Лондонские оборотни - Стэблфорд Брайан Майкл (библиотека электронных книг .TXT) 📗

—  А почему? — Отпарировал Гэбриэл. — Она открыла мне больше правды, чем ты, когда явился в Хадлстоун со своими благими обещаниями. Я тогда считал себя ребенком, одержимым демоном, . Но в несколько кратких дней она показала мне, что я создание иного рода, и то, чем я кажусь, только внешняя оболочка, маска. Ты говоришь, она хочет меня использовать. Я тебе верю. Но почему мои цели должны быть отличны от ее устремлений, ведь я из того же племени, что и она, а не из твоего?

— Ты не из ее племени, — ответил Харкендер. — Такого племени не существует, не считая волков этой стаи, и один из них отступник, угрожающий ее замыслам. Мандорла одновременно противостоит и человеку и Богу. У нее нет никакого дела, кроме разрушения. Она использует тебя, если сможет, чтобы повергнуть род людской в хаос, какого сможет добиться с твоей помощью. Но если ты на это пойдешь, не только маги из людей нанесут тебе ответный удар. Есть и иные силы, которые оберегали и защищали нас, людей с самого нашего сотворения. Ты можешь мнить себя божеством, когда пускаешь в ход свою силу, чтобы заглядывать в души людей попроще или добиваться повиновения от пауков, но должен понимать: есть создания, мощь которых превосходит твою настолько же, насколько твоя превосходит паучью. Габриэль, умоляю тебя, не становись орудием Мандорлы! — Но до странного женственные черты Харкендера не могли должным образом передать, насколько он озабочен и встревожен. Его гнев на полных нежных губах представлялся не боле чем раздражением; властность притуплялась мягкостью его щек. И все же не следовало отрицать, что в этом человеке есть сила. Но было ли также что-то исключительное в его глазах? Был в его зрачках магически отражен некий образ так же ясно и четко, как лицо Харкендера отражалось в зеркале? Габриэль пристально всматривался в черты человека, который мог быть его настоящим отцом, а мог и не быть, но все, что скрывалось за этими глазами, оставалось черным, как ночь, и бесформенным… Демон в засаде. Его природу и облик невозможно установить наверняка. Мальчика терзали сомнения, слова Харкендера не убедили его.

— Ты тоже хотел меня использовать, — обвиняющим тоном заявил Габриэль, и его вновь обретенный голос зазвенел, как металл, ударившийся о камень. — Но я видел тебя за работой. В той комнате вместе с миссис Муррелл и девушкой. И теперь думаю, как и та женщина, что несмотря на все свои магические фокусы, ты напыщенный дурак. Я не человеческое дитя, Джейкоб Харкендер, хотя ты и пытался меня таким сделать, теперь, когда глаза моей души открыты, я не боюсь ни тебя, ни других. Я согласен, чтобы меня вела Мандорла, потому что она единственная честно сказала мне, что мне не нужно бояться.

— Ты не человеческое дитя, — согласился Харкендер, — Но ты не знаешь мира, в котором недавно родился. Это мир со множеством историй, ни одна из которых не истинна. И ты не сможешь понять, что он на самом деле, из россказней оборотней. Не откроется тебе это и в умах тех, чье внутреннее око слепо, так же, как ты не смог извлечь ничего из поучений хадлстоунских монашек. Есть только один путь к истине, Габриэль, и это странствие души, которому не препятствует лживая история. Только ничем не скованный полет в медитации дает возможность постичь высшую реальность. Этому могу научить тебя только я. Мандорла заключена в темницу своих ограниченных представлений и фантазий, которые принимает за воспоминания. Так происходит со всеми бессмертными, и так могло бы случиться с ангелами и демонами, если бы они не остерегались соблазнов слепой веры в свою исключительность.

Габриэль не понимал, что пытается сказать ему Харкендер, но не хотел признаваться в этом сейчас. Он уже достаточно в своей жизни наигрался в невинное дитя, а теперь он обрел известную силу власти над своей демонической сущностью. И теперь он обрел родичей — лондонских вервольфов.

— Что у меня общего с тобой, Джейкоб Харкендер? — Спросил он с горечью. — Ты знал мою мать, как ты говоришь, но ты молчишь о том, в каких я отношениях с тобой. Ты человек, а я нет. У нас с тобой нет общих дел, теперь, когда я знаю, какую шутку ты сыграл со мной, отдав меня в Хадлстоун.

