Противостояние - Кинг Стивен (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно txt) 📗

– Да…

– И показать Стью. Я не знаю, прав ли Лео в том, что Гарольд на стороне темного человека, но он как минимум не в своем уме. Ты сама это видишь.

– Да, – повторила она, вдруг испытав такую слабость, что едва удерживалась на ногах. Вот, значит, как закончилась история с дневниками. А ведь она это знала, знала с того момента, как увидела отпечаток его пальца, и теперь говорила себе: не падай в обморок, не падай в обморок.

– Фрэн! Фрэнни! Что с тобой?

Голос Ларри. Доносящийся из далекого далека.

Первое предложение из дневника Гарольда: Я испытаю величайшее удовольствие в это прелестное постапокалиптическое лето, когда убью мистера Стюарта Редмана по прозвищу Собачий Член; и вполне вероятно, что я убью и ее.

– Ральф? Ральф Брентнер, вы дома? Тук-тук, есть кто дома?

Она стояла на ступеньках, глядя на дом. Никаких мотоциклов, только пара велосипедов, прислоненных к стене. Ральф бы ее услышал, однако гораздо больше Надин тревожил глухой. Глухонемой. Она могла кричать до посинения, и он бы не ответил, но все равно мог поджидать ее в доме.

Переложив большой пакет для продуктов в другую руку, Надин толкнула дверь и обнаружила, что она не заперта. Переступила порог, выйдя из-под тумана-дождя. Очутилась в маленькой прихожей. Четыре ступеньки вверх вели на кухню. Лестничный пролет уходил вниз, где, по словам Гарольда, жил Эндрос. Придав лицу самое приятное выражение, Надин спустилась по лестнице, повторяя фразу, приготовленную на случай, если он окажется дома.

Я сразу вошла, потому что понимала, что стука вы не услышите. Некоторые из нас хотят знать, будет ли сегодня вечерняя смена, чтобы перемотать те генераторы, которые сгорели. Брэд вам ничего не говорил?

Нижняя квартира состояла из двух комнат: спальни, напоминавшей монашескую келью, и кабинета, обстановку которого составляли стол, большой стул, мусорная корзинка и шкаф. На столе лежали листки и полоски бумаги, которые она мимоходом пролистала. Особого смысла не уловила – догадалась, что это фразы Ника в каких-то разговорах (Полагаю, что да, но мы должны спросить его, нельзя ли все это сделать проще, написал Ник на одной из полосок). Другие казались записками для себя, наблюдениями, мыслями. Третьи напоминали обведенные абзацы в гроссбухе Гарольда, которые он с саркастической улыбкой называл «вехами к лучшей жизни».

Одну Надин прочитала: Поговорить с Гленом о торговле. Знает ли кто-нибудь из нас, с чего начинается торговля? С нехватки товаров? Или с лотка в углу супермаркета? Навыки. Вот ключевое слово. Что, если Брэд Китчнер решит продавать, а не отдавать даром? Или док? Чем мы будем платить? Гм-м-м.

Надин отвернулась от листков и полосок – с неохотой. Это зачаровывало – просматривать бумаги, оставленные человеком, который мог думать, лишь записывая свои мысли (один ее профессор в колледже любил говорить, что процесс мышления никогда не будет полным без использования органов речи), но дальнейшее пребывание в нижней квартире не имело смысла. Ника здесь не было, никого не было. Так чего искушать доселе сопровождавшую ее удачу излишне долгим пребыванием в доме?

Надин поднялась наверх. Гарольд сказал ей, что они, вероятно, соберутся в гостиной. Пол огромной комнаты застилал толстый ворсистый ковер цвета красного вина. Труба отдельно стоящего камина уходила в потолок, словно каменная колонна. Из окна, занимавшего всю западную стену, открывался прекрасный вид на Утюги. Надин почувствовала себя жучком, приколотым иголкой к стене. Она знала, что наружная поверхность «термоплекса» йодирована, поэтому тот, кто смотрит на окно, увидит лишь свое зеркальное отражение, но психологическое ощущение, что она у всех на виду, оставалось. Так что ей хотелось как можно быстрее довести дело до конца. В южной стене гостиной Надин нашла то, что искала: глубокий стенной шкаф, который Ральф еще не успел разобрать. В глубине висели пальто, а в дальнем углу на полу лежала высокая груда сапог, рукавиц и зимних шерстяных вещей.

