Тьма (сборник) - Датлоу Эллен (читать книги бесплатно полные версии txt) 📗
Для начала у него отваливалась кожа. На открытых местах виднелись дряблые складки желто-розового цвета. То, что было под ними, выглядело еще ужаснее. Не красное и не кровоточащее. Просто отсутствие кожи. Слишком сухое. Слишком бесцветное. Он выглядел, как пустая кукурузная лузга.
Рядом с ним на ржавой голубой тележке лежал цилиндрический серебристый баллон с кислородом. От крана на баллоне к синей маске на рту и носу тянулась прозрачная трубка. Глаза деда из-под тяжелых век были направлены на меня, похоже, уже не способные двигаться.
«Оставь его здесь, и ему глаза просто песком засыплет», – подумал я.
– Пойдем, Сет, – сказала Люси, не говоря ни слова деду, даже не подав вида, что заметила его.
Я уже взялся за дверь-ширму и почти вошел, когда расслышал его слова. И остановился. Это, должно быть, сказал он, но этого просто не могло быть. Я обернулся и увидел, что его затылок откинулся к верхней части кресла. Я обошел его стороной и заглянул в лицо. Глаза были все так же неподвижны, кислородный баллон не шумел. Но маска запотела, и я снова услышал шепот.
– Руах. – Так он всегда называл меня, если вообще ко мне обращался.
Несмотря на жару, у меня по коже пошли мурашки, по рукам и ногам. Я не мог пошевелиться. Не мог ответить. «Надо бы поздороваться, – подумал я. – Что-то сказать».
Вместо этого я ждал. Через пару секунд кислородная маска снова запотела.
– Деревья, – прошептал еле слышный голос. – Крики. Среди деревьев.
Одна из ладоней моего деда поднялась с подлокотника где-то на дюйм и снова упала.
– Терпение, – сказала Люси, стоя в дверях. – Пойдем, Сет.
На этот раз дед ничего не сказал, когда я проскользнул мимо него и ушел в дом.
Люси подвинула ко мне бутерброд с болонской колбасой, пакет «Фритос» и пластиковый стакан с яблочным соком. Я взял бутерброд в руку, но понял, что не могу представить его у себя во рту, и бросил его на тарелку.
– Лучше ешь, – сказала Люси. – День еще не кончился.
Я поел немного. Через некоторое время Люси села напротив меня, но больше она ничего не сказала. Просто грызла палочку сельдерея и глядела на то, как песок на улице меняет цвет по мере движения солнца к западу. В доме царила тишина, на столе и стенах ничего не было.
– Можно тебя кое о чем спросить? – наконец сказал я.
Люси мыла мою тарелку в раковине. Не обернулась, но и не отказала.
– Что мы делаем? В смысле, там, снаружи?
Нет ответа. Через дверь кухни я видел гостиную деда, деревянный пол в пятнах и единственное коричневое кресло у стены напротив телевизора Мой дед, пока не спал, проводил каждую минуту жизни на этом самом месте лет пятнадцать, если не больше, как будто его там не было.
– Это же Путь, так ведь? – спросил я, и Люси закрыла кран.
Когда она обернулась, выражение ее лица было таким, как прежде, – немного насмешливым и недовольным. Она сделала шаг к столу.
– Мы это в школе проходили, – сказал я.
– Правда?
– Мы многое проходили про индейцев.
Появившаяся на лице Люси улыбка была жестокой. Или, может, усталой.
– Тебе полезно, – сказала она. – Пойдем. У нас не слишком много времени.
– Это для того, чтобы дедушке стало лучше?
– Твоему дедушке ни от чего лучше не станет.
Не дожидаясь меня, она вышла через дверь-ширму на жару.
На этот раз я заставил себя остановиться у кресла деда. Но слышал только шипение кислородного баллона, будто пар шел из раскаленной земли. Кислородная маска не запотела, сквозь шипение не послышалось никаких слов, я пошел в хоган следом за Люси и дал занавеси из шкуры упасть, плотно закрывая проход.
