Последний Люцифер: утраченная история Грааля (СИ) - Поли Светлана (чтение книг txt) 📗
Больше Габриэль никогда не подшучивал над соратниками Вараввы. Но стал чаще беседовать с его младшим братом наедине, чтобы другие мужчины не слышали.
— Друг, отступи от остальных, и я открою тебе тайны того царствия, что так завораживает тебя.
— Царствия бессмертных? — шёпотом переспросил Иуда бен Пентари.
— Да. Ты можешь достичь его, но это принесёт тебе много горя и печали. Ибо ты тринадцатый дух, дух совершенства и гармонии. Ты пытаешься сохранить мир среди сподвижников твоего брата Иошу Вараввы. Это похвально. Но это не из этого мира. Гармония и премудрость давно покинули эти края. Со смертью последних из пророков народа твоего — Хагги, Захарии и Малахии — Шехина [16] покинул народ израилев. Да и Бат-Кол [17] скоро замолчит.
— Отчего же так?
— Ибо ты последний из тех, кто услышит Глас в народе твоём. Только современники твои не услышат его, ибо не заслуживают сего. Ты не из числа тех, кто окружает тебя. Ты другой. Но если ты покинешь теперь двенадцать учеников, то кто ещё сможет заменить тебя? И твои товарищи тогда разбредутся, и цель брата твоего умрёт. Ты как другая сторона твоего брата. Ты нужен им, дабы быть им едиными и так возносить благодарения вашему Богу.
— А наш бог не твой бог?
— Мы принадлежим разным поколениям.
— И когда же ты расскажешь мне о твоём поколении? И будет ли великий рассвет для поколения моего?
— Я расскажу тебе то, что надобно тебе узнать. Скоро, мой друг, — Габриэль положил руку на плечо Иуде. — Скоро.
— Так ты пришёл, чтобы спасти моё поколение? Ты Христо?
— Этого я не знаю. Я всего лишь странствующий лекарь. А теперь мне нужно покинуть тебя, Иуда.
— Да, равви.
13
Иуда изменился с тех пор. Все изменились после казни Вараввы. Он отрастил длинную бороду и теперь казался гораздо старше. Теперь он совсем стал похож на брата. И его иногда даже принимали за него, спрашивая, не Варавва ли воскрес и проповедует?
Прошло почти семь месяцев со дня трагедии. В народе упал дух сопротивления, ведь того, на кого возлагались большие надежды, казнили как самозванца, пригвоздив к позорному столбу, водрузив ему на голову терновый венец и написав над его головой, «се есть царь Иудейский». Отчаянию и горю народа не было предела. А Антиппа и Пилат торжествовали, надеясь, что вот теперь-то наступит мир и покой в этой, проклятой Богом, стороне, как они считали.
Варавва умер. Его смерть оплакивал сам Хананна, поверив в конце, что тот был его кровным сыном и наследником царя Давида. Он винил себя за бездействие и пассивность, но он ничего не мог поделать, ведь Ирод обвинил Иосифа Варавву в заговоре против имеющейся власти в Иудее, бросив вызов самому Риму и цезарю. Это был конец всем мечтам о Священном Царе и об освобождении от захватчиков и поработителей. Хорошо, что хоть дети Вараввы спаслись. А ведь они наследники. Они соединили в себе три колена Израилева…
Иуда смотрел сейчас на небо, ладонью прикрыв глаза от сияния солнца, что нестерпимо слепило его, показываясь сквозь ветви олив. Был уже полдень.
Габриэль тоже не улыбался и не дурачился с тех пор, как они все покинули Иерушалаим после казни Иошуа, чтобы бродить в окрестностях. Он больше не шутил, ни над кем не подтрунивал. Что-то мучило равви. Это видели все его ученики. Они по одному подходили к учителю и справлялись о его задумчивости. Но он лишь отвечал притчами, которые ученики не всегда понимали. Подошёл в свою очередь к учителю и Иуда.
— Равви, нам не нравится твоё уныние, — осторожно высказался он, присаживаясь под дерево возле учителя. — Нас это тревожит. Мы все переживаем за неудачу Иошу. Смерть помазанного царя — великое горе для нашего народа. Мы все горюем о его трагической гибели и гибели других наших братьев по оружию. Мы все скорбим о провале нашей миссии. Но уже прошло семь месяцев с того страшного дня. А ты до сих пор бледен, как умирающий. Мы с тобой, равви. И мы сделали, как ты сказал. Мы снова в Иерушалаиме, как ты пожелал. Но я чувствую твоё смятение. Скажи нам, что с тобой? Не болен ли ты?