Не теряя времени, Надин достала из пакета продукты. Они служили только прикрытием, поэтому банки с томатной пастой и сардинами одним слоем лежали на коробке «Хаш паппис» с шашками динамита и «уоки-токи».

«Если я положу бомбу в стенной шкаф, она сработает? – спросила Надин у Гарольда. – Дополнительная стена не уменьшит силу взрыва?»

«Надин, – ответил Гарольд, – если это устройство сработает, а я не вижу причин, почему бы ему не сработать, оно разнесет дом и склон холма вместе с ним. Положи коробку в любое место, где, по-твоему, она останется незамеченной до их совещания. Стенной шкаф вполне подойдет. Дополнительная стена разлетится, и ее куски станут шрапнелью. Все как в старой сказке о портняжке и мухах. Одним махом семерых побивахом. Только в нашем случае мы имеем дело с горсткой политических тараканов».

Надин раздвинула сапоги и шарфы, проделала в груде дыру, сунула в нее коробку. Завалила шарфами и вылезла из стенного шкафа. Все. Сделано. К лучшему или худшему.

Она быстро покинула дом, не оглядываясь, стараясь не обращать внимания на голос, не желавший умолкать, голос, призывающий ее вернуться и оборвать провода, которые соединяли динамит и «уоки-токи», призывающий прекратить все это, прежде чем оно сведет ее с ума. Потому что разве не сумасшествие ждало ее в недалеком будущем, всего через пару недель? Разве не безумие являлось логическим завершением того, что с ней происходило?

Она сунула пакет с консервами в сумку «веспы», завела двигатель. И все время, пока ехала вниз, голос бубнил и бубнил: Ты же не собираешься оставить ее там, правда? Ты же не собираешься оставить там бомбу?

В мире, где уже умерли столь многие…

Она вписалась в поворот, едва различая, куда едет. Слезы начали застилать глаза.

…величайший грех – пособничество новым смертям.

Речь шла о семи жизнях. Нет, больше. Комитет собирался заслушать доклады глав нескольких подкомитетов.

Она остановилась на углу Бейзлайн и Бродвея, думая о том, что должна вернуться. Ее трясло.

Потом она так и не смогла объяснить Гарольду, что именно произошло, – по правде говоря, даже и не пыталась. Потому что получила представление об ужасах, которые ждали ее впереди.

Она почувствовала, как глаза застилает чернота.

Чернота эта напоминала темный занавес, слегка колышущийся на ветру. Время от времени ветер вдруг набирал силу, занавес качался более энергично, и тогда Надин видела дневной свет под нижним краем, часть пустынного перекрестка.

Но потом занавес приблизился вплотную, целиком и полностью заполнил поле зрения, и она растворилась в нем. Ослепла, оглохла, лишилась осязания. Ее мыслящее «я», Надин-эго, плавало в теплом черном коконе, напоминающем то ли морскую воду, то ли околоплодную жидкость.

И она ощутила, как он вползает в нее.

Крик начал расти в ней, вот только у нее не было рта, чтобы кричать.

Проникновение: энтропия.

Она не знала, что означают эти слова, поставленные рядом, но понимала: они верны.

Ничего подобного она никогда не испытывала. Впоследствии ей на ум пришли несколько сравнений, и она отвергла их все, одно за другим:

Ты плаваешь в теплой воде – и внезапно попадаешь в ледяную струю, от которой немеет все тело.

Тебе сделали укол новокаина, и дантист выдергивает зуб. Он выходит без всякой боли. Ты сплевываешь кровь в белый эмалированный тазик. В тебе дыра, в тебе выемка. Ты можешь сунуть язык в эту дыру, где секундой раньше жила часть тебя.

Ты смотришь на отражение своего лица в зеркале. Смотришь долго. Пять минут, десять, пятнадцать. Не моргая. С нарастающим в сознании ужасом наблюдаешь, как меняется твое лицо, совсем как лицо Лона Чейни-младшего [191] в эпосе об оборотнях. Ты становишься незнакомцем для самого себя, смуглокожим духом-двойником, вампиром с бледной кожей и рыбьими глазами.