Мемнох-дьявол - Райс Энн (лучшие книги онлайн TXT) 📗
Я остановился – из вежливости и чтобы произвести эффект. Господь ничего не сказал. Я продолжал:
«Затем наступил момент, когда эти приматы довольно сильно приблизились к Твоему образу, каким мы воспринимаем его в себе самих и который в определенном смысле отличается от прочей природы. И когда им стала очевидна логика жизни и смерти, это не означало лишь проявления самосознания. Не настолько это было просто. Напротив, самосознание выросло из новой и совершенно неестественной способности любить.
И именно в те времена человечество стало разделяться на семьи, кланы и племена, объединенные внутри себя сокровенными знаниями о личности друг друга, а не общностью вида, и они вместе переживали страдания и счастье, связанные узами любви. Господи, род человеческий – вне природы. Если бы Ты снизошел и...»
«Мемнох, берегись!» – прошептал Бог.
«Прости, Отче, – ответил я, кивая и сжимая за спиной руки, чтобы не начать ими яростно жестикулировать. – Я хотел сказать вот что: спустившись вниз и заглянув в семьи, здесь и там по всему миру, Тобой созданному, я воспринял семью как новый неподражаемый цветок, соцветие чувств и интеллекта, из-за своей хрупкости оторвавшееся от природных стеблей, от которых питалось, и теперь оказавшееся во власти стихии. Любовь, Господи, – я наблюдал ее, я чувствовал любовь мужчин и женщин друг к другу и к их детям, и желание жертвовать друг ради друга, и скорбь по умершим, и желание отыскать души этих умерших в грядущей жизни, и думать о грядущем, где они смогут вновь соединиться с этими душами.
Именно благодаря этой любви и семейным узам, благодаря этому редкому и неподражаемому соцветию – такому созидательному, Господь мой, что оно казалось подобием Твоих созданий, – души этих существ оставались живыми и после смерти! Что другое в природе могло бы совершить это, Господи? Все, что было взято, отдается земле. Твоя мудрость проявляется повсюду; и всех тех, кто страдает и умирает под сводом Твоих небес, милосердно погружают в жестокое неведение относительно порядка вещей, который в конечном итоге подразумевает их собственную смерть.
Но не мужчин и не женщин! В сердце своем, любя друг друга – супруг супругу, одна семья другую семью, – они вообразили себе Небеса, Господь мой. Они вообразили то время, когда воссоединятся души и восстановится человеческий род, и все запоют в блаженстве! Они придумали себе вечность, потому что этого требует их любовь, Господи. Они зачали эти идеи, как зачинают детей из плоти! Я, ангел-хранитель, и я это видел».
И снова настала тишина. Небеса безмолвствовали, и звуки исходили лишь от лежащей внизу земли: шепот ветра, слабое колыхание морей и неясные, отдаленные стенания душ – на земле и в преисподней.
«Господи, – молвил я, – они стремятся к небесам. Они воображают себе вечность или бессмертие – не знаю, что именно. Они страдают от несправедливости, разлук, болезней и смерти, на что никакие другие животные не способны. И души их велики. В преисподней они становятся выше любви к себе и забот о себе во имя любви. Любовь бесконечно обращается между землей и преисподней. Господи, они создали нижний круг незримого судилища! Они пытаются умилостивить Твой гнев, ибо знают, что Ты здесь! И, Господи, они хотят знать о Тебе все. И о себе тоже. Они знают и хотят приумножать знание!»
То были главные мои доводы, и я это понимал. Но опять Господь не прервал меня и не ответил мне.
«Я воспринял людей, – продолжал я, – по меньшей мере как Твое величайшее свершение, еще бы – создать существо, наделенное самосознанием, имеющее представление о времени, с достаточно развитым интеллектом, способным к столь быстрому усвоению знаний, что даже не всякий ангел-хранитель способен на это.
Предложение, с которым я пришел к тебе, Господи, таково: нельзя ли подарить этим душам, пребывающим ли во плоти, обитающим ли в преисподней, часть нашего света? Нельзя ли подарить им свет, подобно тому как животным дают воду, когда те хотят пить? И не могут ли эти души, удостоенные однажды божественного доверия, рассчитывать на то, что займут какое-то, пусть малое, место на этом Суде Небесном, которому нет конца?»
