Целитель - Пройдаков Алексей Павлович (мир книг .txt) 📗
Но ведь – это близко, это рядом, надо только протянуть ладонь: кадр – за кадром, горизонт – за горизонтом. А ты проходишь пару шагов и – горизонт отодвигается, кадр смещается в глубь.
Не скажу, что часто, но несколько раз сновидения преподносили мне подарки в виде строк. Обычно это были стихи.
Но однажды, незадолго до появления непрошенной гостьи, мне приснилась зима. Стою у глубокого оврага и читаю, будто репетирую:
«…Смотрю я теперь на заласканные беловолосой вьюгой дальние дали горизонта; на рассаженные, хоть и неумело, но верной рукой, издалека маленькие, словно клумбочные околки и, кажется мне, что присутствую при рождении гения. И знаю об этом только я – человек из грядущего.
Верится мне в наступление хорошего и доброго.
Если ошибусь, останется воспоминание, что вера эта была, пусть оказалась обманом…
А потом я вновь стану верить, но уже не так легко и беззаботно. Буду верить чутко и настороженно, заглушая всякий благой порыв цинизмом.
И даже тогда, когда на земле исчезнет последняя идея, которой можно отдать всего себя, останется вера в собственные силы.
Если же и она окажется миражом, единственным выходом будет – потрясти кулаками над головой в знак протеста, и закричать во весь голос, глуша звуки наступающей чёрной бури, которая должна неизбежно грянуть, сменяя идеалы добра и справедливости:
– Рождение гения отменяется до лучших времён. Вот вы, люди, только знаете, что отменяется какое-то непонятное для вас действо, а я-то знал, что именно должно было состояться!
Это моя первая беда.
И я знаю, что рождение гения уже никогда не произойдет, – это моя беда вторая и самая страшная. Ради этого я вывернул собственное сознание и прошелся по душам своих ближних».
Это было длинно и мудрёно, но запомнилось слово в слово.
Проснувшись, я машинально всё перенёс на бумагу, твёрдо надеясь расшифровать чуть позже.
«Если что-то происходит, значит, должно было произойти».
Мне эта фраза казалась безнадёжной и унылой: мы не в силах никому и ничему противостоять? Всё определено заранее? Но кем, как и почему?
Неужели от нас совсем ничего не зависит?
«Не ищи причин в ком-то, сначала разберись в себе. Разберись в себе, поможешь родным, затем друзьям. Представляешь, как изменится мир?
Понимаешь, каким может стать?»
Каноны, установки, афоризмы, прочая словесная эквилибристика.
«Цитаты из Библии, Данте, Шекспир, – все это разрушило маленький мир».
А ведь был «маленький» мир. Была жизнь, любовь, какое-никакое понимание происходящего…
«Многие думают именно так. А ведь мысль материальна и её отрицательная направленность, уныние и истекающая из них безысходность несут в себе такой негатив, который вряд ли поможет этому миру измениться».
Если мысль материальна, то, что говорить о Слове? Слово… сказал и – звук – исчез, уже не вернёшь, не поправишь, не изменишь.
Мне, с шестнадцати лет работающему со Словом, казалось, что я о нём знаю ВСЁ… Ну, если и не всё, то – очень многое.
И знал, что написанное слово можно исправить, неверное – заменить на иное, но не задумывался, что сказанное однажды уже нельзя – никогда – не поправить, не изменить.
«Вот именно: не поправить, не изменить. Поэтому к словам надо относиться особенно трепетно, считая их – законом».
2
Так мы беседовали. Разговоры утомляли, казались беспредметными. Честно говоря, поначалу я терпел все эти словоизлияния только из-за того, что она моя землячка из города целинников. По-нынешнему говоря, из столицы.
Она – то исчезала, то появлялась и никогда не объясняла причин. А если я спрашивал, отвечала:
– Просто так надо.
От неё пахло сиренью. Запах завораживал, потому что не был искусственным, и это только усиливало магию восприятия.
В своем непреклонном стремлении кое-что вдолбить в мою голову она проявляла изрядные усилия, но никакой беды в этом не наблюдалось. Скорее наоборот, меня умиляли её попытки.
