Головолапная (СИ) - Гофер Кира (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
— Вот! Другое дело. Лучше нашатыря… Справа встань. Теперь идем.
Гата послушно выполняла все указания. Ей становилось все лучше. Поднимаясь по лестнице (в лифте Галочка отказала, чтобы еще не подурнело и без того пострадавшей) она даже поймала себя на мысли — может, ей и не становилось плохо, и не нападал на нее никто, а все померещилось.
В кармане позвякивали монеты, которыми Гату забросали неведомые туманные, но зловредные существа с хихикающими голосами.
5
Женщины в бухгалтерии встретили их готовностью оторваться от бумаг, путаными расспросами и корвалолом. Галочка коротко, но емко пересказала, что произошло, как ей описала свое состояние сама Гата, что заметно в ее состоянии внимательному охранному взгляду. Галочку выслушали и быстро определили диагноз:
— Такая молодая, а уже давление!
— Ой, девочки! Давление разве спрашивает? У меня уже в тридцать лет верхнее было знаешь каким? Сто семьдесят!
— У меня сто восемьдесят. Таблетки пью, сколько себя помню.
Гата вяло отдала себя во власть бухгалтеров. Позволила накапать себе резко пахнущего лекарства, пощупать лоб, померить давление на потертом и не с первого раза срабатывающем аппарате. Ей сейчас было все равно, но она понимала, что является своего рода куклой, с которой взрослые женщины играют в докторов, — и им эта игра важна даже больше, чем ей ее здоровье.
Она не думала о своем давлении, как о чем-то сейчас важном. О монетах в кармане — думала. Они были гораздо значимее и объяснили бы больше, если бы она поняла их происхождение и воплощение.
— Сколько у нее, Светлана Геннадьевна?
— Верхнее сто тридцать.
С руки Гаты сняли тугую манжету, освобождая от захвата.
— Агата, дорогая, — пробасила Светлана Геннадьевна так, словно бы она на правительственном концерте объявляла выступление хора генералов МВД. — Давление у тебя, конечно, не в космос лететь. А в приступ было еще выше.
— Наверное, — согласилась Гата.
— Вот что, — Светлана Геннадьевна, вытащила из накопителя для бумаг чистый лист, — возьми-ка ты ручку и напиши заявление на отгул. На завтра.
— Может, больничный? — осторожно спросила одна из бухгалтеров.
— Больничный — это надолго. Да и проводить его… — отмахнулась Светлана Геннадьевна. — К тому же тут больше страха из-за приступа, нежели приступ. Да, Агата? Ты же напугалась?
Гата кивнула и взяла ручку.
Под диктовку, хотя она сама прекрасно знала что писать, слабой рукой вывела текст заявления.
Светлана Геннадьевна взяла бумагу и положила на груду документов на рабочем столе:
— Твое заявление я сама отнесу в администрацию, завизирую. Сама объясню, что к чему, так что можешь не звонить и не беспокоиться — из параллельной смены кого-нибудь найдут. Один день тебе прийти в себя хватит. Посиди дома, побереги себя. А то падаешь уже второй раз за неделю. Сначала в парке, потом на стоянке…
Гата не сразу поняла — как они узнали про ее купание в канале парка? Уже хотела было спросить, но потом вспомнила, с какой скоростью в женском коллективе распространяются слухи, и промолчала. Лишь тихо добавила:
— Вы правы. Работник из меня завтра будет никакой.
— Именно, именно, — Светлана Геннадьевна положила полную мягкую ладонь на руку Гаты. — Ни работа тебе завтра не нужна, ни ты — работе… Как себя чувствуешь?
— Вроде нормально.
— Домой сама доедешь?
— Конечно.
Ее проводили до дверей бухгалтерии.
Медленно спустившись к выходу и благодарно кивнув Галочке в пункте охраны, Гата вышла на улицу к пешеходному переходу. Она немного постояла, пропуская мимо себя торопящихся людей. Улица гудела, взлетали над постоянным шумом сигналы недовольных машин, резкие голоса, где-то у метро надрывно лаяла собака. Карман издевательски оттягивала тяжелая горсть «пятерок».
День был испорчен.
