Дагиды - Оуэн Томас (лучшие бесплатные книги TXT) 📗

— Вы теперь можете убедиться — я живу скромно, как отшельник. Внизу маленькая кухня. Здесь моя комнатенка, келья, можно сказать. У меня очень умеренные вкусы, как вы, вероятно, заметили. А что еще можно делать в этом.огромном доме? А что еще остается делать, я вас спрашиваю, вас!

Его голос сбился на крик, углы рта дергались, длинная судорога исказила лицо. Самое странное… он всерьез спрашивал меня и нетерпеливо ждал ответа. Мне, понятно, было нечего сказать.

— Ну, откуда я знаю. Можно открыть семейный пансион.

— Никогда! — завопил он, словно исступленный сектант. — Я свободный человек.

— Сдавайте часть дома туристам. Здесь это, наверное, нетрудно.

— Исключено, — сухо отрезал он. Потом печально, даже разочарованно добавил: — Вы не знаете всех обстоятельств.

Какого черта он от меня хочет? Я потерял терпение.

— Устройте кинотеатр, музей, дровяной склад наконец. Ну что я могу сказать?

На сей раз он не удостоил меня улыбки и смотрел с откровенной болью. Сколько безысходной тоски накопилось, должно быть, в этом старом сердце! Старик опустил голову, его спина сгорбилась, пальцы нервно сжались. Его глаза сквозь туман слез казались почти наивными, и я понял: он хочет доверить мне нечто очень важное, о чем никогда никому не говорил.

Его слабость породила мою силу. Я почувствовал, что способен говорить с ним энергичней. О чем, на какую тему? Смутная поначалу фраза мелькнула в голове (известно, как вспыхивает ощущение фразы) и сгустилась в странную формулировку. Я указал пальцем на стенной шкаф, возле которого все время стоял мой собеседник, и спросил:

— Это здесь?

Он ужасно побледнел и затрясся, как ребенок, пойманный на воровстве.

— За этой дверью, не так ли?

— Нет, — простонал он. — Ничего там нет.

Он сделал шаг, взял меня за рукав и попытался отвлечь:

— Пойдемте, прошу вас. Мы все осмотрели. Посидим в салоне или в саду. Там удобнее говорить о цифрах.

Но я остался неколебим.

— Эта дверь выходит на лестничную площадку или на чердак?

— Что вы, что вы, — пробормотал он. — Обыкновенный стенной шкаф. Пойдемте.

Он заметил мою решимость, заслонил шкаф, и я прочел в его глазах бешеную злобу.

Какой-то демон подталкивал меня. Это случается, когда вырывают из пазов непослушный ящик стола или досадливо комкают письмо из-за пустяковой ошибки. Я схватил старика за руку — Боже, до чего худая рука! — и толкнул в сторону кровати, на которую он сел, не удержав равновесия. Он даже не успел встать и запротестовать, как я уже рывком открыл дверь стенного шкафа и уткнулся в ворох всякого барахла. Чего там только не было: накидки, шали с бахромой, полуистлевшие меха, соломенные шляпы с вытертыми шелковыми лентами, черный кружевной зонтик с костяной ручкой в виде аиста, склонившего клюв на крыло.

— О! Что вы делаете? — простонал, почти прорыдал старик.

Если бы я знал! В кощунственном и нелепом порыве я потерял всякую меру. Рука моя продолжала рыскать, пытаясь нащупать черт его знает какую тайну среди старого платья.

Кровать скрипнула, и я обернулся. Слишком поздно! С удивительным проворством мой беспокойный сопровождающий покинул комнату и захлопнул дверь. Поворот ключа — и я в плену.

Я не совершил ничего криминального, да и ничего ужасного не произошло, однако мне стало далеко не по себе. Было чрезвычайно неприятно оказаться запертым в этой комнате, хотя выносить присутствие несносного старика было еще неприятней.

Ладно, об освобождении подумаю позже. Я снова подошел к шкафу, любопытство пересилило здравый смысл. На сей раз я протянул руку очень осторожно, опасаясь ловушки или — все может быть… — какого-либо прикосновения. Кончики пальцев нащупали нечто вроде кольца или деревянного обруча.

