Полынь - трава горькая (СИ) - Вересов Иван (читаемые книги читать онлайн бесплатно TXT) 📗

Полынь — трава горькая

Иван Вересов

Глава 1. Нина

Каховка, Перекоп, Керчь — названия железнодорожных станций высвечивали в памяти обрывки уроков по истории из школьной программы и какие-то кадры из старых фильмов о революции.

Нине не хотелось думать об этом. В плацкартном вагоне было жарко, настолько жарко, что, казалось, даже мысли плавились в голове.

Когда отъезжали из Питера, за окном шел дождь, небо, привычно обложенное низкими серыми облаками, целый день оставалось таким. Картины за окном тоже знакомы — поля, перелески, луга, то равнина, то холмистые места, овраги, балки, какие-то речушки, болота тянулись, монотонно тянулись бесконечной лентой. Россыпи домиков по склонам холмов, полустанки, станции побольше, города со знакомыми названиями: Тверь, Тула…

А наутро, когда Нина проснулась, за окном всё изменилось. Заметнее всего, что деревья другие. Ни одной берёзы или ивы. Вон, что-то цветом похожее на иву, с белесоватыми листьями, но круглой кроной, лохматое и необычное. Нина не знала, как называется это дерево. Кустарники тоже необычные — огромные с широкими листьями, например, или акации размером с дерево. Из знакомых только пирамидальные тополя. Они стояли на полях рядами вдоль межевых полос, чётко выделялись на фоне ясного, без единого облачка неба, или группами у светлых домиков.

Точно такие домики-хаты рисовал отец Нины, и на его картинах обязательно были пирамидальные тополя, они стояли или под ярким синим небом, или под лунным светом, белые стены домиков с двускатными крышами тоже как будто светились. А ещё отец рисовал поля с подсолнухами. Нина думала такого не бывает в природе, столько подсолнухов сразу, ей казалось, что отец преувеличивает, но она ошибалась. Сейчас её глаза скользили по желтой глади. До самого горизонта, как море, расстилались перед ней эти поля. А золотистые, наверно, с пшеницей. Кое-где непрерывная золотистость полей нарушалась более темными квадратами, по краям которых стояли уборочные машины, уже началась страда. Всё это — и небо, и хаты-мазанки, и поля Нина видела в окно, как будто картины отца ожили.

Отец Нины родился на Украине, где-то под Таганрогом на берегу моря. Он часто рассказывал именно про море, про рыбалку, про пляжи, и Нина начала воспринимать Таганрог не как город. Из рассказов отца и своих детских фантазий она составила собственное представление об этом месте: песчаный пляж, на берегу деревянная хижина, стены высушены и выбелены ветром, солнцем, солёным дыханием южного моря, неподалеку от хижины развешены на столбах сети и над всем синее-синее небо, до боли в глазах синее и яркое. Море в солнечных бликах, тихое и ласковое, и ясно видна чёткая линия горизонта.

За свою, не такую ещё долгую жизнь, Нина была на юге всего один раз, в пять лет, с родителями. Потом мама рассказывала ей, что в тот год они отдыхали в Мисхоре. Сама Нина Мисхора даже не представляла, ничего не осталось из воспоминаний, кроме одного — Нина смутно помнила пляж, вернее даже не пляж, а чёрную Русалочку на камне у самого берега, и это все.

В то лето отцу стало на Юге плохо, он заболел, и врачи запретили ему такие поездки. Тогда родители Нины купили участок на карельском перешейке и построили там дачу. Их новый дом тоже стоял у моря, только холодного, северного — Балтийского. На этом берегу Нина и выросла, а про Юг она забыла, другие воспоминания вытеснили память о раннем детстве.

Нина училась, взрослела. Отец умер, когда ей исполнилось одиннадцать лет, а в семнадцать она стала жить отдельно от мамы. Вместе им становилось всё труднее находить общий язык.