— Нет, Иуда, мой молодой друг, я не болен.
— Не верю, равви. Ты бледен, как глина. Твоя печаль напоминает мне печаль брата перед тем, как его схватили латиняне. Он это чувствовал. Это плохой знак для тебя. Потому не верю я, что всё складно у тебя. Я вижу, что ты изменился.
— Не верующий, — смешком упрекнул его Габриэль и потрепал за плечо. — Не верующий, но знающий. Всегда сомневающийся. Это неплохо — жить своим умом. Буду и впредь звать тебя Фомосом гностиком.
— Хорошо, равви, как скажешь. Можем ли мы что-то сделать для тебя? Тебя беспокоят мысли о зелотах и кумранитах? Или фарисеях? Или ты думаешь о римлянах? Думаешь, как изгнать их? Или тебя тревожит что-то иное? Скажи, божий сын.
— Тише, мой молодой друг! — повёл удивлённо бровью Габриэль. — Не называй меня так больше, дабы кто чужой не услышал тебя, друг мой.
— Прости, учитель.
Габриэль вяло улыбнулся и понурил глаза. Но так ничего и не ответил на предположения Иуды.
— Может, принести из города благовоний, дабы поднять твой дух приятным запахом? Или попросить женщин станцевать для тебя?
— О, нет. Я же не царь и не вельможа, чтобы меня развлекали, — запротестовал Габриэль, перебивая Иуду.
— … А мы с Мариам тем временем побеспокоимся об ужине. Или ты думаешь о предстоящем Песахе?
Габриэль, наконец, снисходительно улыбнулся и покровительственно положил руку на плечо младшему брату Вараввы.
— Выполнишь ли порученное мною, когда придёт пора?
— Неужто сомневаешься во мне, равви? — с горячностью заявил Иуда, в душевном порыве скрестив у себя на груди ладони в жесте искреннего повиновения.
— Почему вы все зовёте меня равви, ведь я не раввин и не учу вас Писанию?
— Как же ты не раввин, учитель? Разве не учишь ты нас видеть мир твоими глазами и нашими сердцами? Иошу слушал тебя. А он-то понимал в людях толк. Он знал тебя и твою душу. Ты гораздо больше, чем учитель… Разве нет? И я знаю, кто ты. Не бойся, я не выдам твою тайну, Иммануил. Я знаю, для чего ты нам послан. Я знаю, кто ты есть.
— Ты славный молодой человек, Иуда-Фома. У тебя чистое и большое сердце, как у твоего отца. И такие же голубые глаза.
— Откуда ты это знаешь, равви? — удивился Иуда.
— У твоей матери глаза вечернего песка, а у тебя они не такие, стало быть, они у тебя от отца, — улыбнулся Габриэль.
— Всё верно. Так матушка и говорит. Теперь отец далеко на севере, — он вдруг загрустил, повесив голову на грудь.
— Им грозила опасность. Да и тебе здесь не безопасно оставаться.
— Я не оставлю тебя, Иммануил, сын бога живого! — с горячностью заявил Иуда и тут же положил ладонь на свои губы, опасаясь за свою оплошность.
Габриэль тяжело вздохнул, вглядываясь в пытливые глаза одного из своих самых преданнейших учеников.
— Так о чём ты хотел меня попросить, равви?
— Я скажу тебе, когда придёт пора.
— Я сделаю всё, что прикажешь!
— И не спросишь о надобности порученного?
— Нет.
— Хорошо, друг. А сегодня нужно сделать кое-что не столь важное, но всё же необходимое.
— Говори же, учитель!
— Нынче соберёмся в доме Мариам вечером после захода солнца. Оповести всех друзей. Сумеешь?
— Да, равви.
— Можешь взять с собой Иешу. И знаешь, тебе не безопасно называться теперь своим именем. Может, назовёшься как-нибудь иначе? Самуэль, например, Сауль или Иоханан?
— Ты же уже назвал меня, равви! Я буду Фомосом, Фомой.
— Хорошо, Фома.
Иуда слушал с замиранием сердца. И когда Габриэль замолкал в задумчивости, тот терпеливо ожидал продолжения речей бессмертного бога.
— Купите в городе того, что сочтёшь необходимым для вечерней трапезы. Не скупись, ибо эти дни особые и памятные. Песах, всё ж таки… Приготовь всё, а после подойди ко мне. Ступай в Господе.
