Ненужная крепость (СИ) - Альба Александр (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Глава 2
О прочих домочадцах надо сказать отдельные слова. Сначала их было всего четверо. Самый старший, лицом похожий на сирийца, но по всем прочим приметам житель Та-Кем и носящий имя Хекнахт, уже вышел из возраста, который называют зрелым, но еще не добрался до поры старости. Он был баку [29], личным рабом Деди, да ещё наследственным, чем немало гордился. По этой причине, а также потому, что Деди давал поручения и ставил задачи слугам через него, он считал себя кем-то вроде чати при Деди-Себеке и безусловным повелителем всех прочих слуг и челяди (впрочем, это не значило, что он ленится работать сам или работает плохо). Когда, мало-помалу, Мерит-Хатор прибрала к рукам всю власть в доме, он явно стал человеком хозяйки, и, как это иногда бывает и у более значимых особ, пытался добавить себе влияния в её глазах исподволь, но неуклонно, как скарабей, катящий свой шар, наушничая ей о истинных или мнимых поступках и проступках хозяина, которые могли уронить честь семьи, брюзжа и настраивая её на суровый лад. Многим казалось, что в тени, пролёгшей между супругами, большая доля его вины. Не брезговал он и наушничать о прочих рабах и домочадцах, даже в тех случаях, когда всё мог решить и сам. Он старательно и хорошо работал по дому и сам, но почему-то вокруг него люди всегда ссорились и ругались. Казалось, когда затлевала и вспыхивала какая-то размолвка, не важно, кто в ней был замешан, ему словно становится лучше и веселей. Пожалуй, он был единственным, в ком дядя вызвал искреннеее восхищение.
Хекнахт был довольно крупным и широким в кости мужчиной, и никто не звал его уменьшительно «Хеки», а только либо полным именем, либо «управитель». Но, даже не беря во внимание его размеры, надо признать, что он умел придавать себе величественный вид, что ещё больше возвышало его в глазах дворни и своих собственных. Он носил парик (из старых париков Хозяина) и аккуратную юбку, ухитрялся всегда, даже на грязных работах оставаться чистым. Его влажные большие карие глаза под выпуклыми, как у жабы, веками, были печальны, но длинный горбатый нос по большей части высокомерно был задран. Правда, на это было глубоко наплевать некоему Иамунеджеху. Это был нехсиу [30], мускулистый, но не огромный, как Хекнахт. Он был ленив (ну, по по мнению управителя). По своему же собственному мнению Иаму (редко кто называл его полным именем Иамунеджеху), в доме мужчина должен был только отдыхать и готовиться к мужским делам — охоте, войне, походам. Ну, а еще — есть, петь, пить, веселиться, танцевать на празденствах, и любить женщин. Самое удивительное — он был свободен и в доме на положении домочадца оставался добровольно. К Деди он относился уважительно, но без раболепия, выполняя при нем так же добровольно и самочинно взятые обязанности телохранителя, оруженосца и помощника на охоте и в других «мужских делах». Он не был «диким нехсиу», и даже, вот диво, знал священное письмо и мог легко общаться и с жрецом, и с знатным северянином, и с забитым козопасом из Ирчема [31] или Анибу [32]. Под кожей, матово блестящей, как полированное и вываренное в масле дерево, местами перепаханной шрамами — от когтей, меди и сделанных при ритуале посвящения в мужчину — лениво, как леопард в начале броска, перекатывались мускулы силача — не массивные, а витые и упругие. Он и ходил словно леопард: плавно и как-то не спеша, но при этом мог двигаться ужасно быстро. Как-то (намного позже) он сказал Хори, что быстро — это когда неторопливые движения идут друг за другом непрерывно, и каждое точно знает с чего начнётся и чем закончится. И когда он так стремительно и в то же время неспешно перетекал по двору, с безжалостно-безразлично-добродушным лицом бога Монту [33], Хекнахт вжимался в стену и замолкал на полуслове, потея и бледнея.
