Золото Росийской Федерации - Басов Николай Владленович (книги без сокращений TXT) 📗
– Командир, да сняли Каблукова, есть же среди белых живые, они и говорят – сняли есаула.
Рыжов остановился, чуть не упал при этом, осмотрелся. Стоял он теперь в самом центре карьера, обоз белых, рассрелянный и неподвижный, казался отсюда крошевом в крови, чаще лошадиной, но и трупов там хватало. Ах да, пулемет же всех сначала подрят взял… С противоположного склона тащили пленных, тоже немало, десятка два. Коней, которые из карьера так и не сумели вырваться, кто-то уже ловил, охолаживал.
Кому-то понадобилось в беляцком обозе рыться, то ли водку искали, то ли воду – сейчас все едино. Комиссара на них надо, чтобы остановил, если кто-то водку найдет, а водка у белых всегда имеется…
– Комиссара ко мне! – заорал Рыжов.
Шепотинник было дернулся в сторону, но сбоку уже подходил Раздвигин. Тоже с карабином через плечо, в дурацкой своей черной шинеле, в дурацком кепи с опущенными ушами. И что-то говорил, пришлось прислушиваться:
– Командир, комиссар погиб. – Голос у Раздвигина, впрочем, спокойный был. Или усталый. – Это же он в атаку бросился на том склоне, а его сначала никто слушать не хотел, лишь потом… Но его убили, сам видел. – Раздвигин остановился, снял шапку и вытер ею пот. – Он упасть не успел, как в него еще раз попали. А потом, когда хотели оттащить, говорят, его еще раз пуля нашла.
И тут Рыжов не сумел на ногах удержаться, сел, хотя и не следовало. Нужно было подниматься, дел было – не в проворот.
– Шепотинник, собирай пленных. И пришли ко мне Недолю, пусть он своих казаков, десятка два, в помощь тем пошлет, кто в погоню ударился…
– Так это Недоля и пошел в погоню, – отозвался Шепотинник. – Он же у нас всегда так, чуть что – догонять бросается.
– Разве он? А где же Гуляев?.. Ладно, тогда собирай тут всех, конвой для пленных выдели… В общем, давай сюда, кто у нас на ногах остался. Будем эскадрон собирать.
И тут-то Рыжов увидел Борсину. Она шла по карьеру в очень неподходящей сейчас длинной юбке и расстегнутой шинели, кутаясь в свой платок, хотя солнышко уже высоко поднялось, даже восточный склон осветило. Тогда Рыжов вспомнил, что не будет долгой и сосредоточенной погони за остатками банды Каблукова. Другое у него задание.
А Борсина, увидев Рыжова и Раздвигина, пошла к ним, и еще издалека сказала, но так, что они ее услышали:
– Многие тут умерли… А ведь все – русские.
Мы теперь не русские, хотел ответить ей Рыжов, мы либо красные, либо… другие. Но не сказал, уж очень она была бледной, такой Рыжов ее прежде не видел.
10.
Трофейных коней хватило, чтобы толково отремонтировать конский состав всего эскадрона, и то, некоторых раненных, наскоро подлечив, казаки решили в поводу увести, на будущее. Слабых коней из телег выпрягли, а уж в тачанку вообще таких запрягли, что любо-дорого посмотреть. Рыжову даже жаль стало, увидит кто-нибудь из больших командиров его тачанку, и отберет. Такое уже случалось. Но волочь тачанку на клячах – тоже не дело.
Гуляев со своими казаками вернулся лишь крепко за полдень, говорил, что пробовали уцелевших каблуковцев подстрелить, но те тоже не лыком шиты оказались. И уходили быстро, и направление выбрали такое, что не очень-то постреляешь, распластались над темной-то землей, как ни целься – все одно промажешь. Тем более, против солнца и на скаку.
Коням Гуляев радовался больше всего, Рыжов даже заподозрил, что он только коней и хотел отловить в степи и привести в эскадрон, его они больше людей интересовали. А ведь будет Гуляев командиром эскадрона, подумалось Рыжову, если меня чпокнет, тогда моего. А если уцелею, то скоро собственный получит. Вот коней побольше соберет, и прикажут ему эскадрон составить.
Борсина, когда чуть в себя пришла, стала укладывать раненных на телеги. В помощь ей Рыжов определил Шепотинника, и тот, как всегда стал со всем очень хозяйственно разбираться. Что-то приказал перенести в свои эскадронные телеги, которые по всем степям почти без толку до сих пор таскали, но тут они понадобились, да так, что еще три трофейные пришлось в добавок ремонтировать.