Ещё на третьем курсе Технологического Института Нина познакомилась с молодым человеком, по окончании института собиралась стать его женой, а пока они просто жили вместе, снимали квартиру. Вернее, снимал её Сергей, он прилично зарабатывал и, хотя был не намного старше Нины, но уже нашел себя в жизни: владел двумя иностранными языками, занимался бизнесом. Отношения Нины и Сергея развивались гладко и спокойно, как-то сразу определилось, что им хорошо вместе, что они подходят друг другу, приятно чувствуют себя и на людях, и в постели. Горячей страсти не было, но их союз не походил и на «связь по расчёту».

После совместной поездки на юг они должны были расписаться. Заявление подали во Дворец бракосочетания, на Английской набережной, заказали ресторан, разослали приглашения на свадьбу и через месяц собирались стать мужем и женой. В их жизни это мало что изменило бы, но Сергей сказал, что так лучше для карьеры, особенно для Нины, «замужняя — это уже статус».

Месяц перед свадьбой они решили провести вместе, только вдвоём, где-то в таких краях, где никто не будет знать их. Сергей предлагал поездку за границу, а Нина хотела на юг, на Украину. Она давно мечтала о юге, но никак не могла собраться так, чтобы ехать вместе с Сергеем — на время его отпуска у Нины выпадала сессия. Несколько долгих петербургских зим она мечтала об этой поездке, даже видела во сне.

В пропитанном запахом пота и табака плацкартном вагоне, который катился под полуденным южным солнцем, трудно было представить себе, что кроме знойного лета на свете есть ещё и зима.

Утром, после пересечения российско-украинской границы, долгой остановки, когда таможенники, придираясь к документам, переворошили все вещи Нины, она усомнилась в правильности своего спонтанного решения ехать на юг, во что бы то ни стало. А ещё через несколько часов, когда солнце поднялось и разогрело вагон до такой степени, что казалось ещё немного и пластмассовые обшивки начнут размягчаться, её сомнения переросли в уверенность.

Перестук колёс отдавался в голове болью, одежда противно липла к телу, голова под волосами потела, и отвратительные струйки ползли по шее на спину. Нина не могла спать, не могла отключиться от этого кошмара, и разговоры попутчиков лезли и лезли в её уши.

Особенно чтение вслух. Напротив Нины ехала женщина с маленькой девочкой лет трёх. Малышка утомились за дорогу и уже не знала куда себя девать. Она капризничали, хныкала, даже путешествия за ручку с мамой по вагону не развлекали её. Тогда мать достала книжку и начала читать девочке вслух. Сказки. Про курочку Рябу, Колобка, Волка и семерых козлят… Женщина читала плохо, медленно, она проглатывала слова и шепелявила, и голос у неё был противный, какой-то простуженный. Нина мысленно нетерпеливо произносила наперёд фразы сказочного текста, чтобы он поскорее закончился. Однако сказка следовала за сказкой.

Не в силах больше слушать это, Нина встала, вышла в узкий проход коридора, пошла к тамбуру. Некоторые купе были завешаны простынями — так люди пытались превратить плацкарт в более комфортабельный вагон. Другие, не стесняясь взглядов посторонних пили, ели, спали, переодевались, перекладывали вещи…

Самым ужасным в плацкарте оказался запах. Даже трудно себе представить, что люди так воняют и главное совершенно не обращают на это внимания.

Нина прошла почти весь вагон и остановилась в тамбуре, зайти в туалет, умыться она не смогла — не преодолела своего отвращения. Было очень жарко, хотелось ополоснуть лицо водой, но только не там, в тесной кабинке, наполненной запахами человеческих испражнений, гнилого половика, затхлого хозяйственного мыла и хлорки.

В опущенное окно тамбура врывался горячий ветер, он нёс с собой запахи поезда — угольный дым, машинное масло и аромат поля, разогретых трав, сухой земли. Жёлтый диск солнца, похожий на огромный подсолнух, стоял высоко в небе и плавил поезд.

Нина вернулась на своё место. Женщина перестала читать и пыталась накормить девочку кашей, девочка соглашалась только пить, потом ей потребовалось сесть на горшок «по большому». Женщина виновато оглянулась на Нину — та только пожала плечами.

Второй попутчик Нины по плацкартному купе — мужчина, которого Нина из-за камуфляжного стиля одежды про себя называла «морпех», на верхней полке — тоже ничего не сказал насчет горшка.