Муха в розовом алмазе - Белов Руслан (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT) 📗
Через пять минут я знал, что мы выжили чудом: наш вертолет влетел в узкую, метра три, расщелину в скалах и в ней застрял. Покопавшись в памяти, я вспомнил эту глубокую расщелину – в 74-ом году наносил ее на геологическую карту масштаба 1:10000. Она представляла собой фрагмент сместителя крупного разрывного нарушения, отпрепарированного природными водами...
Кое-как открыв люк в полу салона, я увидел, что спрыгнуть вниз нам с Синичкиной не удастся. Вернее, спрыгнуть с восьмиметровой высоты, конечно, было можно, ведь спрыгнуть можно и с Останкинской башни, но вот приземлиться без существенных телесных повреждений мы едва ли смогли бы. И я принялся искать полиспаст, чтобы использовать его канаты для спуска. Но его на борту не оказалось.
– Придется шмотки и одежду на веревки рвать, – сказал я, озабоченно разглядывая блузку и джинсы Анастасии.
– У нас палатка есть, забыл? Ее растяжек хватит, чтобы спуститься с пятиэтажного дома, – ответила она, снисходительно улыбаясь. И тут же принялась развязывать рюкзак.
Веревок набралось больше десяти метров.
– А с пилотами что будем делать? – поинтересовалась Синичкина, наблюдая, как я их связываю. – Здесь оставим? Или зароем где-нибудь? Чтобы следы запутать?
– Интересный, однако, вопрос... – задумался я. – Понимаешь, все это крушение в любом случае на нас спишут. Найдут вертолет, исследуют и придут к твердому убеждению, что мы его хотели угнать в Афган... О Петрухе с чабаном ведь никто не знает.
– Так что же делать? Ты узлов на веревке побольше навяжи, чтобы легче было спускаться.
– Не знаю. Попали мы с тобой в переплет. Благодаря тебе, кстати...
– Кстати, если бы не я, то ты сейчас отдыхал бы на леднике с тремя пулями в животе. Белый снег, кровь и ты, уткнувшийся мертвым лицом в голубое небо – вот что мне почудилось за секунду до того, как я тебя толкнула.
– Почудилось, и катастрофу устроила! – взвился я. – Опасный ты человек. Креститься чаще надо! Психопатка!
– Ну ладно, ладно! Раскипятился! Ты лучше скажи, что делать будем? – спросила Анастасия и, увидев, что я задержал взгляд на ее синяке, уткнулась в карманное зеркальце.
– В принципе, как законопослушные граждане мы должны оставаться на месте аварии...
– А зачем? По всей вероятности "зайцы" – известные бандиты. Их найдут, и все на них спишут. Если мы попадем под следствие, а это месяц, не меньше, то друга твоего наверняка убьют.
– Это точно...
– Мне кажется, что надо просто исчезнуть. Пусть думают, что бандиты нас где-то высадили или выбросили.
– Ну-ну, – усмехнулся я. – Значит, мы спускаемся по веревке, а потом ее отвязываем, да?
– Ну да, – ответила Синичкина, чуть улыбнувшись. – Я морской узел такой знаю, если к концу его подвязать бечевку, моток у нас есть, Сережка положил, то, дернув за нее снизу, можно узел распустить.
– И откуда ты о таких любопытных вещах знаешь? Пиратствовала в молодости в антильских морях?
– Да нет. Я же дочь моряка. Смотри, как это делается.
Через десять минут мы были на земле. Еще через пять, тщательно уничтожив следы, ушли на правый водораздел Хаттанагуля.
Укромное место, с которого просматривался как Кумарх, так и место катастрофы, нашлось быстро. Палатку ставить не стали – ее могли заметить чабаны. По той же причине не стали разжигать костра. Поев в сухомятку, залегли спать в восьмом часу вечера.
Наутро 29 июля, часов в десять, прилетел вертолет, тоже Ми-8, покрутился над местом аварии, затем, выпустив веревочную лестницу, завис над своим искореженным собратом... К середине дня погибшие вертолетчики были извлечены из своей машины. К этому же времени нашлись трупы Петрухи и чабана. Улетел поисковый вертолет уже под вечер.
5. Сексуальные фантазии и ностальгические реминисценции. – Похоже, они кого-то грабят. – Внутренний голос рекомендует смыться.