Весь день и до самого вечера я стучал в водяной бубен, а Люси пела. Что бы мы там ни делали, я ощущал заключенную в этом силу. Это было бьющееся сердце живого существа, а Люси была его голосом В какой-то момент я задумался, кого мы выпускаем на свободу или вызываем, и прервался на один удар. Но тишина была еще хуже. В тишине было ощущение смерти, и мне казалось, я слышу Танцующего Человека у себя за спиной. Если я наклонял голову или делал слишком длинную паузу, то, клянусь, я слышал его шепот. Когда Люси наконец встала, покачиваясь, и вышла, не сказав мне ни слова, уже был вечер, и пустыня начала оживать. Я сидел, дрожа, ритм ударов выходил из меня, и песок впитывал его. Потом я встал, на этот раз неприятное ощущение, охватившее меня, было сильнее, будто сам воздух колебался, грозя соскользнуть с земной поверхности. Я увидел черных пауков на стене дома деда, когда вышел из хогана; услышал ветер, кроликов и тявканье койотов где-то на западе. Мой дед сидел в том же самом положении, обмякший, такой, как и много часов назад. Значит, он жарился тут весь день. Люси стояла в патио, глядя, как солнце сливается с открытым ртом горизонта. Ее кожа была влажной, волосы тоже намокли, там, где касались ушей и шеи.
– Твой дед собирается тебе кое-что рассказать, – устало сказала она. – И ты его выслушаешь.
Голова деда поднялась, и мне вдруг захотелось, чтобы мы все так же были в хогане и продолжали делать то, что делали весь день. По крайней мере там я шевелился, барабанил достаточно громко, чтобы заглушить другие звуки. Возможно.
Дверь-ширма со шлепком закрылась, и дед поглядел прямо на меня. Его глаза были темно-карие, почти черные, и ужасно знакомые. Выглядят ли мои так же?
– Руах, – прошептал он. Я не был уверен, но сейчас его шепот казался громче, чем до этого. Кислородная маска запотела и осталась такой. Шепот продолжался, будто Люси открыла кран, да так и оставила.
– Ты узнаешь… теперь… тогда мир… не будет твоим… больше.
Он пошевелился, будто гигантский распухший песчаный паук в центре паутины, и я услышал, как зашелестела его рваная кожа. Небо у нас над головами начало краснеть.
– В конце войны…
Дед зашипел.
– Ты… понимаешь?
Я кивнул, завороженный. Я слышал его дыхание, слышал, как подымаются, расходятся и опускаются ребра Механизм баллона почему-то затих. «Дышит ли он сам по себе? – подумал я. – Может ли еще?»
– Пара дней. Ты понимаешь? До того, как пришла Красная Армия…
Он кашлянул. Даже его кашель теперь казался мощнее.
– Нацисты забрали… меня и цыган. Из… нашего лагеря. В Хелмно.
Я никогда не слышал этого названия. Однако, произнеся его, дед снова громко кашлянул, с ревом в горле, и вновь зашипел кислородный аппарат. Но дед продолжил шептать.
– На смерть. Ты понимаешь?
Судорожный вдох. Шипение. Тишина.
– На смерть. Но не сразу. Не… прямо тогда.
Судорожный вдох.
– Нас привезли… на поезде, с открытыми платформами. Не в вагоне для скота. Пустыри. Поля. Ничто. А потом деревья.
Его губы под маской дернулись, а глаза совершенно закрылись.
– Тот первый раз. Руах. Все эти… огромные… зеленые… деревья. Нельзя представить. Чтобы что-то… на земле… жило так долго.
Его голос угасал быстрее, чем свет уходящего дня. «Еще пару минут, – подумал я, – и он снова замолчит, останется только шипение аппарата и дыхание. Я смогу просто сидеть здесь, во дворе, обдуваемый вечерним ветерком».
– Когда они согнали… нас с поезда, – сказал дед, – на мгновение… клянусь, я ощутил запах… листьев. Сочных зеленых листьев… молодой зелени… среди них. А потом знакомый запах… единственный запах. Кровь и грязь. Запах… нас. Моча. Рвота. Открытые… нарывы. Воспаленная кожа. Х-х-н.
Его голос утих, воздух еле шел через едва приоткрытый рот, но он продолжал говорить.
– Молился, чтобы… некоторые люди… умерли. Они пахли… лучше. Мертвецы. Одна молитва, которую всегда слышали.
Они повели нас… в лес Не в бараки. Там их мало. Десять. Может, двадцать. Лица, как… опоссумы. Тупые. Пустые. Никаких мыслей.
Мы пришли… к ямам. Глубоким. Как колодцы. Уже наполовину заполненным. Они сказали нам: «Стоять. Вдохнуть».
Сначала я подумал, что последовавшая тишина – эффектная пауза. Он давал мне возможность ощутить это. И я ощутил запах, запах земли и мертвых людей, и вокруг нас были немецкие солдаты, будто всплывая из песка, в черной форме и белыми, пустыми лицами. А потом мой дед рухнул вперед, и я завопил, зовя Люси. Она вышла быстро, но не бегом, и положила одну руку на спину деду, а другую – ему на шею. Через пару секунд она выпрямилась.
