Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди - Демина Карина (книги онлайн без регистрации полностью .txt) 📗

— Ты что! Она ж баба… она влюбится…

Себастьян потряс головой, отгоняя образ утонченной эльфийки, которая вдруг, не иначе с помутнения рассудка — мало ли что с ней вороги неизвестные утворили, — прониклась чувствами к сельскому кузнецу, пускай и княжеских кровей. Образ не отгонялся.

Эльфийка вздыхала утонченно, на разные лады, согласно свитку «Тридцать три лукавых взгляда, или Высокое искусство бессловесной беседы сердец». И ресницами трепетала, создавая тайное послание в технике «последнего луча заката, что в прощальном вздохе касается лепестка белой лилии», доступной лишь эльфам. Но Физдамокл эльфов до сих пор не видал, техникой не владел, и оттого подобные признания, пожалуй чересчур уж откровенные для девицы королевского дома, оставались по-за его пониманием.

Напротив, эльфийку он от души жалел.

Тощая.

И без сисек. А баба без сисек что конь без гривы, глядеть на этакое паскудство больно. Он и не глядел, но эльфийку норовил подкормить, сальцем там чеснокового посолу аль мясцом, брагу совал вновь же, потому как брага, со сметаною свежей мешанная, для бабьего тела пользительна…

— В кузнеца? — уточнил на всякий случай Себастьян. Он не имел опыта этакого литературного творчества, все ж таки в стихах все куда проще.

— В князя. Ну и да… в кузнеца.

А еще следопыта и лучшего мечника в королевстве… и спасителя могутных ведьмаков, обладателя дара. Страшным он человеком вырисовывался, этот Физдамокл.

— А он?

— Ну… он же ж не баба, чтоб сопли разводить. И вообще, он по Мане горюет…

…вспоминая о ней с трогательной нежностью, особенно о стати, до которой эльфийке несчастной, воспитанной на принципах умеренности и утонченности, пить и пить.

— Но после ничего… присмотрится. Она же ж королевна, самое оно для браку… этого… как его…

— Династического?

— Вот-вот. Он потом еще и короля эльфийского спасет…

— И королеву…

— Думаешь?

— Чем больше Физдамокл спасет народу, тем оно правдивей. Он же ж не просто так. — Сигизмундус решился поучаствовать в процессе творческом. — Он — заступник простых людей… и надежда… и реформатор… и значится, спасать должен всех.

Взгляд Физдамоклов погрустнел. Все же отличался он некоторым здравомыслием или даже приземленностью, свойственной людям простым, а потому на вещи смотрел реалистично: всех не спасешь. И вообще, на кой ляд с какими-то спасениями возюкаться, когда ему-то самому довольно что кузни новой, что картинок срамных.

Бабу опосля он и сам себе сыщет.

— Точно! — Янек заерзал, не сиделось ему. Да и как тут усидеть, когда шедевра сама в руки идет! — Потом он князем станет… ну, дед его помрет на руках. И еще заплачет.

Себастьян согласился, что на месте Физдамоклова деда, княжьих кровей и воспитания особого, он бы тоже плакал горько, оставляя державу на этакого наследничка.

— Очень трогательно выйдет… а злодею Физдамокл самолично голову оторвет!

— Руками?

Янек вновь задумался, но после головой покачал, признаваясь:

— Мечом… ну у него ж есть меч!

И верно — Физдамоклов меч аки воплощение возмездия и справедливости.

— Вот… и править начнет мудро… воров всех перевешает. И разбойников. И вообще, тех, кто по закону жить не хотит. — Янек поскреб голову, не задумываясь, что и сам-то он не больно с законом в ладах. — И будет править, значится…

— И всех спасать.

— А то!

— Хорошая история… жизненная…

Янек зарозовелся, похвала была ему приятна.

— А хочешь… — В голову пришла удивительная мысль. — Хочешь, я тебя в соавторы возьму? Вдвоем оно писать сподручней! Смотри, ты одну главу, я другую… этак вдвое быстрей и напишем!

— Спасибо. — Себастьяну подумалось, что этакой чести он еще не удостаивался. — Но… у меня таланту нет… не хватит… точно не хватит.

Физдамокл глядел с упреком.