Ночевать мы решили в устье Хаттанагуля. Во-первых, потому, что глупо было в сумерках идти к штольне, рядом с которой мог обретаться Баклажан, во вторых, мне очень хотелось провести ночь на месте, где четверть века назад стоял лагерь поискового отряда, лагерь, в который я пришел со студенческой скамьи.
Поставив в укромном месте палатку, мы перекусили консервами и, усевшись на берегу реки на теплых еще от солнца камнях, принялись молчать. Палатку в принципе можно было не ставить, июль все-таки. Но я надеялся, что ночью или под утро Синичкину одолеет ночная прохлада и, может быть, даже сексуальные фантазии (вот была бы удача!) и она импульсивно придвинет ко мне свое горячее тело. Но ее глаза, постоянно убегавшие от меня, глаза полные тяжелых мыслей, говорили мне, что такой исход ночи (пылкие объятия счастливых тел, бесконечное упоение бросившихся навстречу одиноких сердец, и, наконец, апофеозный крик дуэтом, крик, пронзающий ночь от края до края) скорее всего весьма и весьма маловероятен.
– Ты чего такая кислая? – спросил я, вдруг подумав, что Синичкину мучит предчувствие опасности. – Песец какой-нибудь подкрадывается? Ты скажи, я соломку подстелю.
– Да нет, опасности я никакой не чувствую, – ответила она в сторону. – Просто мне вдруг стало очень грустно... Здесь так тоскливо. Камень кругом... Он давит.
– Это для тебя здесь тоскливо... Ты просто ничего не видишь. Хочешь я раскрою твои глаза?
И, не дождавшись ответа, начал гальванизировать прошлое...
– На этом месте в октябре 1974 года стоял лагерь поискового отряда под командованием Мартуна Онановича Хачикяна. А вон там, на самом краю, под той отвесной скалой, стояла моя одноместная палатка Я, только-только принятый в Тагобикульскую партию, работал в отряде на должности техника-геолога с окладом 105 рублей, плюс 15% районных, 40% полевых и столько же высокогорных.
...Ночью было холодно, температура опускалась до восемнадцати градусов (речка еще днем промерзла до дна) и вылезать утром из спальника было совсем тоскливо. Да еще вчера разбилось стекло керосиновой лампы. Последнее.
Ноги в холодных резиновых сапогах быстро окоченели, и перед завтраком мне пришлось оживлять их у кухонного костра. Усевшись на раскладной стульчик, я снял сапоги и протянул бесчувственные стопы к огню. Они быстро согрелись, на душу накатила приятственность, тем более, что из казана приятно пахло макаронами по-флотски. Потом запахло паленой синтетикой, и я понял, что остался без предпоследней пары носок.
Так и оказалось: взглянув на одну, а потом и на другую ступню, я увидел, что они голые. "Пора переходить на портянки" – вздохнул я и направился к палатке канавщиков. Но байковый утеплитель в ней уже отсутствовал.
"Партянка нада? – сразу же догадался взрывник Бабек. – Иди палатка Мартуна, там еще есть". Мартун был в отгуле, и я без зазрения совести оторвал от его утеплителя четыре квадратных куска (два на смену) соответствующего размера, переобулся у костра, съел тазик макарон и ушел с Раей Галимзяновой, тоже молодой специалисткой, на верхние канавы. Они были на самом верху, на 3400...
По дороге мы здорово согрелись. "Ненавижу горы", – болезненно морщась, сказала Галимзянова, увидев, наконец, что все окрестные вершины топчутся под ее ногами. И брезгливо повертела перед глазами пальцами левой руки: большинство из них были разбиты при отборе образцов непослушным геологическим молотком.
...На документацию канавы и отбор бороздовых проб ушел весь день. Спускался я в лагерь в дурном расположении духа – еще в обед стало ясно, что прошедшая холодная ночь прошла весьма плодотворно: на обоих верхних веках появились признаки многообещающих ячменей.
После ужина – тазик борща, тазик гречневой каши, литр крепкого чая – я заглянул в палатку канавщиков и минут пятнадцать слушал, как коногон Махмуд играет на дутаре. Перед сном зашел в палатку Галимзяновой (а вдруг поманит пальчиком?), но Рая смотрела мне в глаза и видела в них Ксюху, молодую мою жену, которую последний раз я целовал еще в августе, на пятом месяце ее беременности.
