Мифы Ктулху - Ламли Брайан (читаемые книги читать txt) 📗

— Я знаю немало других мест, принцесса, — молвил Ал. — Я покажу их вам. О, поедем в Ут-Наргай, и в дивный Селефаис, и в Кадат в Холодной пустыне — это страшное место, Джим, но уж нам-то бояться нечего; а потом мы отправимся в город Ултар, где принят благой и прекрасный закон: ни мужчине, ни женщине не дозволено ни убивать, ни обижать кошек.

— Атланты, они обещали в следующий раз научить меня не только под водой путешествовать, — произнесла Сисси глубоким, нежным голосом. — Они говорят, усилием мысли, и воли, и веры можно заставить «Мою ладью» вознестись ввысь, в небеса. К звездам, Джим!

Ал Копполино нараспев повторял названия: Катурия, Сонна-Нил, Таларион, Зар, Бахарна, Нир, Ориаб. Все до одного — со страниц его обожаемых книг.

— Но прежде чем ты отправишься с нами, ты должен выполнить одно последнее условие, Джим, — промолвила Сисси. — Отвяжи веревку.

Так что я сошел с трапа «Моей ладьи» на причал и отвязал витое золотое вервие. В нем переплелись воедино золотые и серебряные нити, Милт; оно струилась сквозь пальцы, как живое; знаю я, каков шелк на ощупь — крепкий и скользкий. Я думал об Атлантиде и Селефаисе и о путешествии к звездам, и все это смешалось в моей голове с выпускным вечером и с колледжем, потому что мне повезло поступить в Колледж Своей Мечты — и о, что за будущее меня ждало как юриста — корпоративного юриста! — после того, разумеется, как я прославлюсь на футбольном поле. Вот какие планы строил я в те стародавние времена. И в каждом из них был стопроцентно уверен, так? В противовес тридцатипятифутовой яхте, при одном только виде которой Джон Д. Рокфеллер позеленел бы от зависти, и сторонам света, где никто никогда не бывал — и никогда уже не будет. Сисси и Ал стояли на палубе надо мною, оба как будто вышли из фильма — прекрасные, грозные, чуждые, — и внезапно я понял: я с ними не хочу. Отчасти из-за несокрушимой уверенности: если я когда-либо хоть чем-то обидел Сисси — и я имею в виду не пустячную ссору или разногласие, из-за которых люди друг на друга дуются, но настоящую, кровную обиду, — то я, чего доброго, окажусь в протекающей лодке с одним веслом посреди Тихого океана. Либо просто-напросто застряну на пристани в Сильверхэмптоне. Подлости в Сисси не было ни на йоту; по крайней мере, я на это надеялся. Я… Наверное, я не считал себя достойнымпоехать с ними. А еще — было что-то в их чертах, и у того и у другого, но особенно у Сисси, — словно облака, словно туманы, из ниоткуда наплывали другие лица, другая мимика, другие души, другое прошлое и будущее, другие виды знания, и все они подрагивали, изменялись, точно текучий мираж над асфальтом в жаркий день.

Милт, я не хотел этого знания. Не хотел заходить так далеко. Такие вещи семнадцатилетки постигают не раньше, чем через много лет. Красота. Отчаяние. Смертность. Сострадание. Боль.

Так я стоял и смотрел на них снизу вверх, наблюдая, как морской бриз раздувает темно-фиолетовый бархатный плащ Ала Копполино и мерцает на серебряно-черном камзоле. И тут на плечо мне с размаху опустилась здоровенная, тяжелая, крепкая и жирная рука, и громкий, густой, пренеприятный голос с тягучим южным акцентом рявкнул:

— Эй, парень, у тебя в этот эллинг пропуска нет! И что тут эта лодка делает? Звать тебя как?

Я обернулся — и оказался лицом к лицу с прадедушкой всех южных толстошеих шерифов: с бульдожьей физиономией и челюстями под стать, загорелым докрасна, тучным, как свинья, и презлобным вдобавок.

— Сэр? — отозвался я. В те времена любой старшеклассник, разбуди его ночью, ответил бы так же, а в следующий миг мы оба обернулись к заливу, и я сказал: — Лодка, сэр?

А коп заорал:

— Да какого?..

Потому что ровным счетом ничего там не было. «Моя ладья» исчезла. Впереди расстилалась лишь мерцающая синяя гладь залива. Корабль не отошел подальше от берега и не обогнул пристань кругом — мы с полицейским обежали ее из конца в конец, — и к тому времени я собрался с духом и поднял глаза к небу.

