Высокая зеленая трава - Кинг Джозеф Хиллстром "Хилл Джо" (мир бесплатных книг TXT) 📗
Она попыталась набрать полную грудь воздуха, чтобы закричать, но ничего не спустилось по гортани. И в легких вдруг образовалась жуткая пустота.
Он вдавливал ей в шею большие пальцами, круша мышцы, сухожилия, мягкие ткани. Росс Гумбольт улыбался. Губы пятнала кровь, язык был желтовато-зеленым. Дыхание пахло кровью и только что выкошенной лужайкой.
— Траве есть, что тебе сказать. Надо только научиться слушать. И надо научиться произносить «Высокая трава», сладенькая. Камень знает. И ты поймешь, увидев камень. За два дня я узнал от камня больше, чем за двадцать лет учебы.
Он наклонял ее назад, позвоночник выгибался. Она гнулась, как высокая травинка на ветру. Его зеленое дыхание вновь овевало ее лицо.
— Двадцать лет учебы, и меня отправили работать, — он рассмеялся. — Тот самый старый добрый камень, да? Дилан. Дитя Иеговы. Бард Хиббинга, ты же знаешь. И вот что я тебе скажу. Посреди этого поля и стоит тот самый старый добрый камень, но он еще и жаждущий. Он стоял здесь еще до того как индейцы охотились в Осадж-Куэстас, еще до того, как ледник добрался сюда в последнем ледниковом периоде, и, девочка моя, он такой чертовски жаждущий.
Она хотела врезать коленом ему по яйцам, но это требовало слишком больших усилий. Смогла лишь поднять ногу на несколько дюймов и мягко опустить на землю, как лошадь, готовая к тому, чтобы ее выпустили из стойла.
Созвездия черных и серебряных искр замельтешили на периферии ее поля зрения. «Вращающиеся звезды», — подумала она. Это так зачаровывало — наблюдать, как рождаются и умирают новые вселенные, появляются и исчезают. И она понимала, что тоже скоро исчезнет. Но не видела в этом ничего ужасного. Ничего срочного предпринимать не требовалось.
Кэл выкрикивал ее имя из далекого далека. Не из Манитобы, как ранее, а из шахты в Манитобе. Рука Бекки сжалась на кольце с ключами в кармане шортов. Зубчики некоторых впивались в ладонь. Кусали.
— Кровь — это хорошо, слезы лучше, — говорил Росс. — Для такого жаждущего старого доброго камня. Когда я буду трахать тебя на нем, он получит и то, и другое. Правда, надо поторопиться. Не хочу этого делать при ребенке. — Из его рта воняло.
Она вытащила руку из кармана, с концом ключа от входной двери, торчащим между указательным и средним пальцами, и ударила кулаком по лицу Росса Гумбольта. С тем, чтобы отпихнуть его рот, не хотела, чтобы он дышал на нее, не хотела ощущать его зеленое зловоние. В руке силы она не чувствовала, удар получился ленивым, чуть ли не дружеским, но ключ угодил под левый глаз, а потом пропахал по щеке извилистую кровавую борозду.
Росс дернулся, откинул голову. Хватка рук ослабла, большие пальцы уже не так сильно вдавливались в шею. Мгновением позже, все вернулось на круги своя, но она успела втянуть в легкие воздух. Искры — вращающиеся звезды, — которые взрывались и пропадали на периферии ее зрения, исчезли. В голове прояснилось. Словно ей в лицо плеснули ледяной водой. И в следующий удар она вложила всю свою силу, вогнала ключ Россу в глаз, почувствовала, как костяшки пальцев ударились о скулу и лоб. Ключ пробил роговицу и вонзился в глазное яблоко.
Он не закричал. Издал звук, напоминающий собачий лай, словно что-то буркнул, сильно дернул Бекки вбок, пытаясь свалить с ног. Его предплечья обгорели и шелушились. Вблизи она видела, что и нос шелушится, сильно, а переносица чуть ли не пузырится от ожога. Он скорчил гримасу, показав зубы, в пятнах розового и зеленого.
Ее рука упала, отпустив кольцо с ключами. Оно так и зависло у левой глазницы, остальные ключи позвякивали друг о друга, постукивая по заросшей щетиной щеке. Кровь заливала левую сторону лица Гумбольта, и глаз превратился в сверкающую красную дыру.
Вокруг шелестела трава. Поднялся ветер, высокие травинки мотались из стороны в сторону и скребли по спине и ногам Бекки.
