Золото Росийской Федерации - Басов Николай Владленович (книги без сокращений TXT) 📗
Холмик этот Рыжов решил осмотреть как следует, к нему и людей повел. С собой захватил пяток ребят на конях посвежее и Раздвигина, но тут оказались просто казахи. Они сидели на кургане, жгли костер из какого-то кустарника как бы без надобности, и чего-то ждали. А юрты свои поставили в стороне, чуть не в двух верстах. И овец в округе видно не было, может, ушли они за свежей травой, а может, еще что-то…
К казахам подскакали плотной группой, казахи головой повертели, когда к ним бойцы направились, но никто из них даже на ноги не поднялся. Словно у них было дело поважнее, чем всяких проезжих приветствовать. У самого склона, прямо перед конями неожиданно, словно из-под земли, вырос еще один казах, молодой, даже борода не выросла.
– Кто такие? – спросил Рыжов, мельком вспомнив, что первый вопрос обычно задавал Табунов, но теперь он был похоронен под склоном карьера.
– Мы тут делом занимаемся, – отозвался молодой казах. – Отары не пасем, мы теперь это место долго обходить будем.
– Что? – не понял Рыжов.
– Вы бы, молодой человек, – начал Раздвигин вежливо, – пояснили, что за дело. – Он теперь гораздо чаще держался около Рыжова, и даже приходил ему на помощь, хотя никто его не просил.
– Это колдуны наши, мудрые люди, – пояснил казашек. – Они делают то, что должно быть сделано.
– Не понятно, – буркнул кто-то с седла, кажется, Супрун.
И резковато поднял коня вверх по склону, в сторону дымного костра, только круп жеребца его засверкал в заходящем солнце. Рыжов за ним поскакал, пусть и не так резво у него получилось, но все же решительно. За ним стали подниматься на курган и остальные.
Казахи сидели кругом, было их человек десять, и все почтенных лет, бороды почти до пояса. Многие в какие-то завитушки убраны, у одного из них деревяшка, вроде бы палка-палкой, а вдоль нее струны натянуты. Только он на ней не играл, все сидели молча, вероятно, ждали, пока к ним бойцы Рыжова подъедут.
Молодой казах тоже бросился за всадниками, чтобы переводчиком служить, как догадался Рыжов. Потому и не стал вопросы задавать, пока молодец этот не поднимается к ним. И остальные ждали, просто полукругом расставились. Кони тут же принялись головы опускать, пробовали траву выискать, но бесполезно, рановато было еще для свежей-то травы, хотя тут, без сомнения, она раньше, чем в других местах появлялась, это было понятно.
Казашек запыхался, пока добежал, быстро поклонился, стал что-то объяснять старцам. Рыжову это было не нужно, он сказал и сам удивился, как звонко тут зазвучал его голос. Нет, на самом деле, после боя почему-то все хрипел, а тут вдруг голос прорезался, да еще какой, мальчишеский, как у петуха.
– Салям Алейкум, уважаемые. Что вы тут затеяли?
Казашек зашептал одному старцу, тот медленно покивал и тоже что-то сказал, но что именно – непонятно, потому что большая часть стариков тоже отозвалась привествием.
– Они говорят, – казашек казался почти рассерженным, – как и я вам сказал, что они тут колдуют. Колдуны они наши, почтенные люди.
– О чем же колдуют? – спросил Рыжов.
– Это сложно объяснить, у меня слов русских таких нет.
– А ты попробуй, – предложил Супрун. И выразительно постучал камчой по сапогу, звук этот сейчас резал воздух, словно шашка.
Старики стали переговариваться, молодой казашек крутил головой, как заведенный, наконец, тот старик, к которому он обращался, сказал что-то, и снова в кругу около костра установилась тишина.
– Тут пришлый белый человек нарушил целость мира. Беда это, так нехорошо…
Молодой казашек произнес это, глядя в огонь. Словно там читал эти слова, а не переводил то, что старики сказали.
– Что, вот так-то вот – и нехорошо? – недобро усмехнулся Супрун.
Но на него внезапно очень пристально посмотрел Раздвигин. И Рыжов понял, что больше ничего более существенного они тут не услышат. Он вздохнул, и попробовал соображать, но в голове не прояснилось.
