Нашествие нежити - Кейн Джефри (чтение книг TXT) 📗

Конечно, еще предстояли годы изучения, составления документации и каталогов, все эти тяготы научной работы, но Штрауд, однако, осознавал, что впредь его ни на один день даже близко не подпустят к сокровищам Хеопса. И потому вместе с доктором Аллулу Мамдаудом и доктором Ранджаной Патель, замечательными археологами из Каирского института египетских древностей, Эйб Штрауд бешено работал в течение последних семидесяти двух часов, торопясь закончить реферат о «Склепе Черепов», огромной и роскошной коллекции человеческих черепов, изготовленных из хрусталя, оникса, золота, серебра, базальта и других минералов, — коллекции, заполнившей одно из немалых подземных помещений гробницы.

Эта часть пирамиды Хеопса сразу привлекла особое внимание Штрауда потому, что изысканно орнаментированные черепа говорили с ним. Он слышал голоса жизней — прошлых, настоящих и будущих, — звучащие из черепов, видел жизнь в радужно мерцающих глазах, изготовленных из драгоценных камней, и в лазоревой прозрачности целиком хрустальных. Этого, конечно, просто не могло быть, ни тогда, ни теперь! Не было и не дошло до наших дней такой технологии, которая позволяла бы достичь подобного эффекта. Тем не менее он все же держит их в руках…

Всматриваясь в глубину одного из хрустальных черепов, Штрауд видел и ощущал время Хеопса, чье двадцатитрехлетнее правление закончилось в 2528 году до нашей эры. Не меньшее восхищение вызывали и базальтовые черепа. Базальт известен как крайне трудно поддающийся обработке камень, обычно применявшийся для покрытия полов в храмах.

А сейчас вот они, черепа из базальта и хрусталя, здесь, в руках Абрахама… извлеченные из усыпальницы Хеопса, чья пирамида остается величайшей из всех когда-либо воздвигнутых. Как попали все эти черепа к фараону? Собирал ли он их в коллекцию? И повелел ли похоронить ее вместе с собой? Была ли для этого какая-то особая причина?

Погребальная церемония в те времена представляла собой сложный и детально разработанный обряд, призванный гарантировать, что ни фараон, ни Египет никогда не умрут. Путь в вечность начинался в расположенном неподалеку Долинном храме, куда тело фараона доставлялось для ритуального очищения и бальзамирования составом, рецепт которого современная наука так и не смогла восстановить и повторить. Для заключительной церемонии тело фараона несли длинной извилистой тропой в погребальный храм рядом с пирамидой.

Открытие в марте 1990 года Долинного храма Хеопса у подножия пирамид в Назлетт ас-Саммане подтвердило теоретические выкладки о планировке плато Гиза. Именно здесь Хеопс, его сын и внук соорудили свои три пирамиды и памятники.

Назлетт ас-Самман расположен у подножия плато, и десятилетиями считалось, что нечистоты и сточные воды из деревни служат главной причиной разрушения лежащего прямо напротив нее знаменитого сфинкса.

При финансовом содействии и участии Соединенных Штатов было предпринято строительство современной канализации, за которым пристально и неусыпно надзирали египтяне, бесхитростно объясняя свою бдительность близостью памятников старины и возможностью обнаружения редких древностей.

И действительно, почти сразу после начала земляных работ стали попадаться огромные гранитные и известняковые блоки, кремневые ножи, римские кирпичные стены и другие реликвии. К середине первого месяца их число заметно увеличилось, и в конце концов настала очередь самого важного и значительного открытия — полоски базальтовых плит общей длиной в пятьдесят девять футов. Доктор Мамдауд без колебаний определил в них часть пола Долинного храма Хеопса, а доктор Патель немедленно и решительно его поддержала. Базальтом выстилали полы только для фараонов и только в святых местах.

Тут уж Египетская организация по охране древностей не стала терять времени: моментально прибрала к рукам руководство раскопками, вмешиваясь в самые пустячные мелочи. Ко времени прибытия Штрауда Мамдауд и Патель были фактически отстранены от дел, хотя и оставались на месте раскопок — отчасти по причине личного интереса, а также в качестве посредников между местными властями и работавшими там американцами. Когда одному из них пришлось срочно уехать, музей древностей Чикагского университета предложил Штрауду занять его место. Он, не раздумывая, ухватился за столь редкостную счастливую возможность, отказавшись ради этого даже от поездки в Россию.