Рыжов сходил, посмотрел, как мужики с этим управляются. Хорошо они работали, вот только… Дай Шепотиннику волю, он чуть ли не колеса от телег на них нагрузит. Крестьянин он все же, собственник, куркуль. Хотя до сих пор эта его способность была эскадрону на пользу.
Потери оказались все же большие для такого-то боя. Если бы Табунов в атаку не бросился, обошлись малой кровью, а так… Два десятка убитых, столько же раненных, из них семь человек довольно серьезно. Еще с десяток раненных могли в седлах сидеть, но все-равно и перевязки требовали, и смотреть за ними приходилось. Сам-то Рыжов знал как это бывает, крепится мужик, говорит, мол, да я на коне уверенней рану заращу, а потом брык, и все, уже его лежачим везти приходится.
В общем, главная трудность – так шесть десятков людей распределить, чтобы и раненных скорее к своим доставить, и еще на обоз для золота хватило. А его, как говорил Табунов, двадцать шесть ящиков. И теперь быстро его не вывезешь, если найдешь… Все-таки придется, думал Рыжов, охрану усилить, и может быть, ждать, пока дополнительные телеги со станции приведут. А до тех пор охранять – и от чужих, и от своих тоже. Вот для этого надежных людей уже не слишком много у него осталось, лучше бы побольше.
Но делать нечего, два десятка хороших бойцов, под командой Гуляева выделили, чтобы раненных везти. И пленных заодно с ними под конвоем довести, пусть с ними другие разговаривают, сам Рыжов к ним и не подошел ни разу, даже когда с иных из них сапоги снимали, а ведь идти им нужно было далеко, босиком не получится. Но тем, кого совсем уж подъраздели все же разрешили в другую обувку влезть, задерживаться в этом переходе Гуляев им не позволит, для раненных это плохо. И вообще, как ни крути – плохо.
Направление ему Рыжов определил не на Татарск, а на станцию Чаны. По словам всезнающего Раздвигина это было быстрее, потому что ближе. А потом, уже пообедав поплотнее, согревшись остатками разбитых телег, и распределившись по-новому, снова в путь отправились.
От нормального эскадрона их было теперь менее половины, и смотрелись они как-то не так, словно куцый хвост у овчарки. Но делать нечего, уж лучше Каблукова в ловушку заловить, как они заловили, чем дать ему по степи носиться. Сами же двинулись восточнее, куда Борсина указала. Сказала, по своему обыкновению, туманно:
– Мощная там энергетика, господин товарищ Рыжов. Я чувствую.
Он попробовал было на нее опять прикрикнуть, чтобы не обращалась к нему старорежимно, до для нее сейчас это было все равно, она как после боя сделалась бледной, так и оставалась. Кажется, переживала.
И эта фраза ее дурацкая, мол, все – русские, не давала Рыжову покоя. Он даже подумал, что ночью следует приставить какое-нибудь охранение к ней, вдруг вздумает удирать? И ведь уже разок удрала, у Кумульчи затаилась, и теперь, если удерет, хлопот будет много, пока найдешь ее… А впрочем, Раздвигин сказал, когда Рыжов попробовал было его заставить при Борсиной находиться, что она на это уже не решится.
Рыжов и сам видел, что она обмякла, словно сама получила одну из тех пуль, которыми их белые поливали. Скромной сделалась, молчаливой. И уже голову держит не так высоко как прежде. И сидит в тачанке ссутилившись. Но она нужна, как и Раздвигин зачем-то нужен. А ведь Рыжов хотел его с Гуляевым в Чаны выслать, чтобы и с ним там по-красноармейски поговорили, но передумал, чего уж… Знает он эти места, вон какие карьеры нашел на раз.
Под вечер второго дня они увидели холмик, чудной такой, словно бы чуть ярче освещенный заходящим солнцем. И правильной формы, как курган, хотя тут, кажется, курганов уже не было. Далеко все же от тех мест, где курганы бывают.
Но от холмика этого вверх поднимался дым, плотный, даже на темнеющем небе издалека заметный. Кто-то из несовсем знающих бойцов ружья приготовили, ведь в эту же сторону остатки каблуковцев ушли, на восток или на юго-восток. А приблизительно туда же они теперь и двигались.
