История Лизи (др. перевод) - Кинг Стивен (читаемые книги читать TXT) 📗
– Похоже, у тебя был отличный брат, – осторожно вставляет Лизи.
Ее старания напрасны. Скотт не слышит.
– Я хочу сказать, что мы отлично ладили, и продолжалось это много месяцев, казалось, что у нас нормальная семья. Если есть такое понятие, в чем я сомневаюсь. Но… но.
Он замолкает, задумавшись. Наконец вновь начинает говорить.
– А потом, незадолго до Рождества, я был наверху, в своей комнате. День выдался холодным, холоднее сиськи колдуньи, и дело шло к снегопаду. Я сидел на кровати, читал учебник по истории, а выглянув в окно, увидел, что отец идет через двор с охапкой дров. Спустился вниз по черной лестнице, чтобы помочь сложить поленья в дровяной ящик, чтобы они не пачкали пол, отец этого страшно не любил. И Пол был…
Пол сидит на кухне за столом, когда его младший брат, десяти лет от роду и давно не стриженный, спускается по черной лестнице, не завязав шнурки кроссовок. Скотт думает, что сейчас спросит Пола, не хочет ли тот пойти покататься на санках с холма за амбаром после того, как они уложат дрова в ящик, если, конечно, отец не найдет им других дел.
Пол Лэндон, стройный, высокий и уже симпатичный в свои тринадцать лет, сидит над раскрытой книгой. Книга эта – «Введение в алгебру», и Скотт нисколько не сомневается в том, что Пол разбирается с иксами и игреками, пока тот не поворачивается к нему. Когда это происходит, Скотт еще в трех ступеньках от пола. А в следующее мгновение Пол бросается к младшему брату, на которого за всю жизнь не поднял и руки. Но этого мгновения хватает для того, чтобы понять, что Пол не просто сидел за кухонным столом. Нет, Пол не читал учебник. Нет, Пол не занимался.
Пол поджидал добычу.
И не пустоту видит Скотт в глазах брата, когда тот так резко вскакивает со стула, что стул этот летит к дальней стене, а чистую дурную кровь. Эти глаза уже не синие. Что-то взорвалось за ними в мозгу и наполнило их кровью. Капельки крови выступили и в уголках глаз.
Другой бы ребенок окаменел от страха и погиб от рук монстра, который часом раньше был обыкновенным братом, думал лишь об уроках и, возможно, о том, что он и Скотт могут купить отцу на Рождество, если объединят свои финансовые ресурсы. В Скотте, однако, обыкновенности не больше, чем в Поле. Обыкновенные дети никогда бы не выжили в компании Спарки Лэндона, и, безусловно, именно опыт жизни с безумием отца теперь спасает Скотта. Он без труда узнает дурную кровь, когда видит ее, и не тратит времени на то, чтобы не верить своим глазам. Мгновенно поворачивается и пытается взлететь по ступенькам. Успевает сделать три шага, прежде чем Пол хватает его за ноги.
Рыча как пес, во дворе которого объявился незваный гость, Пол хватается за голени младшего брата и дергает его за ноги. Скотт успевает схватиться за перила и удержаться от падения. Выкрикивает только два слова: «Папа, помоги!» – и замолкает. На крики расходуется энергия. А она нужна ему вся, без остатка, чтобы держаться за перила.
Конечно же, сил у него для этого недостаточно. Пол тремя годами старше, на пятьдесят фунтов тяжелее и гораздо сильнее. Помимо всего этого, он обезумел. Если бы Пол оторвал Скотта от перил, тот бы сильно расшибся или даже погиб, несмотря на быструю реакцию. Но вместо Скотта Полу достаются лишь вельветовые штаны брата и обе его кроссовки, на которых он забыл завязать шнурки, когда спрыгнул с кровати.
(«Если бы я завязал шнурки, – скажет он своей будущей жене много лет спустя, когда они будут лежать в постели на втором этаже отеля «Оленьи рога» в Нью-Хэмпшире», – нас бы тут, вероятнее всего, не было. Иногда я думаю, Лизи, что всю мою жизнь определили развязанные шнурки кроссовок седьмого размера».)