Но чаще всё же Иаму лежал в тени и напевал что-то или наигрывал на своем странном трехструнном инструменте. Если, конечно, не был в это время на охоте, рыбной ловле, не занимался с оружием, или не пил пиво или вино, или не играл в Сечет. Пиво он делал себе сам, считая, что в Та-Кем его делают слишком слабым и слишком сладким, и пиво его действительно получалось крепким и душистым, но кисловато-горьким. Это была единственная работа в доме, которой он не чурался, если не считать возни с охотничьими или рыбацкими снастями и трофеями. Правда, когда он делал пиво, он заставлял рабынь и служанок пережёвывать солод и сплёвывать его в кувшин… Но пиво-то получалось вкусным, крепким и душистым…
Иаму не был совсем негром, его нос был тонок и ровен, а губы не были большими и вывернутыми, но был заметно смуглее любого жителя Та-Кем. Он был красив и от него прямо ощутимо исходило чувство силы и нерушимости. Запах его тоже не походил на запах негра.
Третьей была Руиурести, нубийка, доволььно зрелая уже на момент рождения Хори, а к его десяти годам скорее, даже пожилая. Надо бы её назвать не третьей, а первой — столько на ней работы в доме держится. Готовка, уборка, стирка, запасы… А пока дети были поменьше — она еще и нянчилась со всей этой толпой. Всегда неунывающая, всегда напевающая, всегда необъятно-пышная и всегда при деле. Она была из хему, и мужа у неё не было уже на тот момент, когда она попала в дом Деди. Её собственные дети выросли и разлетелись из под родительского крыла — дочери были в доме шнау [34]в Белых стенах, а двое сыновей служили в армии. И один уже дослужился до того, что сам был где-то далеко на севере командиром, да, господин, и у него уже были и свой дом, и свои слуги. Неоднократно он присылал весточку с гонцами, предлагая матери выкупить её у Деди, но Руи всегда отказывалась. Хозяин тоже не прочь был её отпустить, и без всякого выкупа, но она опять-таки отказывалась. Деди она говорила, что не дело это для матери, что сын её выкупит. Она придет как подчиненная под крышу дома, где уже управляется другая хозяйка. Не дело это, хозяин, нет, не дело! Слугам же она отвечала, уперев в бока свои мощные руки и гордо глядя на них, что она не может бросить дом и их, нерадивых и бестолковых неумех, на погибель и голод…
Четвёртой была непутёвая девица, словно в насмешку носящая имя Сатепа [35]. Сатепа была и в самом деле статна и красива. С тонкой талией и изящными, соразмерными и стройными бёдрами, грудью, не отвисшей, не смотря на свои немалые размеры. Её лицо было правильно и чисто, не было ни оспинки, ни прыщей, волосы черны, блестящи и великолепны, как великолепны были и нос, губы и уши — даже строгий ценитель, отбиравший наложницу для семера, мог бы обратить на неё внимание. Но вот её глаза… Казалось, они смотрят в обратную сторону, внутрь этой красивой головы, а к ты их видишь лишь в отражении, с обратной стороны. Правда, и внутри головы глаза, верно, ничего увидеть не смогли… Почему-то у всех она вызывала такое ощущение, что они видят красивую корову. Она могла пастись, если, конечно, её вывести к зелёной траве, если же вокруг будет песок, то она просто будет стоять и беспомощно смотреть своими большими и прекрасными глазами, блестящими среди длинных ресниц, пока её на пастбище не отведут. Она по большей части жила в мире своих нелепых грёз, и делала все свои дела по дому (горничной и девушки для помощи хозяйки) будто во сне. Не то, чтоб она была ленива, нет, но, считая, что достойна наилучшего в этом мире, она словно отрешалась от окружающего и целиком уходила в мечты. То ей виделась картина, как принц, увидев её, предлагает ей стать своей великой женой [36], а то и вовсе такое, о чём и говорить-то не стоило, во избежание обвинения в оскорблении величества. Мечтая о столь высоком, она, тем не менее, регулярно оказывалась ночью в каморке у Имау, и, как не старалась, будила своими воплями всю округу… И уж сколько раз госпожа пеняла ей и обещала наказать, сколько раз она клялась и самой себе, и госпоже больше никогда… Ну да, ну да… Сатепа прекрасно понимала, что Иаму на неё наплевать, да и сама его называла презренным кушитом, чуркой эбеновой и прочими малоприличными, да зато привычными названиями. Но все случалось снова и снова.