Я тоже что-то знал, считал себя эрудитом, сносно оперировал цитатами из Библии. Иногда подтрунивал и ёрничал, иногда напускал на себя важный вид и нёс откровенную чепуху.
Многое мне тогда было недоступно.
А для неё не существовало пустых разговоров, пустых фраз и пустых слов. Ко всему – отношение вдумчивое и серьёзное, всё надо обсмотреть со всех сторон и подвергнуть фонетическому анализу.
Шуток не признавала, комплименты воспринимала почти враждебно.
Чуть позже все эти рассуждения, словопрения стали менее захватывающими.
Времени на беседы оставалось всё меньше. Я – то утопал в редакционной суете, то делал вид, что утопаю.
Она всё поняла и перестала приходить.
У меня отлегло от сердца. Отлегло, потому что я не понимал истинной цели её приходов.
А потом мне привиделось.
Я шёл по прихожей и вдруг впереди себя в полной темноте, но очень отчетливо, увидел человека: взгляд безумен, редкие волосы взлохмачены, руки трясутся.
«Господи! – подумалось с ужасом. – Как он оказался в моей квартире?»
А он поглядел на меня почти снисходительно, подошел ближе и упёрся пальцем в мою грудь.
– Сюда попало? – гнусаво спросил он. – Да, ещё бы чуть правее…И никогда, никогда ничего подобного не переживаешь…. А при сегодняшнем раскладе – будет. Обязательно, и ещё как будет! Успеешь хлебануть выше ноздрей.
Шаркая подошвами, отошел в сторону, продолжая разглядывать меня с крайним любопытством.
– Кого это пророчат в…
Внезапно закашлял, будто кто-то ему сжал горло.
– Значит, я полностью прав, – добавил удовлетворённо. – Грозит подобное, ой, как грозит…
Отдышался, как бы в забывчивости указал рукой в мою сторону.
– Страшно? – спросил участливо. – Вижу, боишься. Скажи, а почему ты там не боялся, а здесь стал трусом?
«Где это там?» – с шумом пронеслось вдруг по сознанию.
– Там это там, – ответил он жёстко. – И как можно было решиться на такое? Кто отказывается от своих воспоминаний?
Он опять подошёл ближе.
– В самом деле, стало невмоготу? Видимо, так и есть…Весь вопрос в том. Успел ли ты сделаться подлецом? Да, вопрос…Но подлецы не страдают вообще ничем, а бессонницей, тем паче. Значит, не подлец…
Он прошел в залу. Остановился посредине и воздел руки кверху.
– Там ищи ответы, – грянул его голос. Там и только там! А меня не бойся, я – это ты. Тебе неизвестный ты.
Он сузил глаза и вдруг спросил: – Хочешь узнать дальнейшую свою судьбу? Вижу, хочешь, но опасаешься. Так слушай…
И стал говорить. Его рассказ сопровождала музыка Грига. Мне вообще нравится Григ, но здесь он был некстати. Аккорды звучали всё грознее и настойчивей, голос визави всё тише и неразборчивей.
А он говорил, вещал, предупреждал, пророчил.
Но я ничего не разобрал. Ничего…Только предчувствие, глухое предчувствие поселилось в разобранной душе. И уже больше никогда не давало покоя…
Сердце подкатило к горлу и глухими толчками в нём колотилось.
Нащупал выключатель и, теряя силы, включил свет.
…Это я стою напротив разбитого зеркала.
_________________________
В своё скорое и неумолимое «приближение к полтиннику» я считал невозможным пересмотр установок на жизнь. Поздно. Она либо состоялась, либо нет. Да и стыдно: был таким, стал меняться; а человек должен быть упорным, твердым и…Должен! – и всё тут!
А если всё было ошибкой?
Если взгляды были порочны?
Если думал, что бодрствуешь, а спал?
Если душа покрылась чирьями и стала нарывать?
Если сердце и кровь переполнил гной, и ты уже начинал чувствовать его отвратное влияние на мозг, а выхода к исцелению не находил?
А если смешные, наивные утверждения этой женщины о добре и зле, о конечном торжестве справедливости, о возобладании духовного над материальным, всё-таки своевременны и современны?
Ведь не всё утонуло в деньгах и роскоши, мишурном блеске и призрачной славе. Должно же за всем этим внешним скрываться внутреннее.
