Псы Вавилона - Атеев Алексей Григорьевич Аркадий Бутырский (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT) 📗
– Типун тебе на язык! – заорал Иван. – Этого-то не знаешь, куда пристроить, хоть на голову себе ложи.
– Ничего, товарищ Трегубов, улучшим твое жилищное положение.
– Когда?
– Всему свое время. И мы не во дворцах живем. Так выпьем же товарищи за раба божьего и советского Виктора… То есть я хочу сказать: за нового гражданина Страны Советов.
– Хорошо, Поп, врешь, складно, – заключил Пашка, проглотив содержимое своего стаканчика. Он поднялся с земли, взял гармонь и запел:
Лицо Николая Попова закаменело, взор заблистал сталью, и он уже было отверз уста, чтобы одернуть зарвавшегося гармониста, но в это мгновение, перекрывая звуки гармошки и пение, трубно прокричал Нестеренко:
– Хай живе Иван Трегубов и його жинка, зробившие хлопчика Витюшку. Трохи выпьемо за их здравие.
Забулькала водка, звякнули стаканы, народ приступил к активному веселью. Через полчаса подвыпившие сварщики загомонили, заспорили, пытаясь перекричать друг друга. Не смолкала гармошка. Пашка, видимо, стремился исполнить весь свой репертуар.
Одновременно он выпивал и закусывал, что не сказывалось на темпе и качестве исполняемых произведений. Тематика же песен становилась все острей и злободневней. Вот он запел про то, как из одесского кичмана сбежали два уркана… «С винтовкою в рукою и с шашкой на бокою, и с песнею веселой на губе», – зажмурившись, вытягивал Пашка, словно представляя себя лихим махновцем. Сварщики на минуту притихли, когда прозвучали жалобные строки «товарищ, товарищ, болять мои раны. Болять мои раны в глыбоке». Но еще больше их раззадорило «товарищ, товарищ, за что мы сражались, за что проливали мы кровь?».
– Лихие хлопцы были эти махновцы, – со знанием дела сообщил Нестеренко. – Рубали без пощады и красных, и билых, и жевто-блакитных.
– А желтые, это кто? – с интересом спросил Джоник.
– Петлюры. Помню, под Броварами в дозоре стояли. Бачу, якие-то хлопцы верхами до нас гонють. Мобуть, смекаю, це свои? Тут они из винтарей как вдарять. Вот тоби и свои.
– А ты за кого воевал? – на минуту перестав играть, с интересом спросил Пашка.
– Прекратите эти разговоры, – вмешался культорг. – А ты, Павел, кончай играть антисоветскую музыку.
– Почему антисоветскую? Народные песни…
– Народные! Контрой от них попахивает. Народные – это про степь, которая кругом, и про ямщика. Или про Хас-Булата удалого…
– А хочешь, революционную сыграю?
– Ну, давай.
Пашка растянул мехи гармони и заорал:
– За што Шарлотта кокнула Марата…
– Стой, стой, достаточно! Чтоб ничего подобного я не слышал. Ты с этими своими песенками нас всех под монастырь подведешь.
– А можно «Мурку» или эту «Нас на свете два громилы…»?
– «Мурку» отставить, а про громил давай наяривай. Она вроде разрешена, раз ее в кинематографе исполняют.
В этот момент к культоргу подошел Тимошка Волков. Похоже, он выпил меньше остальных, поскольку смотрел ясным взором, хотя и с прищуром.
– Пускай Пашка играет что хочет. А, Михалыч? – обратился он к культоргу.
– Ты еще тут встревать будешь. Заступник какой нашелся сопливый.
– Обижаешь, Михалыч. Я не сопливый. Я – передовик! Сто пять процентов выработки. Сам же в пример ставил.
– Ты, Тимоша, не обижайся, – примирительно произнес Коля, – но песенки эти кабацко-босяцкие у меня вот где сидят. – Он похлопал себя по потной шее. – Третьего дня секретарь комсомола товарищ Эткин внушение делал. А из-за кого? Из-за того же Пашки. Присутствовал этот самый Эткин на каком-то мероприятии, комсомольской свадьбе или там смотринах, уж не знаю. И там как на грех случился наш Пашка с гармонью. Ну и, конечно, стал выдавать весь свой репертуар. Эткин слушал да на ус мотал. С Пашкой он, конечно, толковать не стал, а мне на следующий день все высказал. И про есенинщину, и про хулиганскую тематику, и про антисоветский душок. Я ему: мол, Пашка – ударник труда. Ничего не значит, отвечает. Налицо моральное разложение и буржуазная зараза. Будь добр, искореняй. Не то на бюро вызовем, и не Пашку твоего, поскольку он не комсомолец, а тебя самолично. И уж там проберем с песочком. Так-то вот, Тимоша. Зачем мне неприятности? Я, конечно, понимаю: вы там у себя на Шанхае на советскую власть с прибором клали…
– Зачем так говоришь?! – закричал Тимошка. – Джоник, – повернулся он к американцу, – если на Шанхае живешь, то что, не советский человек?
