отлучалась в отель освежить макияж, а теперь вновь вышла к нам и принялась откровенно заигрывать с полковником. Мне было невыносимо смотреть, как она превращается в женщину, которой когда-то была. Я спас ее – утащил с площадки Пигаль и сделал своей натурщицей. Я искупил ее наготу своим искусством. Но Леклер скорее купил бы ее, чем одну из моих картин. Шедевру Вашона он предпочел бы подругу художника, бывшую шлюху.
От всего этого меня бросило в жар, я с трудом оторвал взгляд от Соланж и стал смотреть на горы Эстерель в сгущавшихся сумерках, которые уже превращали голубой церулеум раннего вечера в берлинскую лазурь молодой ночи. Я подумал: Мои пальцы испачканы точно таким же оттенком синего. Я приехал в Ниццу писать картины, а не просто их распродавать. Она больше не шлюха. Она возведена на пьедестал. Она моя Муза. Моя единственная и неповторимая Муза. И она это знает.
Я опять посмотрел на Соланж. Она заново накрасила щеки и губы. Гуще и ярче. Теперь у нее страстное, неприкрыто соблазнительное лицо. Заметив, что я на нее смотрю, она стрельнула в меня глазами. Я могу прочитать каждый ее взгляд. Я их рисовал. И этот взгляд означал: Я пытаюсь его заманить исключительно ради тебя. Он купит твои картины. Он получит меня только через тебя.
Вот что она мне сказала. Одним быстрым взглядом. Потом она вновь обратила все свое внимание на полковника, и они продолжили разговор.
Так что я опустил голову и посмотрел на противоположный конец стола.
И там сидел он.
Он меня не напугал. Я уже занял место в зрительном зале, уже начал смотреть эту маленькую комедию дель арте. Полковник Леклер и Соланж – читай Капитан и Коломбина – были настолько поглощены друг другом, что не заметили появления Пьеро. И не замечают его до сих пор.
Теперь мы глядим друг на друга, я и Пьеро. Его лицо раскрашено словно рукой ребенка, одолжившего палитру у Делакруа: лысая голова и лицо густо замазаны цинковыми белилами, неестественно большие губы, выгнутые дугой брови и горючие слезы рогоносца, вытекающие из глаз, нарисованы алой киноварью. Живой портрет грустного клоуна, запечатленный на лице актера, как на холсте. Вблизи отеля, на авеню де ла Гар, есть несколько театров. Видимо, он пришел прямо после спектакля. Может, тоже решил подработать на улице. Чтобы поддержать свою труппу.
Его глаза тускло сверкают в темных, глубоких глазницах. Но это не клоун, это актер. Может быть, он совсем старенький. Может быть, сегодня у него просто нет сил, чтобы снять грим, пока не опрокинет стаканчик.
Невозможно понять выражение его глаз, утонувших в тени.
Но мы долго смотрим друг на друга, а потом он подносит два пальца ко рту, как бы держа в них сигарету, а другой рукой чиркает невидимой спичкой, делая вид, что закуривает и выпускает идеально круглое колечко дыма, которое я почти наблюдаю перед собой. Он наклоняет голову набок. Я не вижу его глаз, но кажется, он мне подмигнул.
Я понимаю.
Лезу в карман, достаю пачку «Житан», но Пьеро кривит губы в усмешке, вскидывает подбородок и раскрывает правую руку. В ней дымится зажженная сигарета. Вот такой фокус. Он подносит сигарету к губам, глубоко затягивается и выдувает уже настоящее колечко дыма, которое плывет через стол прямо ко мне.
Я смотрю на Леклера.
Он по-прежнему занят только Соланж.
Колечко дыма проплывает почти у него перед носом и растворяется в воздухе. Он ничего не замечает.
Я опять оборачиваюсь к Пьеро, и мы вместе курим. Струйки нашего дыма успевают дважды смешаться над столом. Между первой и второй затяжкой Соланж садится слева от меня. Мне не нужно смотреть на нее, мне не нужно смотреть на полковника, чтобы знать: их взгляды по-прежнему прикованы друг к другу.
Потом Леклер обращается ко мне:
– Месье Вашон, приношу глубочайшие извинения и вам, и мадемуазель. Я устал и иду отдыхать. Завтра утром вернусь и выберу картину.
Я оборачиваюсь к нему.
Он смотрит мимо меня.
– Конечно, полковник, – говорю я.
Он поднимается.
Он идет прочь.
Я смотрю на его широкую, мускулистую спину, прикрытую наполеоновским синим.
Я оборачиваюсь к Соланж.
Она улыбается и говорит:
– Он купит.
Нельзя не уловить двусмысленность в этих словах. Но я себя превозмогаю. Я знаю: она влюблена в мой талант. Влюблена в свой образ, который я для нее сотворил. Я выявил истинные цвета ее плоти, на солнце и в тени, в дреме и страсти. Только я знаю, что скрывается под вульгарными красками, которыми она рисует себе чувственное лицо, чтобы представить его Леклеру. Только я знаю оттенки ее подлинного румянца, натуральную сиену, желтую охру и кадмий. Мы с Соланж пришли к пониманию, что в каком-то глубинном смысле ее больше не существует нигде, кроме как на моих картинах.
Теперь, когда Леклер ушел, она смотрит только на меня. Быстро взглянув на Пьеро, я вижу, что он тоже смотрит на меня, смотрит в упор, сосредоточенный и серьезный. Я опять оборачиваюсь к Соланж и раскрываю ладонь в направлении клоуна, как сделал он сам, когда демонстрировал фокус с сигаретой.
Она смотрит туда, куда я показал.
И как будто не видит. Полное безразличие. Даже эта нелепая фигура в белом гриме не заставляет ее забыть о своих намерениях. Я думаю: Все ее мысли заняты оловянным солдатиком.
Эти игры меня утомляют. Я не хочу пить вино и курить сигареты, безуспешно пытаясь читать ее мысли.
– Иди наверх, – говорю я ей. – Я еще посижу. Жди меня в номере.
Она отодвигается от стола.
– Будь осторожнее, – говорю я, и это тоже звучит двусмысленно: осторожнее с ним; осторожнее со мной.
Она гладит меня по плечу. Потом поднимается и уходит.
Теперь, когда Соланж ушла, я сосредотачиваю все внимание на Пьеро. Его глаза прячутся в тени, но голова вырисовывается в темноте четким белым пятном; он словно не замечает ее ухода. Но когда она скрывается из виду, он кивает мне, словно хочет сказать: Все правильно. Молодец.
Я наклоняюсь к нему.
Он выгибает брови дугой и наклоняется ближе ко мне.
– Она делает все, что я ей велю, – говорю я.
Он пожимает плечами, приподнимает голову. Его нижняя губа ползет вверх, широкий клоунский рот едва кривится в скептической усмешке. Он покачивает головой, словно прикидывая, так ли это на самом деле, но весь его вид выражает сомнение.
Я не ведусь на это. Он ведь клоун. Над клоуном положено смеяться.
И я смеюсь. Хотя смех получается вымученным.
Но Пьеро доволен. Он опускает голову. На белом лице расцветает улыбка – широкая, искренняя. Он хорош, этот актер. Я, должно быть, ошибся, когда решил, что он старый. У него поразительно подвижное, выразительное лицо.
