Предводитель волков. Вампир (сборник) - Дюма Александр (книги бесплатно TXT) 📗
Владелец этого замка, впрочем, был не злым человеком, и, как говорили люди, знавшие его не понаслышке и относившиеся к нему достаточно справедливо, от него было больше шума, чем дела, и больше угроз, чем зла, – для христиан, разумеется.
Но для лесных зверей это был беспощадный, неизменный, смертельный враг.
Он был обер-егермейстером его сиятельства Луи-Филиппа Орлеанского, четвертого по счету с таким именем, и это положение позволяло ему удовлетворять безумную страсть к охоте.
В любых других вопросах, какими бы сложными они ни были, еще можно было взывать к разуму барона Жана, но что касается охоты, то коль уж какая-нибудь мысль посещала голову сего достойного господина, то он предавался ей всем сердцем и непременно добивался цели.
Говорили, что он женился на внебрачной дочери принца и это, кроме титула обер-егермейстера, обеспечило ему почти абсолютную власть во владениях знаменитого тестя, – власть, которую никто не осмеливался оспаривать, особенно с тех пор как герцог Орлеанский в тысяча семьсот семьдесят третьем году вторично женился на госпоже де Монтессон и через какое-то время перебрался из замка в Виллер-Коттре в очаровательный домик в Банеле, где принимал лучшие умы эпохи и играл в комедиях.
Почти каждый божий день – при ясном солнышке, радующем землю, и при наводящем тоску дожде; когда зима покрывает поля белым саваном и когда весна расстилает по лугам зеленый ковер – между восьмью и девятью часами утра распахивались обе створки больших ворот замка и выезжал сначала барон Жан, за ним – первый доезжачий Маркотт, затем – другие доезжачие. Потом появлялись собаки, которых вели на поводках псари под наблюдением мэтра Ангульвана, кандидата в доезжачие, который шествовал, подобно немецкому палачу, после дворян и перед мещанами, – он шагал сразу за доезжачими и перед псарями, словно был первым из псарей и последним из доезжачих.
Вся процессия выступала в полном снаряжении на английских лошадях и с французскими собаками – на двенадцати лошадях, с сорока собаками.
Добавим еще, что барон Жан охотился на этих двенадцати лошадях и с этими сорока собаками на любых зверей.
Но, без сомнения, во имя чести он охотился главным образом на волка. Любому ловчему было понятно, что он уверен в чутье и выносливости своих псов, так как после волка наступала очередь кабана, за кабаном – оленя, за оленем – лани, за ланью – косули. Наконец, если слуги возвращались ни с чем, он рассворивал собак и травил первого попавшегося зайца, поскольку, как мы уже сказали, охотился сей достойный сеньор каждый день и скорее предпочел бы не есть и даже не пить целые сутки, хотя и часто испытывал жажду, чем целых двадцать четыре часа не видеть бегущих по следу собак.
Но, как известно, несмотря на быстроногих лошадей и обладающих прекрасным нюхом собак, на охоте случается всякое – и удачи, и неприятности.
Как-то раз Маркотт явился на назначенную бароном Жаном встречу совершенно сконфуженным.
– Что такое, Маркотт? – спросил борон Жан, нахмурив брови. – Что еще случилось?
Маркотт покачал головой.
– Говори же! – Барон сделал нетерпеливый жест.
– Случилось такое, сеньор… Мне стало известно, что где-то здесь обнаружился черный волк.
– Ах! Ах! – воскликнул барон Жан, и глаза его заблестели.
И действительно, достойный сеньор уже пятый или шестой раз упускал зверя, которого так легко было узнать по необычному меху, не умея ни застрелить его из штуцера, ни затравить.
– Да, – продолжил Маркотт, – но проклятый зверь так удачно использовал ночное время, так запутал следы, что, оббегав пол-леса, я возвратился в исходную точку.
– Итак, Маркотт, ты полагаешь, что нет никакой возможности приблизиться к зверю?
– Мне так кажется.
– Тысяча чертей! – воскликнул сеньор Жан, который был самым большим сквернословом на земле после Немрода. – Что-то я сегодня не в лучшем расположении духа, мне нужно хорошенько поулюлюкать, чтобы стряхнуть мрачные мысли. Поглядим, Маркотт, кто нам попадется вместо этого проклятого черного волка.
