Истории, рассказанные у камина (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
– Теперь вы мне верите? – спросила она и снова положила свою ладонь мне на руку.
– Да, ваша светлость.
– Так вы знаете, кто я?
– Да уж, догадался.
– О моих несчастьях знает вся округа. Но это не имеет значения. Во всем мире его интересует только одна вещь, и вы сегодня ночью унесете ее с собой. У вас есть сумка или мешок?
– Нет, ваша светлость.
– Закройте плотнее ставни, чтобы никто не увидел свет. Вам ничего не угрожает. Слуги спят в другом крыле. Я покажу вам, где спрятано самое ценное. Все вы не унесете, поэтому придется выбрать самое дорогое.
Комната, в которой я оказался, была большой, но невысокой. Весь пол покрывали разные ковры и шкуры. Там было много шкафов, а на стенах висели всевозможные копья, мечи, весла и другие предметы, которые обычно в музеях показывают, а также какие-то странные одежды, привезенные из диких стран. Леди выбрала среди них большую кожаную сумку.
– Этот спальный мешок подойдет, – сказала она. – Теперь идите за мной, я покажу вам, где лежат медали.
Я тогда подумал, уж не сплю ли я? Эта высокая бледная женщина – хозяйка дома, и она сама помогает мне его грабить. Я чуть не рассмеялся во весь голос, да только когда посмотрел я на это бескровное лицо, смеяться мне тут же перехотелось. Она плыла передо мной, словно призрак, со свечой в руке, а я шел за ней следом с кожаным мешком, пока мы не дошли до двери в дальнем конце этого музея. Дверь оказалась запертой, но в замке торчал ключ, и хозяйка впустила меня в следующую комнату.
Это помещение было намного меньше, стены его украшали гобелены с картинами, изображавшими охоту на оленя, и, вы не поверите, в тусклом свете свечки мне показалось, что по стенам вокруг меня несутся собаки и лошади. Кроме этого, в комнате вдоль одной стены стояли только ореховые ящики, все в медных узорах, со стеклянными крышками. Под этими стеклами я увидел длинные ряды золотых медалей, среди которых были и огромные, величиной с тарелку и толщиной в дюйм. Все они лежали на красном бархате, переливались и поблескивали на свету. Руки мои так и потянулись к ним, я вставил лезвие ножа под крышку одного из ящиков, чтобы открыть его.
– Подождите! – сказала тут она и остановила мою руку. – Есть кое-что получше.
– Да мне и этого вполне хватит, мадам, – сказал я. – И спасибо вам большое за помощь.
– Есть кое-что получше, – повторила она. – Золотые соверены вас больше устроят?
– О, это было бы лучше всего! – обрадовался я.
– Что ж, – сказала она. – Он спит в комнате прямо над нами. Пройти нужно только одну короткую лестницу. У него под кроватью стоит сундук, в котором золотых монет столько, что хватит набить этот мешок доверху.
– И как же мне до сундука этого добраться, не разбудив его?
– Какая разница, проснется он или нет? – сказала она, глядя мне прямо в глаза. – Вы можете сделать так, что он не станет звать на помощь.
– Нет-нет, мадам, я таким не занимаюсь.
– Как хотите, – сказала она. – Я, увидев вас, решила, что вы сильный и мужественный человек, да, видно, ошиблась. Если вы боитесь немощного старика, конечно, вам не достать золото из-под его кровати. Не мне вам указывать, но, похоже, вам лучше было бы заняться каким-то другим делом.
– Я не возьму на свою совесть убийство.
– Вы справитесь с ним и так, не причинив ему вреда. Я не говорю об убийстве. Деньги лежат под кроватью. Но, если вы боитесь, то, конечно, лучше и не пробовать.
Она меня так распалила, частью издевкой своей, частью этими деньгами, про которые все время говорила, что я бы, наверное, поддался на уговоры и пошел наверх, если бы не увидел, какими глазами она наблюдает за мной, за той борьбой, которая во мне происходила. Глаза у нее были такие злые, хитрые, что я понял: она хочет просто использовать меня, моими руками отомстить своему мужу, и она сделает так, чтобы я или что-то сделал с ним, или оказался в его власти. Тут она почувствовала, что выдала себя, и сразу же на ее лице появилась добрая, приветливая улыбочка, да только было слишком поздно, потому что мне все уже стало понятно.
– Я наверх не пойду, – твердо сказал я. – Мне хватит и того, что лежит здесь.
