Рожденный на селедке (СИ) - Шульц Гектор (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT) 📗
- Матье! – крикнула тонко Джессика, когда её схватили грубые лапы стражей.
- И его, - дополнил светлейший герцог, указав на меня пальцем. – Здесь зреет злобная израда. Кувшин был запечатан. Я чист и руки тоже девственно мои чисты. Испанцы и ублюдок виноваты. Они, поняв, что им не победить, решили нашу королеву вероломно отравить, искусной ложью одурманив её разум и в вино плеснув отраву.
- Ты совершенно безжалостный моржовый хер, - рек я, когда и в меня вцепились лапы стражей. – С истинно бабьей свербящей гузкой, покрытой омерзительными прыщами.
- Повешу твой язык на стену. Пусть служит он другим напоминанием, - осклабился герцог, но вздрогнул, когда раздался голос испанской королевы.
- Я призываю в свидетели ту, кто неспособен лгать. Ту, кто недавно скончался от яда. Ту, что сейчас идет по дороге скорби к Золотым вратам. Явись, сестра. И укажи нам на злодея, - громко произнесла она и мстительно улыбнулась, словно фурия, но герцог махнул рукой и перебил её невежливо.
- Молчите и молите о прощенье, - сказал он, и сахарный голосок его увял, как старца уд. – С прискорбием великим беру бразды правления в свои я руки. Ежели кто-то против этого, скажите. Я приму любой ответ.
- Я против, - сказал я. – Ебись ты, блядин сын, хореем в рот, а ямб пускай твое дристало мучит.
- Ублюдка воля не является святой, - сказал он и обвел взглядом зал, а я с надеждой посмотрел на господина кастеляна, но тот потупил глаза и гаденько улыбнулся, после чего громко ответил не то, чего я ждал.
- Прими бразды, великий герцог, - скрипящим от волнения голосом, сказал он, а я побледнел, узнав его. – Смиренно мы склоняем головы.
- Склоняем, - сказал великий магистр, чей голос тоже изменился, став не мрачным и мужским, а бабьим и высоким.
- О, Ваша милость. Где же вы, - тихо прошептал я. План почему-то пошел по другому сценарию. И тут меня осенило, а в голове возникло мрачное предсказание лукавого духа. - Война и два предательства грядут. И это плата за совет, - вот оно, предательство того, в ком я уверен был. И здесь война, когда казнят испанку. Ох, Судьба, зуборвальная ты профурсетка.
Нас отвели в подвалы и поместили всех в одну камеру. Узкую и воняющую плесенью и потом былых сидельцев. Софи, не стесняясь, плакала, и призывала на мою голову проклятья. Маргарита молчала, сев на грязный лежак и подтянув к подбородку ноги. Её красивое желтое платье испачкалось и стало грязно-коричневым, но королеву это не волновало. Я заметил, что её глаза опухли и покраснели, после чего подошел к ней и преклонил колени.
- Прошу простить меня. Я не знал, что все так будет.
- Уймись, паяц. Я все еще верю в твой план, - сказала она, коснувшись моей головы и заставив удивиться её словам.
- Верите? – спросила её Джессика.
- Верю, - сказала она и даже Софи перестала плакать. – Я видела глаза сестры, я видела её веру. Я верю ей, а значит, и тебе.
- Наш план пошел совсем не так, как мы рассчитывали, Ваше величество, - сказала Джессика. – Теперь мы в тюрьме, гнием в сыром мешке, а негодяи сверху празднуют победу. - Но королева лишь усмехнулась на её слова.
- О, нет, дитя. Все только начинается, поверь. Убить нас он не сможет, в этом нет резона. Сначала будет суд, где негодяй нас обличит и сахаром ядовитым убедит в этом других. И лишь потом, когда все признают его правоту, нас казнят.
- О, грязный выблядок слепой беззубой шмары, - сказал я, когда понял, о чем говорит королева.
- Истинно так, паяц. Истинно так, - кивнула она. – А посему, заканчивайте слезы лить и лучше отдохните. Финал сей пьесы впереди и у нас в ней главные роли.
- Ежели, что пойдет не так, - тихо сказала Софи, обращаясь ко мне. – Я тебя удавлю без сомнений и вырву твой лживый язык.
- Ты не успеешь, - улыбнулся я. – Моя ошибка – мне и отвечать, Софи.
- Да будет так. Пусть Бог твои слова запомнит, - сказала она и отвернулась к стене, продолжая оплакивать Её милость.
- Матье… - я отстранился от Джессики и покачал головой.
- Не трогай меня. Я нечист и гнусен. Нет, Джессика. Не тронь. Мне тягостно и тоскливо на душе.
