Договор с вампиром - Калогридис Джинн (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗

– Человек на портрете – это Влад Третий. Его отец, Влад Второй, был вовлечен венгерским королем в тайное братство, известное как "Орден Дракона", – продолжал я. – Эмблема понравилась Владу, и он приказал чеканить ее на щитах и на монетах. Из-за этого бояре – родовая румынская знать – стали называть его Дракул, что по-румынски означает "дракон", хотя сам Влад Второй никогда так себя не называл. Разве что в шутку. Но к сожалению, в румынском языке слово dracul имеет и второе значение – "дьявол". Представляете, какой простор для крестьянских домыслов и суеверий? Влад Второй был жестоким правителем, скорым на расправу, что лишь подогревало суеверия. В народе стали говорить, что сам сатана помог Владу прийти к власти, а "Орден Дракона" есть рассадник колдовства и черной магии. Влад Третий, чей портрет вы здесь видите, был еще более кровожадным, нежели отец, и народ его боялся еще сильнее. Люди прозвали его Дракула – то есть "сын дьявола", поскольку окончание "а" означает "сын такого-то". И по сей день это поверье остается главной причиной страха, испытываемого крестьянами по отношению к нашей семье. Нас упорно называют Дракулами. Как видите, это прозвище весьма оскорбительно для нас.

– В таком случае примите мои искренние извинения, если я ненароком обидел вас, – пробормотал Джеффрис, торопливо записывая мои слова. – Представляю, сколько горя это принесло вашей семье. И вместе с тем ваш дядя обладает превосходным чувством юмора, чтобы так подписываться. Особенно если учесть характер статьи, над которой я работаю.

В словах англичанина не было ни малейшего намека на иронию. Понимая, насколько иностранцу тяжело разобраться во всех этих хитросплетениях, я постарался ободрить его улыбкой (правда, она вышла натянутая и печальная).

– Я не разделяю дядиного юмористического отношения к подобным вещам, – сказал я.

Мне не хотелось говорить Джеффрису всей правды: ведь каждого из нас крестьяне называли Дракул, а не Дракула. Следуя логике суеверных крестьян, дядя должен был бы подписаться "Влад Дракул", ибо только сын дьявола – только человек на портрете, родившийся четыре столетия назад, – имел право на имя Дракула.

– А не могли бы вы рассказать мне о значении другого символа? Того, что в левом нижнем углу, напротив щита с драконом?

Джеффрис указал на изображение свернувшейся змеи, поверх которой лежала волчья голова.

– Это наш фамильный герб. Он очень древний. Дракон был символом правления Влада, символом власти, а волк символизирует наш род. Племена даков [17], которые жили на этих землях до прихода римских завоевателей, называли себя «люди-волки».

– Ах да... – В блеклых глазах Джеффриса вновь засветился интерес. Все это время англичанин продолжал строчить в блокнотике. – Древние даки. Кстати, должно быть, вы знаете, сколько разных легенд окружало эти племена? Утверждали, будто бы даки умели превращаться в зверей. Например, в волков. Вы слышали об этом?

– Что-то слышал. Вот вам еще один пример нелепых суеверий.

– Разумеется, – согласился Джеффрис, широко улыбнувшись. – Все это суеверия. Иногда просто диву даешься, видя, как факты начинают обрастать легендами.

Мне оставалось только согласиться с ним.

– А что вы скажете по поводу змеи? – продолжал расспросы Джеффрис. – Как вы думаете, не возникало ли у крестьян искушения отнести и змей к отродьям сатаны?

– Возможно. Невежественный человек кою угодно объявит порождением дьявола. Взять тех же черных кошек. Крестьянам и невдомек, что в дохристианские времена змей, наоборот, почитали. Тогда верили, что змеи владеют тайной бессмертия. Сбрасывая кожу, они "умирают", а потом "рождаются заново". Как мне кажется, змея на портрете символизирует горячее и настойчивое желание, чтобы род Цепешей никогда не прерывался.

