Дождь. Сборник сказок - Каменецкий Евгений (книги без регистрации бесплатно полностью .TXT) 📗
— Бывает, — кивнул Некто. — Дашь покопать?
— Бери лопату, у меня запасная есть, — улыбнулся Филимонов. Он был ангелом. А у Того, что на дереве — рога. Но копать им это не мешало. Потому что труд — он объединяет.
Чужак
В осенних лужах умирали ангелы. На их светлых, политых дождём лицах слепыми бельмами пустели глаза. Крылья, сломанные и перекрученные, стелились по земле, а по ним шагали люди и проезжали повозки. Ангелы безмолвно кричали, разевая пасти, и лица их были направлены к небу. Но небо молчало, равнодушно морося тухлой водой.
Переступив через ангела, в город вступил человек в старом, рваном плаще. Со шляпы его капала вода, усмешка рассекала его лицо, словно трещина в старом камне, а в глазах навсегда поселилась искорка безумия, которая, вспыхивая, заставляла людей убегать от него без оглядки. Чуткие вороны поднялись с деревьев и с хриплым карканьем взлетели в небо.
Ангел вцепился страннику в ногу и потянул его за штанину. Человек посмотрел вниз и больно дал по тянувшимся к нему рукам палкой. Ангел сжался в комок и снова закричал. Ни единого звука не услышал странник в лохмотьях, лишь тоскливо завыли собаки, а воробей, на беду свою подскочивший слишком близко, упал замертво. Человек брезгливо плюнул ангелу в лицо и сделал шаг.
В живот ему упёрлось древко алебарды. На путника смотрели два стражника. Первый из них, который тыкал сейчас алебардой в странника, был рыж и толст, и на его рябой небритой физиономии змеилась улыбка. Второй был худ и мрачен, он стаял недвижно, словно вытесанный из грубого серого камня.
— Кто таков? Откуда идём, милый? — ехидно спросил толстяк.
— Я из… — ответил путник.
— Да? Хорошо, хорошо. Ножки то не устали, идти то далеко, небось, было? — рыжий повернулся и подмигнул напарнику. Тот меланхолично жевал табак. — А в городе нашем что забыл?
— Я пришёл кое-что передать, — сказал человек.
— Ну, замечательно! Может, передашь это нам? — хохотнул толстяк, прислоняя алебарду к стене дома.
— Мне всё равно, кому, — равнодушно произнёс человек в лохмотьях.
Внезапно рыжий стражник сделал шаг вперёд и цепко схватил путника за запястья. С лица его будто смыло всю весёлость, глаза стали холодными и цепкими, а линия рта превратилась в одну жесткую линию.
— Ну что ж, передавай. Только давай ручки твои посмотрим. Что тут у тебя за клеймо на ладони? Интересно, необычное. Давно ковали. И буквы незнакомые. За что ставили то? Воровал? — и рыжий пристально посмотрел путнику в глаза.
— Нет, — ответил человек.
— Хе, «верю», «верю»! — радостно хлопнул его по плечу стражник. Затем толстяк нахмурился.
— Только учти, сказал он, половину от всей добычи приносишь мне. И не вздумай обмануть. Видишь того безногого слепца у входа в церковь? Когда-то он был самый быстрый и глазастый вор в округе. И решил, что ему всё можно. Ты видишь его состояние. Не думай, что то, что не удалось ему, удастся тебе.
— То, что мне было надо, я в этом городе уже сделал. Теперь я свободен. Так что мне вряд ли удастся привлечь Ваше внимание ещё раз. Прощайте.
— Ну-ну, — ухмыльнулся рыжий, глядя ему в удаляющуюся спину.
Заржала лошадь. Детский визг. Толстяк выругался и бросился вперёд. В стороне плакала девочка, которую странный, уже мёртвый человек, только что выкинул из-под копыт лошади.
— Вызывай могильщиков, — хмуро сказал толстяк курьеру, который всё ещё не мог отойти от происшествия. Лошадь нервно всхрапывала.
— Ну, чего ждёшь?! — крикнул стражник. — В каталажку захотел?
Курьер нервно дёрнулся, отрицательно помотал головой и пустил лошадь галопом по улице.
— Дурак, — равнодушно сказал напарник рыжего. — Чего спрашивается, эту нищенку выдернул. Она и так подохнет. Не сегодня так завтра.
— Да, действительно дурак, — задумчиво сказал толстяк.
— На казнь ведьм пойдём сегодня? Повеселимся, — чуть оживился напарник.
— Пойдём, пойдём, — мысли не оставляли рыжего. Ему всё время казалось, что он что то упустил, что то не заметил. Что-то очень близкое. — Чего же он всё-таки хотел?