Мир взывал о спасении, а огроменный меч, чем-то смутно напоминавший дрын, явно свидетельствовал, что спасение грядет вне зависимости, что думают о том спасаемые…

Себастьян потряс головой.

Нет уж… он как-нибудь сам обойдется, без гениальных творений. Правда, Сигизмундус был с ним категорически не согласен. Он, открыв для себя чудесный мир ненаучной литературы, вдруг осознал, что способен сотворить многое… или хотя бы историю про одного студиозуса, у которого никогда и ничего не получалось, потому как был он пусть и умен, но слаб телом, и всякие недобрые, лишенные душевной тонкости люди тем пользовались, причиняя студиозусу немалый ущерб.

— Прекрати, — шепнул Себастьян.

— Чего?

— Это я не тебе…

Сигизмундус прекращать не желал. История о студиозусе, который совершенно случайно нашел кольцо огроменной силы и стал подчинять демонов, рисовалась воображением во всем его великолепии.

— Ты демона хоть раз видел? — поинтересовался Себастьян, но вторая часть его натуры резонно возразила, что демонов мало кто видел, а потому и нужды нет писать о них достоверно, главное, чтоб подчиненные Сигизмундусом Великим демоны выглядели правдоподобными. А уж тут Сигизмундус постарается, даром, что ли, он по нежити специалист?

Себастьяну оставалось надеяться, что этакая дурь ненадолго…

ГЛАВА 14

Столичная и почти приличная

Пан Вильчевский на цыпочках крался по коридору.

Коридор был в меру темен, довольно мрачен, в основном из-за плотных гардин, которыми пан Вильчевский еще года три тому завесил окна. Решение сие далось ему нелегко. Он не один листок бумаги извел, подсчитывая, в чем же меньший убыток будет — в замене окон, давших трещины, или же в свечах, кои придется тратить, ежели кому из постояльцев вздумается устроить вечернюю променаду.

И ныне со вздохом вынужден был признать он, что решение принял не самое верное. Из окон дуло, невзирая на паклю, белый мох и газетные листы, мучным клеем прилепленные плотненько. И значит, рамы вовсе рассохлись, а по стеклу поползли новые трещины.

Летом-то еще ничего, а вот к зиме через этакие окна все тепло выдует, и значит, менять придется.

Настроение, и без того в последние дни бывшее отвратительным, вовсе испортилось. Это ж какие траты ждут-с? И подумать-то страшно.

Пан Вильчевский не то вздохнул, не то всхлипнул.

И свечечку, слепленную самолично им из огарков, которыми постояльцы уже брезговали, поправил. Кособоченькою получилась, зато горела хорошо… почти и не дымила.

Он остановился. Прислушался.

За дверью было тихо… этак тихо, что аж боязно стало, но жадность и праведный гнев оказались сильнее страха, и из кармана халата пан Вильчевский извлек ключи.

Конечно, нехорошо в чужой нумер без спросу входить. Да только… воровать тоже нехорошо!

Замок поддался не сразу, со скрипом, заставляя думать еще и об этаких тратах, но дверь все ж отворилась. В комнату пан Вильчевский входил с опаской. И, на пороге остановившись, долго вертел головой, щурился, принюхивался.

Пахло духами панны Каролины.

И муженька ейного, который пану Вильчевскому был крепко не по вкусу… сердечными каплями, пожалуй. Валерьяновым настоем. Неужто шалят у красавицы нервы? Но баба… с бабы спросу немного.

Он все же вошел и дверь за собою прикрыл.

И полотенчико, которое на плече нес, положил на столик, решивши, что если вдруг возвернется пан Зусек со своим семейством — а пан Вильчевский самолично всю троицу ко дверям проводил и кланялся еще, но за учтивость ни меднем не пожаловали, — то скажет, будто бы уборку затеял. Конечно. И рядом с полотенчиком легла метелка из гусиных перьев, изрядно потрепанная, кое-где и молью побитая, но в целом весьма даже неплохая.

Пан Вильчевский запалил газовые рожки. И скривился. От же… сразу видно, что нет у людей уважения к вещам, вон платье на полу валяется… чулки… а раз свое не берегут, то что тут о чужом говорить?