– Мелкособственнические инстинкты вас заедают, – ввернул культорг.
– Зря ты так, Николай Михайлович, – вконец обидевшись на Попова, со слезами в голосе произнес Тимошка и махнул рукой. – Пойдем, Джоник, выпьем с тобой.
– Я знаю, почему Поп на Шанхай нападает, – сообщил Тимошка, наливая себе и американцу. – У нас там последнее время действительно не все ладно. Он, видать, наслышан, вот и злобствует. А я тут при чем? Мало ли кто где живет. Как работать, так – вперед.
– Что у вас такого происходит на Шанхае? – осторожно поинтересовался Джоник.
– А-а, говорить неохота. – Тимошка проглотил водку и захрустел луком. – Понимаешь, – прожевав, сказал он, – действительно дела творятся странные. Кому расскажи не поверит.
– Ну-ну?
– Ты, Джоник, выпей сначала, а то рассказывать не буду.
Американец пригубил свой стаканчик.
– До дна. Или тоже не уважаешь? Вот так. А творятся у нас дела лихие вот уже с месяц, а то и больше. Началось все с того, что в одночасье умер пацан, вроде змея его укусила. Ну, схоронили. А через пару дней по поселку пошел слух: мальчонка по ночам из могилы встает и к родне ходит. Так или не так, не знаю, сам не видел. Несколько стариков пошли на кладбище, разрыли могилу и вбили в мертвое тело кол.
– Неужели такое возможно? – в изумлении спросил американец.
– Отвечаю за базар! Тому полно свидетелей. Кровища, говорят, из тела так и хлынула. Свежая, между прочим, кровища. Мальчонка-то оказался… Как это? Слово забыл.
– Вампир?
– Вот-вот. Собралась толпа. И пошли громить родителев евоных. Дом сожгли, всех укокошили.
– Не может быть!
– Да точно. Не веришь – можешь прийти посмотреть. От халупы ихой одни головешки остались. Так вот, прибили этих кровопивцев, да, видать, не всех. Люди исчезать стали. Вот мильтон один пропал, потом босяк какой-то… А днями объявился дедок не дедок, но немолодой уже человек. Опять же говорю с чужих слов. Этот самый человек, вроде специалист по кровососам, специально приехал их изничтожать. Так он обшарил пепелище, в погреб, понимаешь, залез и нашел еще двух: босяка этого и девчонку, хозяйскую дочку. Вытащили девчонку из погреба, а она возьми и сгори. Такая вот интересная история.
– А специалист этот как выглядит?
– Сам не видел, но, говорят, невысокий, плотный… В руках носит чемоданчик, как у врачей. Знаешь, что ли, его?
– В поезде ехал с похожим человеком. Может, он…
– А то сходим на Шанхай? Посмотришь наше житье-бытье.
– Я не возражаю.
– Вот и хорошо. После гулянки сразу и пойдем.
Человек, которого довольно поверхностно описал Тимошка, очень походил на гражданина, с которым американец познакомился в поезде.
Переполненный впечатлениями, Джоник возвращался в Соцгород. Он побывал на двух промышленных предприятиях, по масштабам сравнимых со здешним металлургическим заводом. В Свердловске Уральский завод тяжелого машиностроения произвел на него особенно сильное впечатление. По оснащенности новейшим оборудованием он наверняка превосходил завод фирмы «Дженерал Электрик» в Шенектеди, а сам Свердловск выгодно отличался от Соцгорода. Снабжение продуктами организовано значительно лучше. И условия труда иные. Сверхурочно здесь трудились только в исключительных случаях, тогда как в Соцгороде сверхурочная работа являлась правилом. Сам же Свердловск в культурном и бытовом отношении был несравним с Соцгородом. В нем имелись настоящие театры и большие дома со всеми удобствами. Казалось, жизнь в этом крупном провинциальном центре более спокойна и размеренна.