6
Постояв еще несколько минут перед переходом, Гата собралась окончательно. Она уже оставила кошмар на парковке так далеко, что можно продолжать жить: можно выдохнуть, все-таки пойти до мамы, выслушать там недовольства из-за задержки, совершить еще одну попытку искренне поговорить с близким человеком о своих переживаниях, страхах, о той ловушке, в которой Гата оказалась…
Зазвонил телефон.
— Агата, дорогая, — раздался бас Светланы Геннадьевны.
— Да...
И тут же она вспомнила, что забила мамин тортик.
— Ты забыла тортик.
— Да, да…
Она развернулась к ТРЦ.
— Ты не будешь возражать, если мы его съедим? А то испортится.
Гата опустила ногу, занесенную для шага.
— Нет... Не буду.
Пешеходный светофор через улицу загорелся красным. Гата посмотрела на него устало и поплелась к остановке в сторону своего дома. Поймав «55»-ую маршрутку, расплатилась с водителем монетами пугающего происхождения. Водитель принял их, не усомнившись, и ссыпал в пластиковый контейнер, где они тут же затерялись среди других блестящих рублей.
Никакой мистики, где ужасы мерещились бы только ей. Все было настоящим.
7
Где-то в прошивке русского человека сидит утверждение, что водка может все: лечить душу, согревать тело, очищать сознание, облегчать участь, улучшать настроение, открывать резервы, смещать взгляды, растворять негатив, открывать истину и, самое главное, дорожать. Русскому человеку вовсе не обязательно иметь опыт пития водки, чтобы знать о ней и о ее возможностях.
Оказавшись на своей остановке, Гата поначалу хотела было вернуться домой, но одна лишь мысль, что она просто войдет в прихожую, положит ключи на тумбочку, пройдет на кухню, поставит чайник, потом поговорит с матерью, а затем сядет за компьютер и будет жить, как ни в чем не бывало, приводила ее в ужас. Что-то сломалось в ней сегодня на парковке. Что-то мешало ей считать положение нормальным и это что-то требовало строго определиться — чиним или выбрасываем.
От жутких монет, упавших на нее из воздуха посреди открытого пространства, она избавилась — семь отдала водителю за проезд и еще три выбросила на остановке на обочину проезжей части. Но чувство неправильности, берущее липкими пальцами за сердце, никуда не ушло, и не давало покоя, как пятно на видном месте одежды.
— Если заболели, будем лечиться, — сказала себе Гата и пошла в супермаркет.
На кассе она подумала, что, наверное, молодая женщина с одной бутылкой водки и без каких-либо других покупок вызовет удивление или неодобрение. Но лишь один мужчина в очереди глянул с чем-то, похожим на зависть, остальным же было безразлично.
— Товар по акции желаете? — спросила ее кассир, указывая на рекламный лист в красной рамке.
— Понимание того, как устроен мир, есть?
Кассир поверх пластмассовых очков подняла на Гату взгляд, в котором неприкрыто считалось «Больно умная?», и сказала сердито:
— Есть бублики. Два по цене одного.
Гата не стала обижаться. Она знала, что ляпнула не то, не тому и не в том месте. Расплатилась, взяла бутылку в руки и вышла.
Что она собралась лечить? Душу? Но ее душа не болела. Боялась, тряслась мокрой мышью, шарахалась от всего необъяснимого, пыталась его объяснить — и увязала все больше. Но не болела.
Может, она собиралась снимать усталость, снижать стресс, разгрузить мозг, погребенный под тоннами постоянного жизненного и бытового негатива, под которым работники сферы услуг похоронены через одного? Нет. Гата не отличалась дубовой кожей, но злость и глупость чужих людей не подпускала к себе ближе разумного.
Любила ли она крепкие напитки и имела ли она привычку решать проблемы с их помощью? Тоже нет.
Понимала ли, что пить в одиночку — это безобразие для личности? Понимала.
Но она знала, что перезагрузка, очищение разума, стирание многослойного налета с сознания ей сейчас просто жизненно необходимы. Старые методы холодных раздумий, анализа, логических размышлений решали какие-то отдельные проблемы, но сейчас доверия к ним не было. В слишком многом она запуталась, пытаясь разобраться умом. Может, потому и угадила в этот иррациональный капкан желаний. Даже принимая верные решения — насчет Вити, насчет злости в рассказе — она принимала их без понимания того, как одни решения влияют на другие, как одно следствие становится причиной другого… Это все надо было встряхнуть.
