Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди - Демина Карина (книги онлайн без регистрации полностью .txt) 📗
Но Настасью она упредить решила.
А то мало ли… вдруг и она занеможет…
Только разве ж Настасья слушала?
— Пустое, — отмахнулась она, не спуская с баронета влюбленных очей. Верно, в них-то он всем был прекрасен: и рябым лицом, которое густо мазал белилами, да все равно оспины проглядывали, и вывернутыми губищами, что лоснились, будто намасленные. И волосами реденькими, которые зачесывал набок да смазывал бриллиантином…
Баронет ходил аккуратненько, как-то по-бабьи и с прискоком. Разговаривая, слегка шепелявил. А порой и в словах путался. Еще он премерзенько хохотал, от смеха его Яську аж передергивало, да только… кто она такая?
Будущая баронетова сродственница.
— Ах, дорогая Яслава, — баронет обратился к Яське, — вам не стоит переживать. Я лично займусь вашим жизненным обустройством. Для меня важно счастие моей ненаглядной Настасьи…
Ненаглядная Настасья пунцовела, что дикий шиповник.
А Яськина неприязнь к барону только крепла.
Меж тем баронет преподнес Настасье кольцо с зеленым камнем, самолично на ручку надел да еще и добавил, что любовь его столь велика, что никаких сил ждать нету. Оттого завтра же свадьба и состоится.
— Жреца пригласил. Мне еще подумалось, что это за свадьба такая, когда жреца в дом зовут? Нормальные-то люди идут в храм, чтоб перед ликом богов клятвы принесть. А этот… нет, жрец солидным был, толстым таким, с рожей круглой. И голос громкий, хороший. Молитвы так пел, что и я заслушалась. И подумывать начала, что, может, не так все и плохо. Баронет? Пускай себе… небось не из первых, оно и к лучшему. Главное, что видно — не бедный человек. Настасье и наряду подарил, и колечко, и бусики из розовых камушков… любит ее, ручки вон целует. А что хворый, так ведь то посочувствовать человеку надо. Ему небось тяжко жить, хворому-то… и не оттого ли жену он ищет простую, которая капризами кобениться не станет. Настасья вон и красавица, и умница, и хворого обиходит. Хорошо бы, конечно, детки пошли, но ежель боги не дадут, то тут уж… авось и помрет рано, тогда Настасья еще кого сыщет, такого, чтоб и вправду по сердцу…
За эти мысли и сейчас было стыдно, хотя, боги знают, что не желала Яська баронету зла. А что думала про смерть, так ведь все люди смертны, а особенно те, у которых нутро гнилое.
— После того как их мужем с женою объявили, баронет заявил, что, дескать, первая ночь брачная должна состояться в фамильном его имении. Что он просто обязанный новую баронессу семье представить. Настасья разом сникла, небось она про семью и думать не думала. А он только вьется, успокаивает, мол, такая раскрасивая раскрасавица всем по сердцу придется. Все ее уже любят, ждут, и надобно поспешить, чтоб успеть до темноты. Заложили бричку… сваха-то с нами не поехала, а мне велела за сестрицею следовать неотступно. Мол, ныне я не просто так, а компаньонка самой баронессы. Настасья мигом надулась, глядит сверху вниз, ручкой машет. Я бы за нею и так поехала, куда ее, дурищу этакую, одну отпустить… знала бы, как оно будет, силком уволокла бы…
Она замолкла, вспоминая дорогу.
Четверик лошадей.
И баронета, что самолично сел на козлы. Правил легко, будто бы всю жизнь только тем и занимался. Лошади же, не чета деревенским, холеные, с боками блестящими, сытыми, шли споро. Бричку покачивало, а Настасья знай себе головою крутила.
Любопытно ей было все.
И город, поглядеть который так и не вышло, и дорога широченная, плоским камнем выложенная. И так ровненько, камень к камню, что будто бы и не дорога — лента девичья. Как на нее вышли, так и засвистела плеть по-над конскими головами. И сами они приняли в галоп.
Летела дорога.
Уводила.
От домов, от людей, и Яська сама не заметила, как и дорога-то исчезла, скрылась под белым моховым покровом. Тихо вдруг стало, как бывает только на погосте. Холодом повеяло. И Настасье самою сделалось зябко, если накинула на плечи вязаную шаль, мужнин подарок.