— Если я не твой отец, то я, безусловно, повитуха, которая тебя приняла. — сказал Харкендер, — Хотя я не могу утверждать, что сотворил тебя, могу сказать наверняка, что если бы не я, тебя не существовало бы. Глупо будет с твоей стороны немедленно отвергнуть меня, потому что я знаю то, что ты отчаянно жаждешь узнать. И пока ты не набрался сил, чтобы увидеть это в моей душе, ты можешь почерпнуть это только из моих слов. Мандорла способна лишь питать тебя ложью и миражами, Габриэль, только я один знаю правду об этом мире, ведь я предпринял великое путешествие во внутреннее пространство, чтобы коснуться истинной сути вселенной. Возьми, что хочешь у Мандорлы, но ты должен вернуться ко мне, если хочешь знать, что ты на самом деле, и чем можешь стать.

Габриэль вглядывался в глубины зеркала с уже меньшей уверенностью, чем сначала, когда только увидел уловленный им образ Харкендера. Мальчик больше не улыбался, и сильное жестокое возбуждение, родившееся в нем, когда он наблюдал пиршество Мандорлы, теперь прошло. Как будто демоническая сила внутри него опять впала в сон, и как бы он ни боролся, чтобы пробудить ее вновь, он не мог не чувствовать: теперь он всего-навсего Габриэль Гилл — человеческий найденыш, которого учили быть добрым и набожным сестры Св. Синклитики.

— Оставь меня в покое, — прошептал он.

— Габриэль! — Харкендер почти что кричал, как в страшной муке. — Послушай меня! Мандорла не может умереть, и потому свободна творить все, что воображает ее безумная фантазия. Она не может умереть, что бы с ней ни произошло. Но тебя, увы, можно куда легче погубить, чем ты себе представляешь. Ты не человек, но смертен, это, безусловно, так. Ты можешь стать ангелом, но при этом, скорее всего, отдашь пламя своей души одной-единственной вспышке. Ты в отчаянной беде, Габриэль, и еще не в состоянии понять всю опасность, которой подвергаешься.

— Оставь меня в покое, — снова потребовал Габриэль, отворачиваясь от его настойчивого взгляда.

— Ты не одинок, Габриэль, — сказал Харкендер, явно спеша, как будто знал, что время ограничено. — Есть еще один, который явился из Египта за тобой, я в этом уверен! Ради Бога, Габриэль, поверь мне! Есть опасность, смертельная опасность, от которой эта сумасшедшая вряд ли может тебя защитить…

Судорожным движением Габриэль протянул руку и коснулся поверхности зеркала, словно желая стереть образ, который оно поймало. Черты Харкендера вмиг расплылись, но почему-то лицо задержалось в сознании мальчика, как яркий свет из зеркала некогда задержался в его глазах, даже тогда, когда померк.

Габриэль хотел доверять вервольфам, хотел верить, что Мандорла желает ему только добра, и уже знал, какое назначение ему должно исполнить. Но теперь это доверие не было безоговорочным. Казалось, под напором доводов Харкендера, оно отчасти утратило свою силу. Чему бы он ни хотел верить, он теперь будет вспоминать предостережения Харкендера всякий раз, когда Мандорла что-либо ему пообещает или предложит, как союзнику, участвовать в своем странном заговоре против рода людского.

Там, где ненадолго ему почудились безопасность и уверенность, теперь опять обитало сомнение. И что, в конце концов, знает он о себе? Как вообще появился он на свет? Он почти что желал стать просто обычным ребенком. Предстать перед лицом сурового Бога сестры Клэр, невинным, маленьким, неискушенным, не одержимым демоном…

Дверь отворилась и вошла Мандорла. Опять вернув себе людской облик, она была еще великолепней прежнего. На ее губах осталось никаких следов крови, а ее зубы были ровными маленькими и жемчужно белыми, лицо казалось свежим и сияющим даже в тусклом свете, проникавшем через немытое оконное стекло.

— Все еще не спишь? — Спросила она не без скрытого смысла.

— Я люблю ночь, — ответил он, машинально вернувшись к голосу и повадкам мальчика, каким казался на вид. — И я видел сон, который меня напугал.