— Да не забивай голову! Юродивый какой-то! Слушай, одно вот странно. Город то, ну … который. Он же пропал. Совсем. Никого не осталось. Ещё года два назад. Просто исчез, и всё. Занятно. Погоди, погоди, ты чего? Очнись, очнись! — тряс напарник рыжего толстяка.
А тот застывшим взглядом смотрел на свои ладони. Странное клеймо с незнакомыми буквами всё отчётливее проступало на них.
Ангелы всё кричали. Но их никто не слышал.
Ангел Пастухов
Ангел Пастухов работал паспортистом. Он жил как все. Ровно в семь утра громко звонил будильник сотового, и ангел просыпался. Минут 15 он лежал в постели, бесцельно уставившись в потолок, медленно сбрасывая с себя оковы сна. Затем вставал. Расправив перья на крыльях, ангел Пастухов шёл чистить зубы.
Вечерами он был некрасив собой, а утренний свет совсем не красил его бледное, пергаментное лицо. Надев поношенные ботинки, он закуривал первую сигарету, и шёл на работу. Восемь часов подряд, с перерывом на обед, ангел Пастухов распоряжался людскими судьбами. Каждый будний день. Штампуя фиолетовой печаткой паспорта, Петухов тяжко вздыхал. Он очень уставал от людей.
Днём, на обед, Пастухов съедал булочку. С маком. Маленькую, и, как правило, свежую. И колбасу. Ангел Петухов любил колбасу. Он нарезал её маленькими кружочками, тихонечко вздохнув, поливал кетчупом, посыпал солью. Выкладывал результат на блюдечко. И отправлял вслед за булочкой. Затем пил чай. Горячий, сладкий, с четырьмя ложками сахара. В эти моменты своей жизни Пастухов пытался постичь значение фразы «Dolce Vita». Иногда ему казалось, что это почти достижимо. И тогда ангел Пастухов добавлял в чай пятую ложку сахара. Нирвана. Он слушал музыку.
Ангелом Пастухов стал случайно. Можно сказать — сдуру. Крылья за спиной и маленький нимб на голове никогда не входили в круг его мечтаний. Он хотел звёздочки на погоны и шлем космонавта. И громко крикнуть «Поехали!» Ну или там бухгалтером, с портфелем из свиной кожи и в шляпе. Не вышло. Вот и сидел Пастухов, ещё не будучи ангелом, макал печатку в пропитанную чернилами губку и ставил гражданам вечный штамп. Граждане низко кланялись. Пастухов лениво кивал. Он ненавидел свою работу.
Как-то в среду, незадолго до обеда, Пастухов стал ангелом. Это произошло как-то тихо и незаметно. Просто в какой-то момент время остановилось и к стойке, за которой сидел Пастухов, подошёл толстенький человечек в демисезонной куртке. Из-под куртки торчали потрепанные крылья. У человечка были грустные голубые глаза. Как у спаниеля. Пастухов мигнул. Толстяк тоже.
— Ангелом стать не хотите? — толстяк печально прислонился носом к стеклу.
— Время останавливать нельзя, — Пастухов ткнул пальцем в табличку на стене. — У меня обед скоро.
— Ах, да оставьте! Что этот ваш обед по сравнению с голодными детьми Африки? — как-то уж совсем безнадёжно махнул рукой толстяк. — Я вам в ангелы предлагаю: крылышки, нимб… А вы — обед.
— Ну не скажите, — возразил Пастухов. — Обед вещь важная, и, я бы даже сказал, необходимая. Эти ваши дети отчего голодные?
— Они не мои, они — Африки, — уточнил ангел в куртке.
— Да не важно, ваши они, Африки. Главное — голодные. А голодные они оттого, что обедом пренебрегают. Между прочим, очень нехорошо с их стороны — обед игнорировать. Плохому вы детей учите, как есть плохому.
Грустноглазому стало стыдно.
— Я не специально, — буркнул он.
— Специально — не специально, а мы уже 7 минут тринадцать секунд на одном месте стоим. Кто мне это время потом вернёт?
— Придумаем что-нибудь, — толстяк задумчиво почесал в затылке. — Как только ангелом станете — обязательно придумаем.
— А зачем? — Пастухов почесал нос ручкой. — Мне и тут неплохо.
— Зачем — это мне неизвестно, — раздражённо молвил посланец. — Моё дело маленькое. Вот вы например знаете, зачем все эти идиотские штампы ставите? Нет. Вот и вы у меня по разнарядке сто двадцать седьмой. И это только с утра. Насчёт того, что вам здесь хорошо — не врите. Тут и ребёнку малому всё понятно. А уходить, в любом случае не обязательно. Ставьте свои печатки, штампики. Мир сразу переворачивать от вас никто не требует. Паспортный стол — это ведь тоже кому-то нужно.