А кони храпят. И несут, уже не разбирая дороги. Луна вдруг выкатилась, круглая такая, которую в народе колдовкиной кличут. Но вскоре и она исчезла. Небо же сделалось темным, но не черным — серым, в подпалинах. И было оно столь странно, что Яське захотелось немедля вернуться. Она вцепилась в бричку, и та захрустела, точно вот-вот рассыплется…
Но тут из ниоткуда появился дом.
Яська точно знала, что не бывает, чтобы дома появлялись из ниоткуда, особенно такие вот, огроменные. Он был бел, но белизна его гляделась грязною.
— Ох, Ясенька… — Настасья аж задохнулась от восторга. — Ты только посмотри!
— Нравится? — Баронет обернулся.
Глаза полыхнули красным… примерещилось. Конечно, примерещилось… с перепугу. С того, что не по вкусу Яське это место и дом тоже, о дюжине тонюсеньких колонн, о крыше двускатной, на которой крутился кованый флюгер. И престранно так крутился, то в одну сторону, то в другую, хотя ж ветра и вовсе не было. Не по вкусу и лестница со ступенями широкими, да только трухлявыми, словно зубы старой колдовки.
И холодок по хребту бежит.
Криком бы кричать немым, да только застыл он в горле. Кони же, всхрапнув, остановились.
— Что ж, дорогая моя супруга, — баронет ловко соскочил и ручку Настасье подал, — прошу вас…
Яська выбиралась сама.
С трудом сдерживала она желание перебраться на козлы да хлестануть коней, что стояли смирнехонько, будто зачарованные. Глядишь, и вынесли бы с этого болота… Не посмела.
Выбралась кое-как из коляски.
Уговорила себя, что велики у страха глаза. Небось не доводилось прежде Яське бывать в господских домах, вот и робеет. А Настасья уже по лестнице поднимается, глядит только перед собою. И остается — догонять. И Яська бежит почти бегом, да только догнать не способна. Лестница-то на деле крутой оказалась, так и норовит ступенечку под ноги сунуть.
Двери тяжелы.
Скрипят.
А в доме темень темная… нет, встречают, женщина высокая, иссохшая до того, что, кажется, дунь посильней и рассыплется. В руке ее — подсвечник, да не простой, но рогатый. И свечи стоят хорошие, белые, и огонь горит ровно, да только…
Яська моргнула.
— Добро пожаловать, дорогая Анастасия, — сказала женщина, передавая диковинный подсвечник баронету. Сама же обняла Настасью, расцеловала в обе щеки. — Я несказанно рада, что с вами сын мой наконец обрел личное свое счастье, но идемте скорей. Мои дочери желают воочию убедиться, что в жизни вы более прекрасны, чем на карточке.
Она говорила и вела Настасью, а та шла, будто зачарованная.
Или и вправду зачарованная? Ей-то прежде никто слов этаких, ласковых, не говаривал. А про Яську все и запамятовали. Она шла следом, пока путь ей не заступила мрачная девка в черном платье.
— Ты пойдешь со мной.
— Куда?
Оставлять Настасью одну Яська не собиралась.
— Куда скажу, туда и пойдешь. Или думаешь, что тебя за господский стол посадят? — Девка скривилась: — Хватит одну уже…
Почему Яська и вправду с ней пошла? Который год спрашивала себя о том, но ответа не находила. Она просто вдруг оказалась в комнате, махонькой такой комнате, куда еле-еле лежак влез.
— Отдыхай, — велела та же девка. — Завтра будет тяжкий день.
Она оставила на лежаке поднос, серебряный, вида роскошного весьма, с сушеным мясом, с хлебом зачерствелым, покрытым белесою плесенью. Этакий хлеб дома только свиньям и замачивали.
Дверь закрылась.
А Яська хлеб взяла, думала выкинуть, но сунула за пояс. К мясу же прикасаться не стала и вина не тронула, верно, тем и спаслась.
Она легла, думая, что завтра же поговорит с Настасьей, что если уж та счастлива в этом доме и с этаким мужем, то и пускай. А Яське тут оставаться вовсе без надобности. Вернется она. И пускай не выйдет замуж, ей-то не особо охота, но устроится куда служанкою. Небось не белоручка, все умеет, что стирать, что убирать, что готовить… с этой мыслью, почти успокоенная, Яська и уснула. А проснулась… проснулась посеред ночи.
Было не темно.
И не светло.