Мы двинулись дальше, и наш разговор перешел на другие темы. Я рассказывал Джеффрису об истории рода Цепешей, о правлении Влада Третьего и его победах над турками. Упомянул я и о том, что Цепеши рассеялись по всей Восточной Европе, и назвал несколько имен своих выдающихся предков. На Джеффриса мой рассказ произвел сильное впечатление. Англичанин старался записать все едва ли не дословно. Хотелось бы надеяться, что его статья получится достоверной и увлекательной. Я спросил, не согласится ли он прислать мне номер газеты, чтобы я перевел материал на румынский и использовал его для просвещения своих соотечественников. Джеффрис охотно согласился. Жаль только, что те, кому эта статья принесла бы наибольшую пользу, совершенно неграмотны.

Как-то незаметно мы опять вернулись к крестьянским суевериям. Джеффрис сделал любопытное признание: едва он появился в замке, одна из горничных (коренастая блондинка средних лет, сказал он, и я сразу понял, что это Машика Ивановна) сняла со своей шеи распятие и протянула ему, умоляя надеть. Не желая обижать добрую женщину, он повиновался, но, как только горничная ушла, сразу же снял ее талисман.

– Я принадлежу к англиканской церкви, и подобные вещи напоминают мне язычество.

Затем, несколько смущаясь, Джеффрис добавил, что посещает церковь больше по привычке и из уважения к родителям, чем по религиозным убеждениям.

Выводы, к которым мы пришли, были достаточно традиционны для людей наших взглядов: суеверия и предрассудки можно победить только знаниями, и потому нужно открывать школы и обязательно учить всех крестьянских детей.

Мне было настолько приятно общаться с мистером Джеффрисом, что я уговорил его поехать к нам на обед (фактически я заманил его к нам, пообещав показать часовню и склеп). Дяде я написал записку, пообещав вернуть гостя не позже девяти часов.

Итак, Джеффрис приехал к нам, и мы втроем провели восхитительный вечер. Я совсем забыл о времени и отвез англичанина обратно в замок гораздо позже обещанного.

Скоро рассветет. Я слишком засиделся за своими записями. Глаза слипаются. Ложусь спать. Продолжение следует.

ДНЕВНИК МЕРИ УИНДЕМ-ЦЕПЕШ

9 апреля

Я ушла в спальню, оставив Аркадия в обществе нашего милого гостя, мистера Мэтью Джеффриса. Мужчины закурили сигары и, потягивая кофе с ликером, продолжили беседу, перемежаемую веселым смехом. Как я рада, что Аркадий хоть немного отвлечется от тягостных дум, преследовавших его все эти дни. Я отговорилась желанием отдохнуть, хотя на самом деле мне нужно было остаться наедине со своим дневником и записями облегчить свое сердце.

С тех пор как вчерашней ночью я стала невольной свидетельницей постыдной встречи между Жужанной и Владом, мне было никак не успокоиться. Я буквально не находила себе места, но ничего не стала говорить мужу. Аркадию хватает своих страданий. Я решила, что вначале осторожно и деликатно поговорю об этом с Жужанной. Боюсь, она по своей наивности даже не догадывается, в какую бездну ее увлекает многоопытный дядя. Не знаю, задумывалась ли она о нравственной, вернее, безнравственной стороне их свидания. Влад старше и опытнее ее, и потому основная вина лежит на нем.

Однако Жужанна не пришла в столовую ни к первому, ни ко второму завтраку. Аркадий был настолько погружен в свои тягостные раздумья, что даже не спросил, почему сестры нет за столом. Меня же ее отсутствие сильно взволновало. Я отправилась к Жужанне и постучала в дверь ее спальни.

Оттуда раздался слабый голос, приглашавший меня войти. Перешагнув порог, я увидела, что Жужанна, неодетая, полусидит в постели. Ее черные волосы разметались по подушкам. У Жужанны такие же большие глаза, как у Аркадия, но гораздо темнее. Сегодня они показались мне еще темнее, а ее лицо – еще бледнее. Даже губы у нее побелели.

– Жужанна, дорогая, – начала я, подойдя к ее постели. – Мне сегодня вас так недоставало, что я решила узнать, в чем причина. Вам нездоровится?

– Милая Мери, не волнуйтесь. Я всего лишь устала. Минувшей ночью я плохо спала.