– Вокруг же этого вашего… «нехорошо» не видно, – сказал он осторожно.
– Чтобы это видеть, нужно быть как старцы, – пояснил молодой казах.
И вдруг вслушался в слова, едва слышно уроненные кем-то из казахов, а потом оглянулся на их обоз. И Рыжов понял, что смотрит он на Борсину. Он сам едва не обернулся.
– У вас есть женщина, она так же чувствует, – добавил казашек. – Ее спросите, у нее ваших слов больше. – И как это ни чудно было, почти замахал на них руками. – Все, уходите, вы разорвали важную работу, мы ее продолжим.
Покрутившись еще чуток, с каждой минутой чувствуя, что их присутствие тут делается все более глупым, Рыжов наконец решился и направил своего коня назад, в сторону полуэскадрона под курганом.
– Ага, женщину эту спросите, дак она же разговаривает… через слово не поймешь, – бурчал Супрун.
– Поймут, если надо, – отозвался кто-то из бойцов, и Рыжов понял, что имеют в виду его, а может быть, его с Раздвигиным на пару.
Да, подумал он еще раз, жаль, что Табунов погиб, пусть он иногда не очень толково задавал вопросы, но после него что-то да прояснялось, может, именно потому, что он частенько не то думал, о чем следовало. А как теперь без него быть, Рыжов пока не знал. Раздвигин на роль такого вот спрашивающего без раздумий, не годился.
11.
Рощице Рыжов обрадовался, как старому знакомому. Было в этих кривых деревцах, щедро окруженных кустами, что-то другое, чем степь, которую они наблюдали последние дни. Обещание леса и пусть не очень обильной, но все же воды. И хотя даже почки еще не набухли, все-равно, это были деревца.
Полуэскадрон его пошел веселее, не вполне размашисто, но рысью побежали даже кони в тачанке, а за ней, чтобы не отстать, зарысили и запряженные в телеги. Тачанка дребезжала, Шепотинник тут же подъехал и принялся хмыкать, как только он один умел. Рыжов догадался, повернулся к нему, заранее нахмурившись.
– Я что говорю, командир, пусть лучше этот тарантас с пулеметом кузнец отремонтирует. Ведь развалится… к лешему. – Для Шепотинника это было не ругательство, но этот… почти ординарец берег уши Борсиной. Рыжов оценил.
– Пока придется тебе его укрепить. Хотя я не понимаю, с чего? Мы же всего-то пару недель в походе, а до этого стояли, и что же, ты не сподобился тарантас подправить?
– Я – что? Я же не знал, ныне только и заметил.
– Вот-вот, – кивнул Рыжов многозначительно, хотя и сам не знал, что это должно обозначать, но на Шепотинника это впечатление произвело, как Рыжов и ожидал.
Он вообще пребывал в странном состоянии духа. С одной стороны, они явно и неуклонно приближались к окончанию задания, к его завершению. С другой, его выполнение почему-то для самого же Рыжова оказалось под вопросом. Почему – он и сам не знал, не понимал он разговоров Раздвигина и Борсиной, да и задания, как выяснилось, тоже не понимал.
Вот ведь получилось, свои прямые обязанности – воевать и уничтожать противника – он знал, и кажется, умел справляться, и то, что сотню Каблукова рассеял, тому доказательство. А если по-другому, если его обазанность найти золото – это почему-то удалялось… Делалось недостижимым, словно солнышко на горизонте, он и сам это чувствовал.
Роща, когда они в нее въехали, изменилась. Все было просто, деревья, кустики, и вдруг – какая-то тяжесть, неповоротливость мыслей, словно пелена упала на глаза, и на остальные чувства. Рыжов огделся. Люди вокруг него тоже изменились, стали суровыми, даже злыми. И лица у них изменились, тени легли под глазами, пропыленные рожи вдруг проступили едва ли не звериным своим воплощением, что с людьми, в общем-то, тоже случается, когда им плохо, или они чего-то бояться. А он не хотел этого, он неплохо относился к своим бойцам, некоторых даже уважал.
Выехали на полянку, перед ней странно покосившись, росла низкорослая и кривая сосенка, не то что северные красавицы. А главное, она росла не вверх, а в бок, будто ее корни были вывернуты ветром или взрывом, но она не упала, продолжала все же расти куда-то на юго-восток.
