Псы Вавилона - Атеев Алексей Григорьевич Аркадий Бутырский (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT) 📗
За окном снова послышались непонятные звуки. Снаружи кто-то заслонил стекло, и, хотя в кромешной тьме трудно было что-либо различить, Джонику показалось, будто некое существо из мрака пристально смотрит на него. Он вздрогнул и протер глаза. Ничего. Показалось.
– Вы все же останьтесь, – произнес Всесвятский. В голосе его прозвучали столь властные интонации, что Джоник невольно вновь опустился на свое ложе.
– Можете мне верить, можете не верить, – продолжил Всесвятский, – пока вы здесь, пожалуйста, следуйте моим указаниям. Наступит утро, и пойдете себе куда угодно.
Джоник хотел было возразить, но Всесвятский не дал себя перебить.
– А с какой стати мне, собственно, морочить вам голову? – поинтересовался он.
– Не знаю. Наверное, такова особенность русских.
– Значит, вы сомневаетесь?
– По меньшей мере.
– Еще один Фома неверующий отыскался. И хозяин этого дома вас обманывает?
– Темный человек.
– Ах, даже так! А я, значит, с ним договорился, что бы вас мистифицировать? А для этого мы с ним вдвоем организовали эти страшные события с сожжением целой семьи, исчезновением людей и тому подобным. А еще раньше, в поезде, я не случайно подсел к вам… Оказывается, все заранее запланировано.
– Не знаю, запланировано или нет, но в реальность всех этих рассказов не верю.
– И не надо. Однако из дома я вас все равно не выпущу. Дожидайтесь рассвета.
Собеседники замолчали. За окном все было тихо. Некоторое время Джоник ворочался на жестком ложе, но скоро заснул. Видимо, от пережитого возбуждения ему всю ночь снились кошмары. Странные существа с громадными клыками тянули к нему свои костлявые крючковатые руки, стараясь вцепиться в горло, невероятные красавицы с распущенными волосами порхали вокруг его головы, мохнатые карлики путались под ногами. Джоник то и дело просыпался, непонимающе озирался, но в комнате было темно, рядом спокойно похрапывал Всесвятский, и он снова опускал голову на жесткую, набитую конским волосом подушку. И только под утро пришел спокойный, без видений, сон.
Когда американец открыл глаза, в комнате было уже светло. Всесвятский отсутствовал, а во дворе несколько голосов крайне взволнованно говорили по-татарски. Джоник понял: случилось нечто серьезное, отбросил одеяло и отправился на шум. Во дворе он увидел следующую картину: перед входной дверью стояли несколько человек, в том числе старик Валитов, немолодая женщина, которая подавала им ужин, внук Хасан и еще одна молодая беременная татарка в пестром халате. Тут же присутствовал и Всесвятский. Молодайка заливалась рыданиями, пожилая успокаивала ее, поглаживая то по голове, то по плечу. Но она не успокаивалась, тыкала пальцем то в направлении входной двери, то в свой живот и продолжала заливаться слезами.
Джоник посмотрел в том направлении, куда указывал палец молодайки. Прямо на входной двери была распята прибитыми за лапы гвоздями громадная собака, видимо, дворовый пес Валитовых. Брюхо пса было распорото, на вывалившиеся кишки с жужжанием садились большие зеленые мухи.
Джоник вытаращил глаза. Волна ужаса и омерзения накатила на него.
– Что это? – произнес он, обращаясь к Всесвятскому.
– Их работа… В которых вы не верите… – В словах звучала явная насмешка.
Молодая татарка неожиданно издала утробный звук и согнулась в приступе тошноты.
Валитов поморщился и что-то коротко сказал пожилой. Та подхватила молодайку и потащила ее в дом.
– Хочешь – верь, а хочешь – не верь, – обратился Валитов к американцу, – а он тут как тут и разрешения не спрашивает. В дом не попал, так собака зарезал. Показывает: самый сильный и ничего не боится. – Валитов сплюнул и скороговоркой забормотал арабскую молитву. – На все воля Аллаха, – заключил он. – Раз есть шайтан, значит, так повелел Аллах, милостивый и милосердный. Для чего – не знаю. Может, посылает испытания.