Ничего. Вот разве что чайка. И облако. И самолет из Айдлвайлда. Кроме того, Сисси ведь говорила, что к звездам подниматься пока еще не умеет!

Нет, «Мою ладью» больше никто никогда не видел. Равно как и Сесилию Джексон, слетевшую с катушек девочку-вундеркинда. Ее мамаша заявилась в школу, меня вызвали в кабинет директора. Я рассказал выдуманную историю, которую собирался скормить копу: что ребята-де сказали, они обойдут на веслах вокруг пристани и вернутся, а я пошел посмотреть, все ли в порядке с машиной; вернулся — а их и нет. В силу какой-то непостижимой причины мне все еще казалось, что Сиссина мамаша — двойник Тетушки Джемаймы, [144]но нет: она оказалась тоненькой и миниатюрной и как две капли воды похожей на дочь; она заметно нервничала и сидела как на иголках. Хрупкая дама в тщательно отутюженном, чистеньком сером деловом костюме — совершенно учительском; в поношенных туфлях, блузке с белым жабо у шеи, в соломенной шляпке и в приличных белых перчатках. Думаю, Сисси знала, какой мне видится ее мать и какой я непроходимый болван, самый что ни на есть заурядный семнадцатилетний белый расист с либеральными взглядами, — поэтому-то и не взяла меня с собой.

Полицейский-то? Он пошел со мной к машине, и к тому времени, как я добрался до парковки — весь вспотевший, перепуганный до смерти…

Он тоже исчез. Растворился в воздухе.

Думаю, сама Сисси его и создала. Просто так, шутки ради.

Словом, Сисси так и не вернулась. Миссис Джексон была уверена: Алан Копполино, этот несовершеннолетний насильник, утащил ее дочь в какое-нибудь глухое место и там убил ее. Мне не удалось ее переубедить. Я пытался, изо всех сил пытался, но миссис Джексон мне не поверила.

Как выяснилось, никакой кузины Глориэтты никогда не существовало.

Алан? О, Алан вернулся. Но — не скоро. Очень, очень не скоро. Я его вчера повстречал, Милт, в бруклинском метро. Тощенький коротышка с оттопыренными ушами, все в той же спортивной рубашке и брюках, в которых он вышел из дому в то памятное воскресенье больше двадцати лет назад, с самой настоящей стрижкой 1950-х — сейчас такую никто уже и не носит. На него даже прохожие оглядывались.

Проблема в том, Милт, что ему по-прежнему семнадцать.

Нет, я точно знаю — никакой это не другой мальчишка. Он мне помахал, заулыбался от уха до уха — прямо-таки засиял от радости. А когда я вышел с ним вместе на его прежней остановке, он принялся расспрашивать меня про ребят из Центральной — как будто только неделя прошла или, может, один день. Я ему: да где тебя черти носили двадцать лет? А он молчит. Сказал лишь, что кое-что позабыл. Так что мы поднялись на пятый этаж в его старую квартиру — мы туда частенько после школы на пару часов заваливались, пока родители с работы не пришли. У него и ключ в кармане нашелся. Милт, там все было по-прежнему: газовый холодильник, незакрытые трубы под раковиной, летние чехлы для мебели, которыми никто давным-давно не пользуется, зимние шторы сняты, декоративная панель карниза занавешена; голый паркетный пол и старый линолеум на кухне. В ответ на все мои расспросы он только улыбался. Но меня он помнил: пару раз даже по имени назвал. Я говорю: «А как ты меня узнал?» — а он: «Узнал? Да ты ни капельки не изменился». Не изменился, господь милосердный. Я ему: «Слушай, Алан, а зачем ты вернулся?» А он усмехнулся — в точности как Сисси! — и говорит: «За "Некрономиконом" безумного араба Абдула Альхазреда, за чем же еще?» Но я-то видел: он совсем другую книгу с собой взял. Выбрал именно то, что ему нужно: все полки в книжном шкафу у себя в спальне обшарил. Стены там и по сей день были обклеены транспарантами колледжа. Кстати, теперь-то я знаю, что это за книга: ты еще в прошлом году из нее по-быстрому сценарий хотел сваять, для того парня, который Эдгара По экранизировал, да только я сказал тебе, там сплошь спецэффекты да анимация — экзотические острова, чужие миры, да одни костюмы монстров чего стоят, — ну да, да, Г. Ф. Лавкрафт, «Сомнамбулический поиск Неведомого Кадата». После того Ал ни слова больше не произнес. Просто спустился со мной к выходу, через все пять лестничных пролетов, прошел вдоль квартала к ближайшей станции метро, и, разумеется, когда я сбежал по ступеням вниз, его там уже не было.