Он ударил ее коленом в живот. Все равно, что врезал поленом. Бекки почувствовала боль и что-то худшее, чем боль, в самом низу, там, где живот встречается с пахом. Какой-то мышечный спазм, что-то скрутилось, словно в ее чреве находилась веревка с узлом, и кто-то очень уж затянул узел, сильнее, чем следовало.
— Ох, Бекки! Ох, девочка! Твой зад… твой зад — теперь трава! — проорал он, в голосе звенело безумное веселье. Он вновь ударил ее коленом, потом третий раз. Каждый удар вызывал новый страшный губительный взрыв. «Он убивает ребенка», — подумала Бекки. Что-то потекло по ее левой ноге. Кровь или моча, она сказать не могла. Они танцевали вместе, беременная женщина и одноглазый безумец. Они танцевали в траве, ноги чавкали, его руки сжимали ее шею. Оба покачивались в неровном полукруге у тела Натали Гумбольт. Бекки осознавала, что слева от нее труп, ее взгляд ловил белые, окровавленные, искусанные бедра, смятую задранную джинсовую юбку, запачканные травой старушечьи трусы Натали. И ее руку — руку Натали в траве, позади ног Росса Гумбольта. Грязная, оторванная рука Натали (и как он отделил ее от тела? Оторвал, как куриную ножку?) лежала с чуть скрюченными пальцами, с грязью под сломанными ногтями.
Бекки бросилась на Росса, навалилась на него своим весом. Он подался назад, наступил на руку, она провернулась у него под каблуком. Росс издал злобно-горестный крик, валясь вниз, потянул Бекки за собой. Не отпускал ее шею, пока не приложился к земле, сильно, так, что громко лязгнули зубы. Большую часть удара он принял на себя. Упругая масса животика, свойственного жителям богатых пригородов, смягчила ее падение. Она слезла с него, начала отползать в траву на всех четырех.
Только не могла ползти быстро. Нутро пульсировало от ужасной тяжести и ощущения напряженности, словно она проглотила набивной мяч. Ей хотелось блевануть.
Он поймал ее за лодыжку и потянул. Она упала на живот, на свой несчастный пульсирующий живот. Режущая боль пронзила его нижнюю часть, возникло ощущение, будто там что-то взорвалось. Подбородок ткнулся в мокрую землю. Перед глазами закружились черные мушки.
— Куда это ты собралась, Бекки Демат? — Она не называла ему своей фамилии. Не мог он ее знать. — Я снова тебя найду. Трава покажет мне, где ты прячешься, маленькие пляшущие человечки приведут меня к тебе. Иди сюда. Тебе больше незачем ехать в Сан-Диего. Никакие решения по ребенку не нужны. Все уже сделано.
Перед глазами прояснилось. Она увидела перед собой, на примятом участке травы женскую соломенную сумку, вываленное из нее содержимое, и среди этих вещей — маленькие маникюрные ножницы, выглядели они скорее кусачками, чем ножницами. На лезвиях запеклась кровь. Ей не хотелось думать о том, как Росс Гумбольт из Поукипзи использовал эти ножницы, для чего она могла бы их использовать.
Тем не менее, ее рука обхватила ножницы.
— Сюда, я сказал, — прорычал Росс. — Быстро, сука. — Продолжая тянуть ее за ногу.
Она развернулась и набросилась на него, с зажатыми в кулаке маникюрными ножницами Натали Гумбольт. Ударила по лицу, раз, другой, третий, прежде чем он начал кричать. Криком боли, пусть даже перед тем как она с ним покончила, крик этот перешел в всхлипывающий хохот. Бекки подумала: «Мальчишка тоже смеялся». Потом какое-то время не думала вовсе. До восхода луны.
В последнем дневном свете Кэл сидел на траве, смахивая с лица слезы.
Нет, на милость слез он не сдался. Просто плюхнулся на задницу, осознав, что бродить по траве и звать Бекки смысла нет — она уже давно перестала отвечать на его крики, — и через какое-то время глаза защипало, они стали влажными, а дыхание — хриплым.
Сумерки радовали глаз. Небо обрело густой, истинно синий цвет, и продолжало темнеть, на западе, за церковью, горизонт светился заревом угасающих адских углей. Он все это видел, когда набиралось достаточно сил, чтобы подпрыгнуть и посмотреть, и он мог убедить себя, что есть смысл определить, где находишься.
Кроссовки промокли насквозь, стали тяжелыми, ступни болели. Он снял правую кроссовку, вылил из нее грязную воду. Носков не носил, и его голая ступня выглядела призрачно-белой, совсем как у утопленника.