Джоник плелся домой, раздираемый сомнениями. С одной стороны, он не мог заставить себя поверить в услышанное, с другой – факты, казалось, говорили об обратном. Ведь не мог же Валитов убить собственную собаку таким ужасным способом? Для чего? Какой ему смысл морочить голову, скажем, Джонику, да и любому другому? Валитов производит впечатление солидного, степенного человека – патриарха рода, аксакала… Всесвятский устроил спектакль? Этот человек представлялся Джонику весьма темным и совершенно непонятным, но даже при таком восприятии было неясно, для чего ему нужна подобная мистификация. Да и в момент ночных стуков и возни он оставался в комнате. Его сообщники? Маловероятно. Какой в этом смысл?
Так ничего для себя не решив, Джоник постарался избавиться от тягостных мыслей и стал думать о своей Ане.
ГЛАВА 15
Однако девица Анна Авдеева занимала мысли не только молодого американца. Не выходила она из головы и у Александра Кирилловича Шахова. Ни высокий пост, ни особая ответственность человека, стоящего на страже государственной безопасности, ничто не могло привести его в чувство. Бедняга не на шутку влюбился.
Всего четыре дня отсутствовала его ненаглядная, передвигаясь со студенческой бригадой художественной самодеятельности из деревни в деревню, песней и танцем прославляя сталинскую Конституцию, а товарищ Шахов тосковал, словно не виделся с Анютой по крайней мере полгода. Другой на его месте тут же нашел бы замену, но Александр Кириллович был однолюбом и о замене не помышлял. Все эти дни он мучительно раздумывал, как вести себя в отношениях с девушкой. Законная супруга, находящаяся в данный момент в городе Курске у своей мамы, бомбардировала его телефонными звонками, письмами и телеграммами. Казалось, она стремилась сообщать мужу о каждом своем шаге, а скорее всего просто напоминала о себе. Мол, чтим и любим, хотя и находимся далече. Однако послания супруги не достигали нужного эффекта, напротив, раздражали нашего героя, более того, снижали некое чувство вины, которое все-таки присутствовало. «Если бы эта дуреха не потащилась к мамочке, – размышлял Шахов, – то вряд ли бы у меня возник интерес к Анюте».
Однако чекист кривил душой.
Он, не без оснований, опасался, что Анюта в одночасье покинет его, выйдет, скажем, замуж за того же американца или еще за какого-нибудь олуха. Помешать этому он не в силах. Конечно, можно пригрозить репрессиями. Но он уже использовал подобный вариант, и ничего хорошего не получилось. Более того, он испытал унижение: молодой красивый мужчина использует служебное положение, чтобы затащить в постель ветреную девицу. (Почему-то Шахов прилепил к своей возлюбленной именно это попахивающее нафталином определение.) Терять Анюту определенно не хотелось. В воображении Шахова возникли груди – два маленьких упругих воздушных шарика, тонкая талия танцовщицы, стройные ноги с узкими лодыжками… Хороша девка, ничего не скажешь! Он тут же вспомнил свою плоскогрудую, плоскозадую, рыжеволосую супругу, ее манерные, насквозь фальшивые речи о духовном единении, о нравственной гармонии, которая превыше низменных плотских утех. Вообще, физическая близость воспринималась женой Шахова как нечто вроде трудовой повинности: малоприятная, но неизбежная обязанность, с которой тем не менее нужно смириться. Даже в первые годы супружества мадам Шахова особого пыла не демонстрировала, хотя замуж вышла уже не девушкой. В чем тут причина, Шахов так и не смог разобраться. Обычно ответом на скользкие вопросы становились жалобы на женские недомогания и слезы. В худшем же случае в ход шли обвинения в невозможности понять тонкую чувствительную натуру, а также в неумении или нежелании обуздывать животную похоть. И Шахов, интеллигентный человек, винил в отсутствии нормальной интимной жизни только себя.
Несколько раз он пытался подойти к половому вопросу с марксистско-ленинских позиций. Подсовывал жене затрепанную книгу Александры Коллонтай «Любовь пчел трудовых», издания двадцать третьего года, с подчеркнутыми местами, где утверждалось, что без раскрепощения интимной жизни трудящихся не может свершиться всемирная пролетарская революция. Однако осведомленная супруга возражала, говоря, что, возможно, Коллонтай и видная партийка, но в личной жизни она вела себя как панельная шлюха, спала с кем попало и меняла мужей как перчатки. И Шахов знал, что в ее словах имелась определенная доля истины.