Она посмотрела на меня, и на лице ее ясно, как на листе бумаги, написано было презрение.
– Очень хорошо. Берите медали. Предлагаю вам начать вот с этого краю. Думаю, после переплавки они все будут иметь одинаковую цену, но эти – самые редкие, поэтому и самые дорогие для него. Замки взламывать необязательно. Достаточно нажать на эту медную шишечку, там потайная пружина. Видите? Берите сначала вот эту маленькую, он бережет ее как зеницу ока.
Она открыла один из ящиков, и прекрасные золотые медали предстали перед моими глазами во всей красе. Я протянул руку к той, на которую она указывала, но тут лицо ее переменилось, она поднесла палец к губам.
– Тсс! – прошептала она. – Что это?
Откуда-то из глубины дома раздался негромкий звук, как будто что-то протянули по полу, а потом послышались далекие тихие, шаркающие шаги. В мгновение ока она закрыла и заперла ящик.
– Это муж! – шепнула она. – Только не волнуйтесь, я все устрою. Сюда! Быстрее, встаньте за гобелен!
Она запихнула меня вместе с моим кожаным мешком за одно из полотен на стене, потом взяла свечку и выпорхнула в ту комнату, из которой мы пришли. Со своего места я ее видел через открытую дверь.
– Это вы, Роберт? – крикнула она.
Дверь музея ярко осветилась пламенем свечи, шаркающие шаги приблизились. Потом в дверном проеме я увидел лицо, большое тяжелое лицо, все в глубоких морщинах, с огромным горбатым носом, на котором низко сидели золотые очки. Чтобы через них смотреть, ему приходилось задирать голову, и нос его выпирал еще сильнее, как клюв какой-нибудь огромной птицы. Он был крупным человеком, очень высоким и плотным, поэтому фигура его в просторном халате занимала почти весь дверной проем. На голове у него красовалась пышная копна седых курчавых волос, но лицо было чисто выбрито. Его плотно сжатых тонких губ почти не было видно из-под грозного носа. Он остановился напротив двери со свечкой в руках и теперь смотрел на свою жену со странным злым и насмешливым выражением. Мне одного взгляда на него хватило, чтобы понять, что он любит ее так же, как она его.
– В чем дело? – спросил он. – Очередная истерика? Почему вы бродите по дому? Почему не ложитесь?
– Я не могла заснуть, – ответила она. Голос у нее сделался усталый, полусонный. Если она и правда когда-то была актрисой, то таланта своего не утратила.
– Вы не считаете, – все так же с издевкой продолжил он, – что чистая совесть намного улучшает сон?
– Нет, – ответила она. – Вы же спите отлично.
– В моей жизни есть только одно, чего мне стоит стыдиться, – сказал он, и от злости волосы у него встали дыбом, так что он стал похож на старого какаду. – И вам лучше, чем кому-либо известно, что это. За эту свою ошибку я уже расплачиваюсь.
– Так же, как и я за свою. Не забывайте этого!
– Вам, кажется, не на что жаловаться. Пострадал я, а вы только выиграли.
– Выиграла?
– Да, выиграли. Я полагаю, вы не станете отрицать, что после мюзик-холла оказаться в Маннеринг-холле – это очень даже неплохое продвижение. Какой же я дурак, что вытащил вас из того мира, которого вы достойны!
– Если вы так считаете, почему отказываетесь от развода?
– Потому что душевное страдание лучше публичного позора. Потому что проще страдать от ошибки, чем признать ее. И еще потому, что, пока я держу вас рядом с собой, я уверен, что вы не вернетесь к нему.
– Вы негодяй! Трус и негодяй!
– Да, да, миледи. Я знаю, что у вас на уме, но этому не бывать, пока я жив, и, если это случится после моей смерти, я позабочусь о том, чтобы вы достались ему нищенкой. Вы с вашим дорогим Эдвардом никогда не будете иметь удовольствия пустить на ветер мои сбережения. Зарубите себе это на носу, миледи. Почему это окно и ставни раскрыты?
– Мне было душно.
– Это опасно. Откуда вы знаете, что за окном не прячется какой-нибудь вор? Вам разве не известно, что моя коллекция медалей стоит больше, чем любая другая подобная коллекция в мире? Вы и дверь оставили открытой. Вы что, не понимаете, что так кто угодно может войти туда и рыться в моих ящиках?