Наступившая тишина казалась дремотной и вечной, словно до начала времен.
«Нельзя ли попытаться сделать это, о Господи? Ибо, если не пытаться, не будет ли участь тех невидимых выживших душ состоять в том, что они станут грубеть и все больше увязать во плоти и это приведет не к познанию истинной природы вещей, а к появлению извращенных идей, основанных на отрывочных фактах и инстинктивном страхе?»
На этот раз я не стал выдерживать вежливую паузу и сразу продолжил:
«Господи, когда я вошел в плоть, когда я был с женщиной, то это произошло потому, что она была прекрасна – да! – и напоминала нас, и могла даровать тот вид плотского наслаждения, который нам неведом. Само собой разумеется, Господи, это наслаждение неизмеримо мало в сравнении с Твоим величием, но говорю Тебе, Господи, в тот миг, когда я возлег с нею, а она – со мною и мы вместе познали это наслаждение, рев того невеликого пламени все же напоминал звуки песен обитателей горних высот!
На один миг сердца наши остановились, Господи. Мы познали вечность через плоть – мужчина во мне знал, что женщина это тоже понимает. Мы познали нечто возвышающееся надо всеми земными чаяниями, нечто истинно божественное».
Я умолк. Что еще мог я сказать? Не расцвечивать же свои доводы примерами для Того, Кто знал все на свете. Со сложенными на груди руками я почтительно посмотрел вниз, размышляя и прислушиваясь к душам в преисподней; на одно мгновение их слабые отдаленные крики отвлекли меня, оторвали от божественного присутствия, дали понять, что эти души зовут меня, напоминают о моем обещании, надеются на мое возвращение.
«Господи милосердный, прости меня, – вымолвил я. – Твои чудеса околдовали меня. Прости, если я нарушил Твои намерения».
И снова воцарилась грозовая тишина, абсолютно пустая. То была пустота, о которой живущие на земле не могут и помыслить. Я стоял на своем, потому что ничего нельзя было поделать с тем, что свершилось, и я чувствовал в душе, что каждое произнесенное мною слово правдиво и не заражено страхом. Я очень ясно осознал: что бы Господь ни сделал – вышвырнул бы меня с небес или подверг любому другому наказанию, – я и вправду того заслуживаю. Я был созданным Им ангелом и подчиняться мог лишь Ему одному. И Он вправе меня уничтожить, если пожелает. И снова в памяти моей возникли вопли из преисподней, и я, подобно смертному, стал спрашивать себя, отошлет ли Он меня туда вскоре или сделает нечто менее устрашающее, ибо в природе существуют бесчисленные примеры мучительной гибели и катастроф, а как ангела Бог мог заставить меня испытать любое страдание – я это знал.
«Я верю тебе, Господи, – вдруг сказал я, почти не задумываясь. – Иначе я упал бы ниц, как другие ангелы. Я не имею в виду, что они не верят, я только собираюсь сказать, что полагаю, Ты хочешь, чтобы я понял Твое великодушие, что Твоя суть – это великодушие и Ты не потерпишь, чтобы людские души стенали во мраке и забытье. Ты не потерпишь, чтобы человечество пребывало без всякого намека на божественное».
Наконец Он заговорил, очень тихо и как бы нехотя:
«Мемнох, ты дал им больше чем намек».
«Да, Господи, это так. Но, Господи, души умерших в большой степени вдохновляют людей и ободряют их, и эти души стоят вне природы и укрепляются день ото дня. Если существует некий естественный вид энергии, находящийся за пределами моего понимания, то это будет для меня сильным потрясением. Ибо, похоже, они сделаны из той же субстанции, что и мы, Господи, – невидимой, – и каждая из этих душ неповторима и обладает собственной волей».
Снова настала тишина. Потом Бог заговорил:
«Прекрасно. Я выслушал твои доводы. А теперь у Меня есть к тебе вопрос. За все то, что ты дал человечеству, Мемнох, чем конкретно люди воздали тебе?»
Я был застигнут этим вопросом врасплох.
«Только не говори мне о любви, Мемнох, – продолжал Он. – Об их способности любить друг друга. Суд Небесный хорошо осведомлен и находится в полном согласии на сей счет. Но что они дали тебе, Мемнох? Что ты получил в обмен на риск побывать в их царстве?»
