Пять из пяти (СИ) - Уваров Александр (книги бесплатно без txt) 📗
Мы нашли. Мы вышли нас сцену — тёмную, неосвещённую сцену.
— Что теперь? — спросила Вероника.
— Расскажи мне, — поприсил я. — Только коротко. Что ты должна была сыграть?
— Смерть, — ответила она.
— Это я понимаю. Какую? Как ты должна была играть?
— Операция…
— Что? — переспросил я.
— Операция. Пластическая. Мне должны были сделать пластическую операцию. На лице, на груди, на бёдрах.
— Хорошо, — ответил я. — Я постраюсь. Ты тоже пострайся. У меня проще. Меня просто должны были разрезать на куски.
— Зачем стараться?
— Мы будем выступать! — ответил я.
— Здесь? — удивлённо воскликнула Вероника. — Но здесь же нет никого! Зал пуст. Нет зрителей. Зачем выступать? Перед кем?
— Ты же не хочешь уйти? — спросил я.
В темноте я не видел её. Не мог рассмотреть. Но мнре показалось, что она опустила голову. И сжала плечи.
— Некуда… Не могу…
— Вот, — сказал я. — Мы же не можем уйти отсюда. Мы актёры! Мы будем выступать. Здесь, на этой сцене. Сейчас! Мне всё равно, куда подевался клуб. Всё равно, кто сыграл с нами эту скверную, глупую шутку. Но они, кто бы они ни были, не отнимут у нас бессмертие! Не отнимут! Мы плюём на них, Вероника! Правда?
Она молчала.
— Будем играть, — продолжал я. — Друг перед другом. Прямо здесь и сейчас. Бросай тряпки на сцену!
Рубашки, листки, обрезки и обрывки ткани — мы бросили их на сцене.
— Нам нужен свет, — сказал я.
И чиркнул спичкой.
— Здание загорится! — испуганно воскликнула Вероника.
— Пусть, — сказал я. — Оно нам нужно на наши сорок минут. Потом — пусть… пусть гибнет! Гибнет! Здесь только мы!
Ткань вспыхнула. На сцене разгорался огонь.
— А теперь? — спросила она.
— Сбрасывай куртку, — ответил я. — Мы будем играть — двое одновременно. И будем скульпторами друг для друга. И ещё… возьми краску. Только два тюбика… Возьми любой. Мы же актёры… Грим, понимаешь? Нужен грим… Один для меня оставь…
Я протянул ей тюбики с краской.
И начал раздеваться.
Белый песок на обочине дороги налип на ботинки.
Каждый мой шаг сопровождало тихое, навязчивое шуршание.
Они услышали звуки моих шагов и замолчали.
— Господа!
Крик мой не пробился сквозь туман, увяз и растаял.
Но они были рядом, совсем рядом. Они должны были меня слышать.
Ответа я не дождался.
— Я к вам… Вам актёры нужны? Меня пригласили!
Я сделал шаг вперёд — и увидел в расступающихся волнах тумана размытый контур автомобиля. Приземистого, грифельно-серого, брюхом настороженно прижавшегося к дороге.
Мигнуло тусклое серебро стекла — я подошёл к машине.
Распахнулась дверь — спереди, справа.
Лёгкий запах табака, тихая музыка. Кажется, что-то из "Волшебной флейты"…
— А мы стекло не опускаем, прислушиваемся. Вдруг заблудится гость дорогой.
Голос низкий, хриплый. Точно — один из тех, что я слышал.
"Они как будто простужены".
И точно: человек, наполовину высунувшийся из машины мне навстречу, держался одной рукой за горло, а второй поправлял серый пуховый шарф, плотно обмотанный вокруг шеи.
"Лето же! Пиво холодное пили?"
Человек кивком показал на на заднюю дверь.
— Садись сзади, — выдавил он. — Там уже есть один… актёр…
— С горлом нелады? — спросил я, открывая дверь.
— С головой у меня нелады, — ответил встречавший меня. — Повесили нас с Коляном на днях… на репетиции. Вот и хрипим оба… Колян — это водитель, да. Хороший водитель, да головой крутить ему тяжело. Нам теперь выступать нельзя. Пока не вылечимся. А вообще, мы — акробаты. Хорошие акробаты, да… Садись, актёр, не стой. Мы только вас двоих забираем. Так что ехать… пора.
Я сел в машину и захлопнул дверь.