Существо, которое было Полом, ревет, отступает на шаг с вельветовыми штанами в руках, падает, споткнувшись о стул, на котором симпатичный подросток сидел час назад, разбираясь с прямоугольными координатами. Одна кроссовка падает на бугристый линолеум. Скотт тем временем пытается подняться выше, на площадку второго этажа, но носок соскальзывает на гладкой ступеньке, и он прикладывается к другой ступеньке коленом. Застиранные трусы наполовину спущены, и он чувствует, как холодным ветерком обдувает расщелину между ягодиц, и у него есть время подумать: «Пожалуйста, Господи, я не хочу так умирать, подставив попку ветру». Потом существо, бывшее братом, издает новый дикий вопль и отбрасывает вельветовые штаны. Они летят через стол, учебник алгебры не трогают, но сшибают на пол сахарницу. Существо в теле Пола бросается на Скотта, и Скотт уже обречен оказаться в его руках, почувствовать, как ногти брата вонзаются в кожу, но тут раздается жуткий деревянный грохот (охапка дров падает на пол), за которым следует хриплый яростный крик: «Отстань от него, долбаный подонок! Ты, переполнившийся дурной кровью хер!»
Он совершенно забыл про отца. А холодный ветерок подул по его заднице, когда отец открыл дверь, входя с охапкой дров. Потом руки Пола схватывают его, ногти Пола впиваются в его кожу, его самого с легкостью, как младенца, отрывают от перил. Через мгновение он почувствует зубы Пола, он это знает, это настоящий прилив дурной крови, сильный прилив дурной крови, не такой, как случается у отца, когда отец видит людей, которых нет, или устраивает кровь-бул себе или кому-то из них (Скотту, по мере того как тот взрослеет, он устраивает кровь-бул все реже и реже), это настоящий прилив, вот что имел в виду отец, когда только смеялся и качал головой, если они начинали приставать к нему с вопросом, а почему Ландро покинули Францию, пусть даже им пришлось оставить там все деньги и земли, а они были богаты, Ландро были богаты, и он собирается укусить меня, он собирается укусить меня прямо сейчас, ПРЯ-Я-ЯМО…
Но зубы Пола его не касаются. Он чувствует горячее дыхание на незащищенной левой ягодице, повыше бедра, и тут же слышится тяжелый деревянный удар: отец бьет Пола поленом по голове, держа обеими руками, со всей силы. За ударом слышатся новые звуки: тело Пола соскальзывает с лестницы на кухонный линолеум.
Скотт поворачивает голову. Он лежит на нижних ступенях лестницы, одетый в старую фланелевую рубашку, трусы и белые высокие носки с дырками на пятках. Одна нога практически касается пола. Он слишком потрясен, чтобы плакать. Во рту у него вкус свиного навоза. Последний удар показался ему очень уж сильным, и его богатое воображение рисует кухню, залитую кровью Пола. Он пытается вскрикнуть, но его зажатые, шокированные легкие могут сподобиться только на жалкий писк. Он моргает и видит, что никакой крови нет, только Пол лежит, уткнувшись лицом в сахарный песок, высыпавшийся из закончившей свое существование сахарницы, которая развалилась на четыре больших и множество маленьких осколков. «Ей (или ему) танго уже не танцевать», – иногда говорит отец, когда что-то разбивается, тарелка или стакан, но сейчас он ничего не говорит, просто стоит в желтой рабочей куртке над лежащим без сознания подростком. Снег тает на плечах и спутанных волосах, которые уже начали седеть. В одной руке (обе в перчатках) он все еще держит полено. Остальные валяются за его спиной у порога, как рассыпавшиеся зубочистки. Дверь все еще открыта, и из нее тянет холодом. И только теперь Скотт видит кровь, самую малость, струйку, текущую из левого уха Пола по щеке.
– Папа, он умер?
Отец бросает полено в дровяной ящик и проводит рукой по длинным волосам. Тающий снег блестит в щетине на щеках.
– Нет. Это было бы слишком легко.
Отец идет к двери черного хода и захлопывает ее, отсекая холодный ветерок. Каждое его движение выражает отвращение, но Скотт это видел и раньше (когда отец получал официальные письма об уплате налогов, обучении детей и тому подобном) и уверен почти на все сто процентов, что отец испуган.
А старший Лэндон возвращается и вновь встает над распростертым на полу подростком. Переминается с одной обутой в сапог ноги на другую. Потом поворачивается ко второму своему сыну.
