Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди - Демина Карина (книги онлайн без регистрации полностью .txt) 📗
…Бурнул зачищали три королевские полка. Мелкою гребенкой прошлись, каждый камушек перевернули. Кого с ходу посекли, а тех, что уцелевшие, казнили. И не на виселице. Королевскою волей четвертовали… и, выходит, не всех нашли.
— Слыхал, стало быть, — Янек вздохнул, — я еще тогда Шаману говорил, что нельзя его. Туточки люди всякие есть, да только чтоб совсем уж душегубы… а он наплел, что, дескать, по навету на каторгу спровадили, а тамочки буча началася, он и сбег… ага, по навету… и клеймили за нежную душу.
Янек присел у стены, ноги просунул меж столбиками балюстрады.
— Шаман у нас добрый, верит людям… а ныне-то небось Хлызень иначе запел. Послушаешь, он самолично бунту и поднял, и надзирателей сам резал… начальника каторги и вовсе спалил.
— Может, и так.
Сожгли пана Бискувецкого, а с ним сожгли и сына его, к отцу прибывшего. Парню только-только семнадцать исполнилось.
— Уйду я отсюдова, — признался Янек.
— Куда?
— К людям… вот, веришь, тянет меня к людям со страшною силой. — Он прижал руку к груди и кафтанчик свой, явно снятый с кого-то, к кому Янека в недобрый час притянуло, одернул. — В писатели пойду…
— Прям так сразу и пойдешь?
Себастьян присел рядом. С беседой, глядишь, и ночь скорее минет.
— А чего? Думаешь, не смогу?
— Я такого не говорил.
— Ага, зато подумал. Небось раз разбойник, то и все! А я в разбойниках временно! По жизненным обстоятельствам, можно сказать. А так-то я писатель…
— И чего ты написал?
Янек зарозовелся.
— Пока ничего, но напишу всенепременно. У меня знаешь какая мысля есть? Озолочуся!
Он приосанился.
— Я даже письмецо издателю написал, что, мол, так и так, хочу написать для вас книгу. И не просто там книгу, навроде тех, что выпускаете, потому как они мутотень же ж! А настоящую! Ее все покупать станут.
— Почему?
Янек поглядел на Себастьяна снисходительно.
— Потому, что это — литература! — Слово он произнес по слогам, с придыханием. — А не бабьи сказки. У меня уже все продумано! Надобно только сесть и записать. Это ж нетяжко. Туточки попросту времени нема, то одно, то другое… и вдохновение. От скажи мне, какое в этакой жути вдохновение?
— Никакого.
— От и я говорю, что никакого… а выберусь, так оно враз и появится. Запишу, отправлю, стану знаменитым… — Янек зажмурился, верно представляя себе грядущую славу и толпы поклонниц. Или поклонников.
Все ж таки новый знакомый не был так уж хорошо знаком Себастьяну.
— А что издатель? — поинтересовался Себастьян в поддержание беседы.
За дверью по-прежнему было тихо. Себастьян надеялся, что у Евдокии получится отдохнуть, завтрашний день грозил быть еще более насыщенным.
— А ничего. — Янек махнул рукой. — Отписался, чтоб я рукопись ему выслал… думает, что раз Янек не столичный, то и дурить его можно…
— Как дурить?
Требование издателя представлялось Себастьяну вполне логичным.
— Обыкновенно. — У Янека определенно имелось на сей счет свое мнение. — Сам подумай, я ему рукопись пришлю, а он ее издаст.
— И что?
— Да не под моим именем! Себе присвоит. И имя другое поставит… и деньги будет грести лопатою. А мне что останется? Локти кусать? Э нет, Янека так просто не проведешь… у меня таланта имеется! И с талантой я не пропаду! Так что пущай сначала договор мне пришлет на десять тысяч злотней, а уж там…
— На десять? — Себастьян подавил смешок, а Янек нахмурился пуще прежнего.
— Думаешь, мало?
— Двадцать проси. Если что, то еще поторгуешься… и процент с продаж.
— Да?
— А то, вот смотри, издадут книгу… а потом еще раз и еще, и тебе уже с того ничего платить не станут. Разве справедливо?
На лице Янека одна за другой менялись эмоции.
Удивление.
Обида: он вдруг явно осознал, что его, наивного провинциала, едва не обманул столичный издатель.
Решимость.