Раздраженный глупым своим любопытством, я сорвал все тряпье с вешалки и едва сдержал крик… Я подозревал это, ждал приблизительно этого, и все-таки… Искусно подвешенный за плечи, с безобразным легким потрескиванием деликатно шевелился скелет. На бедренных костях висела кружевная розовая юбочка, а на берцовых красовались высокие желтые сапожки. Все стало понятно. Вот он — гнусный секретик одинокого старика. Я прыгнул к двери и налег плечом. Бесполезно. Солидная, массивная дверь былой эпохи, и замок сработан как полагается. Еще и еще раз наваливался, изо всех сил толкая руками, ногами, — напрасно. Обессиленный, я упал на кровать и принялся более внимательно рассматривать скелет любимой когда-то женщины.

Это зрелище у меня, в сущности, не вызывало отвращения. Тайное обычно притягивает сильнее, чем безобразное отталкивает. Я стал размышлять: если скелет подвешен таким манером, значит, кости хитроумно соединены, и, следовательно, омерзительный старый болтун либо один, либо с чьей-то помощью воссоздал макабрический образ своей несчастной супруги. Итак, смутные мои догадки, беглые страхи, неясные предчувствия оправдались. Я распахнул окно, решив позвать соседей на помощь. За оградой сада остановился поезд. Наблюдая мою отчаянную жестикуляцию, идиоты-пассажиры приветственно махали носовыми платками. Да и в самом деле: кто мог предположить, что на верхнем этаже этого вычурного и с виду совсем безобидного дома разыгрывается угнетающе нелепая сцена!

Я напряг мышцы и вновь ринулся на дверь. И в этот момент в щелку скользнула сложенная вчетверо записка. Со мной начаты переговоры, стало быть. Я развернул послание, напечатанное на машинке, очевидно, во многих экземплярах, ибо строки прочитывались с трудом:

Через несколько минут дверь открыла неряшливая старая служанка, которой я здесь не видел. Я раздраженно спросил:

— Где ваш хозяин?

Она повернулась и, как ни в чем не бывало, потащилась вниз по лестнице.

— Где ваш хозяин? — спросил я куда громче.

Ни малейшего эффекта. Тогда я заорал так, что виски заболели. Ее спина даже не дрогнула. Она, вероятно, была дьявольски глуха.

Надо полагать, хозяин слышал мои вопли и правильно решил, что до примирения далеко. Он так и не показался.

Я вообще его больше не видел.

Сигара и стакан бургундского… Жаль. Но вряд ли оно было так уж бесподобно.

Милые пустячки

Р. нельзя было назвать старой дамой. Еще очень красивая, она сохранила странный осенний шарм, субтильную, деликатную душу. Веселая, тактичная, образованная, она хорошо владела искусством намеков и недомолвок.

Высокая и хрупкая, мадам Р. всегда одевалась в чернoe с тем отсутствием изощренности, которое, по сути, и есть сама изощренность. Ее улыбка искрилась дружелюбием, ее карие глаза смеялись, ее узкие в кисти, тщательно ухоженные руки, казалось, матово просвечивали.

После нескольких минут беседы ее возраст забывался. Это было тем более легко, что никто его толком и не знал. Правда, когда она предавалась воспоминаниям, то часто называла имена людей, о которых уже многo лет никто ничего не слыхал. Она занимала очаровательную квартиру. Окна выходили в маленький сад, откуда поднимался запах листвы и свежей земли. Ах, эта квартира! Я бы охотно провел там всю жизнь. Меблированная изысканно, с таким редким, сугубо личным вкусом! Страусовые перья, раковины, узлом переплетенные хрустальные нити, крохотные кувшинчики из опала, испанские зеркала, валансьенские кружева. И ни малейших следов пыли, никакого намека на иную эпоху. Эти вещицы, разбросанные наугад, при внимательном рассмотрении создавали впечатление неведомой симметрии, они притягивали и отпугивали атмосферой холодной интимности, некоторой извращенностью продуманного каприза.