— Хорошая машина, да… А у нас крепления страховок сорвались. Халтурщики эти ассистенты, да…
Водитель завёл машину и баюкающее, колыбельное тепло прошло по салону.
Нависший над сценой занавес охватило пламя, оранжевая волна огня хлынула в зал, подгоняемая сквозящим, воющим, поминутно усиливающимся ветром — и испепеляющие огненные столбы взвились вверх, к дрогнувшим в звон люстрам.
Мы стояли в кольце пожара и тела наши казались багровыми, распухшими, как будто распираемыми изнутри подогретой на огне кровью.
Зал освещён был теперь до самых дальних своих уголков последним, красно-оранжевым светом и треск раздираемой огнём обивки сидений казался мне громом аплодисментов.
— Пора! — закричал я.
Вероника кивнула. Она задыхалась, кожа её сжималась в предчувствии ожогов.
Она спешила умереть. Страх остаться стал для неё невыносимым.
Она ударила меня ножом — в живот.
Еле-еле.
— Ты так и кожу не проткнёшь, — укоризненно сказал я ей. — Нельзя так поступать. Ты оставишь меня одного в театре, а это неправильно…
Я приложил лезвие к ложбинке между грудей — и повёл вниз.
Она вскрикнула, попыталсь отпрянуть, но второй рукой я схватил её за плечо, удержав на месте.
— Стой… Смотри… Вот так надо, так!
Мне казалось, что кровь её, едва вытекая из раны, сразу же свёртывается в палящей жаре.
— Я попытаюсь…
Мы услышали страшный, нарастающий треск и грохот.
— Там!
Она показала пальцем на стену огня за моей спиной.
— Колосники рушатся, — сказал я. — Ещё минута, две… Не больше…
В отчаянии она ударила меня кончиком лезвия в горло. Слюна моя стала кисло-солёной, и чёрные мушки закружились перед глазами.
"Нельзя терять сознание, нельзя!.."
Я обхватил её за талию, чтобы удержать от бегства в огонь глупую её плоть — и резал, резал, ударами с размаху взрезал кожу, вскрывал ей живот.
Она же в ответ — словно пилой водила ножом по моей груди…
Дождь жёлтых искр сыпался на нас. Мир превратился в сжимающуюся, сдавливающую нас со всех сторон на пятачке несгоревшей сцены огненную сферу.
Воздуха было всё меньше.
— Ну, умрём же мы когда-нибудь? — шептала она. — Я уже не могу… когда-нибудь…
Огонь подобрался вплотную — и бросился на нас, накрывая слепящим, оранжевым светом.
Нож выпал у меня из рук.
День первый
Я сидел на заднем сиденье. Молчание моё было неловким и напряжённым. Я водил пальцем по велюровой серой обивке.
"Что сказать им?"
— Пора, — проспел водитель и вывернул руль.
Машина мягко тронулась с места и покатила по аллее, набирая скорость.
Лимонный свет фар метра на два впереди рассеял туман, протёк сквозь него, высвечивая грифельную полосу дороги.
— А я болею…
Только теперь обратил я внимание на человека, сидевшего рядом со мной на заднем сидении. Второго пассажира.
— Коллега твой, — сказал сопровождающий и почему-то попытался рассмеяться, но не смог, только всхлипнул резко и сглотнул слюну.
— Ага, — подтвердил водитель. — Всё молчал, молчал… А как тебя увидел — так сразу разговорился.
— Разговорился, да, — подтвердил отдышавшийся сопровождающий.
Я повернул голову…
Человек, что сидел рядом со мной, был маленького роста. Он был бы похож на ребёнка, если бы не отчётливо видные в тёмных волосах редкие седые пряди. И лицо — лицо уставшего, вымотанного жизнью человека. Лицо в мелких морщинах, серые губы в печальной и тихой улыбке. И только в глазах, умных и светлых, было немного радости.
Он был похож на грустного ребёнка. Но был, конечно, взрослым. Трудно было определить его возраст, но мне почему-то показалось, что он ещё молод… Не знаю, почему я так подумал. Может, именно из-за этих вот радостных глаз.
Или просто потому, что выглядел он усталым, но не близким ещё смерти.
— А я болею, — повторил он. — Вот волосы слипаются, колтун скоро будет…
— Их мыть надо, — посоветовал водитель.
— Надо, — согласился мой сосед. — Скоро силы вернутся ко мне… Тогда ты увидишь, каков я на сцене. И остригу, остригу проклятые эти волосы! Обрею голову — и будет легко… Правда!