— Спасибо! — Янек от души хлопнул Себастьяна по плечу, но поскольку плечо было Сигизмундусовым, для этакого бурного проявления эмоций не предназначенным, то враз заныло. — Я этого не забуду! Слушай, а сколько просить-то? Процентов двадцать пять?
— Лучше сразу пятьдесят. Или семьдесят. Книга-то твоя. А интеллектуальный труд самый сложный. Ему-то что? Взять готовую рукопись да на печать отдать.
— Твоя правда! — Янек восхитился простотой и очевидностью мысли. — Я ж все сделаю… сам… ну голова, студиозус!
Себастьян заранее посочувствовал тому неизвестному издателю, которого судьба сведет с Янеком. Он же, премного возбужденный открывающимися перспективами, желал поделиться радостью с единственным человеком, пониманию которого, как оказалось, были доступны столь тонкие материи.
— А хочешь… хочешь, я тебе про книгу свою расскажу?!
Себастьян не хотел, но, с другой стороны, лучше уж слушать о книге, которая, к счастью, существовала пока исключительно в Янековом воображении, нежели прислушиваться к шорохам дома, гадая, мыши то или нечто иное, неживого свойства.
— Не боишься, что украду?
Янек задумался, но потом головой потряс:
— Ты ж студиозус… на кой тебе моя книга? Свою придумаешь, вона какая голова!
— Какая?
— Большая! И вообще, небось у тебя моего таланту нету… так что слушай.
Себастьян хмыкнул, а Сигизмундус возмутился до глубины своей души, поелику полагал, что талантов у него множество, а помимо талантов и образование имеется, почти оконченное. Янек же небось и пишет с ошибками…
— В общем, короче так… жил в одном селе простой парень, кузнецов сын. И звали его Физдамокл!
— Как? — Имя главного героя несколько озадачило Себастьяна.
— Физдамокл, — с гордостью повторил Янек. — Ну не Янеком же его называть!
— Почему бы и нет?
— Эх ты, студиозус, сразу видно, что не понимаешь ты желаний простого читателя. Герой должен выделяться средь всех!
Себастьян, подумав, согласился, что в обычном селе парень по имени Физдамокл однозначно бы выделялся.
— Вот… и жил он себе… жил… в кузне работал… а по вечерам книги читал.
— Какие?
— Философские!
— 3-зачем?
— А потому что он был умным! Герой должен быть умным. — Янек поднял палец. А Себастьян живо представил себе обыкновенного сельского кузнеца с тайною, по местным меркам почти извращенною страстью ко чтению философских трактатов.
Он буквально увидел дебелого детинушку, пропахшего кузней и селом, конопатого, слегка прыщавого, но солидного в плечах. У детинушки были засаленные волосы, перехваченные кожаным шнурком, и пудовые кулаки. Он вообще до драки охоч был, что с детства повелось: даденное маменькою имя приносило детинушке множество огорчений, оттого и характер его сделался мрачен, нелюдим. Оный детинушка, про себя неистово ненавидевший имя и матушкину придурь, облизал пальцы, подумав, что сего явно будет недостаточно, вытер их о холщовую, изрядно заношенную рубаху.
Подвинул к себе медянку с лучиною.
А после достал из-под печи сверток, правда, не с философским трактатом — их Физдамокл честно пробовал читать, но ничегошеньки не понял, зато запомнил с десяток словесей, и ныне до холеры ладно материться выходило экзистенциальностью бытия. В свертке обнаружилась книжица попроще, из тех, что продают из-под полы, поперек королевского эдикта о нравственности.
— И вот, жил себе Физдамокл… жениться думал… на Мане, дочке Старостиной…
Маня про страсть жениха к книгам не знала, да и вовсе не желала замуж за него идти, но больше к Мане никто не сватался, поелику была она огромна, грузна и кулаки имела мало меньше Физдамокловых.
Он ее очень любил… — всхлипнул Янек от избытка чувств и предупредил: — Сейчас случится трагедия.
Маня найдет тайник с книжкою? Аль те карточки, которые Физдамокл берег пуще книги, прятал под половицею, где некогда матушка его покойная держала от батьки самогон.
— На деревню налетели вороги…
— Какие? — Себастьян моргнул, прогоняя видение — краснолицую Маню, до глубины души пораженную развратной натурой жениха. Девки на карточках сплошь были сисястые да задастые, а уж позы принимали такие, что и думать срамно.