– Конечно! – занятый своими мыслями, отвечал Маркотт. – Я вовсе не против другого зверя. Сеньор желает спустить собак и охотиться на первое попавшееся животное?
Барон уже велел было Маркотту поступать, как тот сам знает, когда увидел приближавшегося со шляпой в руках коротышку Ангульвана.
– Погоди, – сказал он, – вот мэтр Ангульван. Он, кажется, даст нам совет.
– Я не смею давать советов такому благородному сеньору, как вы, – ответил Ангульван, пряча за скромными манерами лукавую и хитрую физиономию, – но мой долг сообщить вам: в окрестностях появилась лань.
– Посмотрим на твою лань, Ангульван, – ответил обер-егермейстер, – и если ты не ошибся, тебе перепадет новый экю.
– Где твоя лань? – спросил Маркотт. – Но береги шкуру, если беспокоишь нас напрасно!
– Дайте мне Матадора и Юпитера, и тогда посмотрим.
Матадор и Юпитер были лучшими гончими псами сеньора де Веза. Ангульван не сделал с ними и сотни шагов в чащу, как по тому, что собаки стали нетерпеливо бить хвостами и заливисто лаять, понял, что они на верном пути. В самом деле, почти тут же лань – великолепная семилетка – выскочила на собак. Вся свора помчалась за двумя ветеранами. Маркотт закричал, чтобы дали дорогу, протрубил сбор, и охота началась – к великому удовольствию сеньора де Веза, который, все еще сожалея об упущенном волке, уж так и быть, согласился на лань-семилетку.
Охота продолжалась без малого два часа, а лань не подавала даже признаков утомления. Сначала она завела охотников в лесок близ Арамона по дороге на Пандю, потом с дороги на Пандю в конец Уани, и все это в приличном темпе – поистине она не была из тех, кто позволяет злым таксам схватить себя за хвост.
Однако, углубившись в леса Бурфонтена, животное начало терять силы, стало избегать открытых пространств, по которым до этого уходило, и принялось хитрить.
Для начала лань заскочила в ручей, соединявший пруды Бэзмона и Бура: около восьмой части лье она поднималась по нему по колено в воде, прыгнула вправо, возвратилась в русло ручья, прыгнула влево и продолжала двигаться такими мощными скачками, на какие только хватало сил.
Но собаки сеньора Жана были не из тех, которые отступают из-за такой ерунды. Будучи умными и породистыми, они разделились для выполнения задачи. Одни поднимались вдоль ручья, другие спускались; одни шли по следу справа, другие – слева. Они разгадали хитрость животного, поняли, каким путем оно идет, и на первый же клич одной из них собрались вокруг и продолжили преследование так яростно и отчаянно, словно лань была уже в двадцати шагах от них.
По-прежнему мчащаяся галопом, сопровождаемая звуком рожка и лаем свита барона Жана, доезжачие и собаки оказались возле прудов Сент-Антуана, в нескольких сотнях шагов от Уани.
Там, между окраинами Уани и изгородью Озрэ, стояла лачуга Тибо-башмачника.
Скажем несколько слов о том, кто такой был Тибо, делающий сабо, Тибо-башмачник, ибо именно он – главный герой нашего рассказа.
Возможно, меня спросят, почему я, который выводил на сцену королей и принуждал в своих романах играть второстепенные роли принцев, герцогов и баронов, почему я сделал главным героем этой истории простого башмачника.
Прежде всего, отвечу я, потому что в милом моему сердцу краю Виллер-Коттре больше башмачников, чем баронов, герцогов и принцев, а еще потому, что коль уж я вознамерился рассказать со сцены о событиях, в которых речь пойдет об окружающих лесах, мне нужно было – дабы не выдумывать персонажей, подобных героям «Инков» господина Мармонтеля и «Абенсераджей» господина де Флориана – сделать главным персонажем одного из настоящих обитателей этого леса.
Кстати, не вы выбираете героя, это герой выбирает вас; и хорош он или плох – я увлечен именно этим героем.
Итак, я попытаюсь дать портрет Тибо-башмачника – простого человека, делающего сабо, как художник создает портрет, который принц королевской крови желает отправить своей невесте.