- Хочу, чтоб знал. Тебе всегда я буду верить, - сказала она и вернулась к своей королеве, а я оперся лбом о влажную решетку и замолчал.
Не знаю, сколько провели мы времени в застенках, но когда за нами пришли, мои ноги ныли и тряслись от усталости и холода. Где-то там, в темноте, сходил с ума сиятельный граф, страдающий по милости светлейшей Блядской рожи, а я никак не мог ему помочь. Я понимал, что это моя вина. Я думал, что королева сразу пробудится и гневным перстом укажет на негодяев, но реальность была другой. Обыденной и злобной жабой. Где-то наверху остывало её тело, а падальщики уже рвали страну грязными клювами и пачкали отвратными сраками трон моей королевы.
Я молча шел впереди всех, высоко задрав голову и не обращая внимания на тычки стражников. За мной шли и дамы, включая Маргариту, которая пообещала самолично оторвать особо рьяному стражу хер, если тот не перестанет колоть её в зад своей пикой. Но мое спокойствие улетучилось, когда я вошел в тронный зал и увидел Блядскую рожу на троне.
Он сидел, не доставая ногами до пола, а на его голове тонким золотым светом сияла корона, еще вчера украшавшая прекрасные золотые локоны моей королевы. Гнилоустный хорь скалился и веселился, не обращая внимания на то, что совсем рядом с ним, на мраморном и холодном камне лежит та, кому он клялся в верности и лобызал отвратными губами подол. Рядом, по правую руку от него стоял великий магистр, облачившийся ради такого случая в парадный доспех, а слева некогда милый моему сердцу господин Жори, на поверку оказавшийся колченогой сукой. Нас поставили на колени в унизительные позы перед лицами негодяев и отказались снимать кандалы.
- Взгляните на них, милорды, - сказал светлейший герцог, суча ножками, как поджаренный лучиной жук. Он набелил до безобразия щечки, а губы контрастно намазал розовой помадой и прицепил себе под нос блядскую мушку. Я мстительно улыбнулся и показал ему язык. – По-прежнему у них нет раскаяния в содеянном. Лишь зубоскалят и в душе смеются.
- О, блядин сын, - зло сказал я. – Еще не вечер и далеко не конец.
- Дерзи, ублюдок глупый, - усмехнулся великий магистр, поглаживая медальон на груди. – Лишь дерзость у тебя осталась.
- Не только, - сказал я и, прочистив горло, харкнул в его сторону великолепнейшим сгустком, который оставил на его одежде противные пятна.
- Довольно ненужных ругательств, - сказал светлейший герцог, добавив голосу строгости. – Вы обвиняетесь в измене. Все вы. И тот старый глупец, что гниет в подземелье. Не видать вам прощения ни здесь, ни на Небе.
- Ядовиты твои слова, дурак, - сказала Маргарита, отказавшись вставать на колени. Она обвела притихший знатный люд гневным взглядом и указала пальцем на побледневшего герцога де Кант-Куи. – Не мы злодеи, добрые милорды. А тот, кто лестью, сахаром и жаром слов своих, посеял в вас зерно сомнения. Вы знали, что Изабелла была моей сестрой. Любимой сестрой, которой зло не в силах причинить я.
- Все впервые бывает. И яблоко, что из Рая изгоняет, и предательство родных, - ответил ей лысый негодяй, щупая свою колючую лобковую бородку. – Я вас казню, миледи. За предательство и отравление вашей сестры. И вам не избежать наказания. Ваше последнее слово?
- Нет у меня слов, желчный вепрь с личиной ребенка, - процедила Маргарита, и её некрасивое лицо стало еще некрасивее. – Лишь одного призову я свидетеля. Сестру свою, что стоит у Райских врат.
- Не одурачишь нас ты колдовством, испанка, - зло бросил герцог и побледнел, когда в зале резко потухли свечи, и потянуло могильным холодом. – Что такое? Что здесь?
- Правда, которую так рьяно призывали, - раздался глухой, но знакомый голос, а со стороны холодного камня, где лежало тело королевы, появился бледный, полупрозрачный силуэт. – Кто звал меня, яви свой лик.
- Я звала тебя, сестра, - тихо ответила Маргарита, а потом поморщилась, когда где-то закричали три женщины и раздались звуки тела, упавшего на пол мешком. Силуэт подплыл ближе, а я с трепетом признал в нем мою королеву. Её бледное, полупрозрачное лицо было полно скорби и тихой грусти. Она ласково прикоснулась к щеке сестры, но призрачная ладонь прошла сквозь кожу, не встретив препятствий. Тихий ветер, пробежавший по нашим лицам, оказался её смехом. Грустным и безжизненным. Знатный люд, словно по команде, опустился на колени, тоже признав свою усопшую госпожу.