Прибыл Штрауд к месту раскопок в самом конце июля прошлого года и к настоящему моменту уже почти девять месяцев трудился здесь как каторжник под неослабным и бдительным надзором египтян.

Только одного этого было достаточно, чтобы довести кого угодно до умопомешательства, но Штрауду помогал вдохновляющий пример его коллег доктора Мамдауда и доктора Патель, которые каждый по-своему, но одинаково стойко отражали все попытки покушения на их душевное равновесие, никогда не теряя из виду главную свою цель. Штрауд понимал, что американцу гораздо труднее, нежели им, работать в таких условиях, когда тебе исправно платят за твои знания и опыт, но советы и особенно мотивы твои ежеминутно ставят под сомнение. Спору нет, в прошлом археологи вдоволь пограбили Египет, и если у Египта сейчас и оставалось еще что-либо, помимо грандиозных сооружений фараонов, так это крепкая и недобрая память.

Вновь обнаруженные развалины располагались примерно в пятнадцати футах ниже уровня улицы и частично были затоплены нечистотами и сточными водами, которые надлежало откачать и переместить куда-то в другое подходящее место. Раскопки шли медленно — поначалу из-за этого обстоятельства, а потом в основном из-за потрясающей бюрократической волокиты, не говоря уже о том, что велись они в самом центре многолюдного египетского города, где одновременно работали еще две археологические экспедиции, начавшие ранее поиски древностей римской эпохи. Работать приходилось буквально в нескольких футах от порогов жилых домов. Археологам приходилось мириться и с вездесущей детворой, и с проезжающими повозками, и с бродящими где им заблагорассудится высокомерными ослами, и с озлобленными и подозрительными местными жителями, опасающимися того, что власти могут в любую минуту согнать их с обжитых мест и начать копать землю прямо под их домами.

К моменту приезда Штрауда один жилой дом уже действительно конфисковали, на очереди был второй.

Инциденты подобного рода создавали такую напряженность и осложнения, с какими Штрауду, привыкшему к типичной для раскопок в сельской местности почти идиллической атмосфере, сталкиваться еще не приходилось. Направляясь в Египет, он даже предвкушал романтическую жизнь в палатке среди бескрайних песков, открытую всем ветрам. А попал в тесный и грязный проулок, будивший в нем самые худшие воспоминания о Чикаго, где он некогда лет тринадцать прослужил полисменом и достиг звания детектива, после чего вернулся к своей незабвенной первой любви — археологии и получил ученую степень в Чикагском университете.

Оборудование полевой лаборатории Штрауда состояло из любезно предоставленной в его распоряжение тусклой лампы на хлипком дощатом столе.

Сама мумия Хеопса, как и большинство прочих наиболее ценных реликвий, бережно почищенных, изученных и классифицированных археологами, были давно помещены в надежное место из «соображений безопасности». Подобные меры предосторожности в настоящее время в общем-то были оправданны, поскольку местные жители все громче заявляли о своих правах и требовали, чтобы усопших оставили в покое и неприкосновенности. Давали знать о себе и глубоко укоренившиеся суеверия, и Штрауд, приходя по утрам на свое рабочее место, частенько обнаруживал на двери зловещие символы, начертанные еще липнущей к пальцам кровью.

Вот в этой своей лаборатории Абрахам Хэйл Штрауд и трудился сейчас всю ночь напролет, пытаясь как можно подробнее задокументировать редкости, обнаруженные в результате величайшей, возможно, археологической находки века. Он не позволял себе отрываться от работы даже для того, чтобы наспех глотнуть горячего кофе, поскольку знал, что его дальнейшее пребывание в Египте местные власти не находят более ни необходимым, ни желательным. Штрауд вновь и вновь медленно и плавно поворачивал в своих мускулистых ручищах вырезанный из оникса череп, примерно девяти сантиметров в диаметре и не более стольких же фунтов [6] весом. Он завороженно всматривался в пламенеющие раскаленными угольками глаза из рубинов, словно дразнящие его своей непроницаемой тайной. Находка эта, конечно, была самой важной в ходе раскопок в Назлетт ас-Саммане, но лично для Штрауда изящные очертания, лучащиеся мудрым бесстрастием и загадочностью, являли в себе величайшее чудо из всех земных чудес. Ради этого стоило находиться здесь, среди ужасающей грязищи и неописуемого очарования, отчего Штрауд, не успев прокашляться от пыли, задыхался в немом восхищении.