Шерхан (СИ) - Кострова Валентина (читать книги полностью без сокращений .txt) 📗

Пролог

— Давай милочка, еще раз поднатужься и будешь держать своего ребеночка на руках! — веселая акушерка подбадривала молодую женщину, которая уже от долгих схваток лежала на кушетке совсем без сил. Уже не было никаких эмоций. Даже ненависти, которую она испытывала к этому дитю с первого дня, как узнала, что беременна.

— Давай красавица, головка уже близко! — подбадривала ее пожилая женщина, повидавшая на своем веку не одно рождение. Взглянула на равнодушное лицо своей роженицы, поджала губы. Ей казалось, что женщине уже все равно, что случится с ребенком, с нею, а ведь малыш почти рядом. — Так! — в голосе появилась сталь, которая требовалась для приведения чувств мамочки. Та встрепенулась, осмысленно на нее посмотрела. — Да счет три тужимся, делаем вдох и опять тужимся! Поняла?

— Да…

— Давай, раз, два, три — тужься! — женщина напряглась из последних сил, стиснув зубы. Боль была адской. Ее рвал этот ребенок на части. Мало того, что все девять месяцев постоянно о себе напоминал: то токсикозом, то отеками, изжогой, то активными шевелениями, — теперь решил напоследок измучить ее.

Еще раз натужилась и почувствовала облегчение, живот опал, словно и не было у неё никакого пуза. Обессиленно наблюдала, как акушерка торопливо разрезала пуповину, похлопала ребенка по спине, но тот молчал. «Что б ты сдох!» — злорадно подумала женщина, нисколько не тревожась за новорожденного. Акушерка торопливо передала молчаливого ребенка медсестре, та его положила на стол и стала проводить манипуляции для того, чтобы он подал голос. Женщина отвернула голову в сторону окна. «Ненавижу! Ненавижу!» — как мантру повторяла про себя слова, но напряженно вслушивалась в происходящее на другой стороне родовой палаты.

— Ну что? — акушерка положила на живот что-то холодное, похожее на кирпич, после того, как извлекли плаценту, заштопали разорванную промежность. Было понятно, что вопрос задан не роженице, а медсестре.

— Дышит.

— А чего не кричит?

— А он урчит, как маленький тигренок! Такой хорошенький! — в голосе медсестры было столько умиления, что невозможно было не обернуться и не взглянуть на ребенка. Однако женщина упорно рассматривала голые ветки деревьев, которые качались за окном. Кажется, на улице шел неприятный мерзкий дождь!

— Не хочешь взглянуть на сына? — акушерка внимательно всматривалась в лицо роженицы. Та отрицательно замотала головой. Она уже поняла поведение этой женщины. Еще утром, когда та поступила в роддом, у нее появились насчет этой нехорошие предчувствия. И сейчас эти предчувствия обрели реальные очертания.

— Ты хорошо подумала головой?

— Хорошо, не стала бы переться в другой город, чтобы передумать! — агрессивно огрызнулась женщина, смотря акушерке прямо в глаза. — Не нужен он мне!

— Как бы не пожалела потом, но право твое! Будешь писать отказную?

— Буду!

— Хорошо, завтра утром принесу тебе образец заявления, а пока у тебя вся ночь, чтобы подумать! Имя хоть придумала?

— Нет.

— Ладно, посмотрим чьи сегодня именины! — и больше ничего не добавив, акушерка оставила женщину одну. У той так и не появились слезы на глазах, так и не пришла мысль о том, чтобы изменить свое решение. Утром она написала отказную, а через три дня ее выписали, и она уехала. Женщина специально выбрала роддом в незнакомом городе, чтобы родить не нужного ей ребенка, приехать в город, где никогда не жила и никого не знала, чтобы скрыть свой грех.

***

— Какой хорошенький!!! А глазки какие чудесные! — молодая нянечка Дома малютки склонилась над ребенком, которого только что привезли из роддома.

— Да, ну его! Обычный ребенок, каких у нас полно!

— Не правда, он милый. Смотри, как смотрит внимательно, глазки умные, все понимает. Понимает, что мамка его оставила, что в этом мире придется надеяться только на себя!

— Усынови его! Будет тебе отрадой!

— Да кто мне его отдаст? — смеется молодая нянечка. — У меня ни семьи, ни личного жилья, ни достойной зарплаты! Да? — берет осторожно ребенка на руки, улыбается мальчику, который без улыбки всматривается в ее лицо. А потом издал рычащий звук.

— О, смотри, рычит, как тигренок! — веселится другая нянечка, подходя к своей коллеге с ребенком. Они обе смотря на малыша и от его серьезности хочется постоянно улыбаться.

— Как его зовут?

— Написано Ярослав Леонидович Тигр.

— Тигр?

— Видно с рождения рычит, как тигр! Вырастишь, будешь королем джунглей!

— Вроде львы короли!

— Да какая разница, Поль, видно в роддоме тоже люди с юмором оказались. Не Петров Александр Александрович, а вон как нафантазировали!

— И то твоя правда! Да, Ярослав Леонидович! — Поля, в Доме малютке ее называли Полечка, потому что девушке было всего двадцать лет, всегда весела, задорна, чмокнула мальчишку в лоб. Ей хотелось хоть чуть-чуть подарить этой крохе ласку и внимание. Она всех деток любила на своей работе, и те ей отвечали взаимностью. Исключением не стал и Ярослав. Он улыбнулся, неосознанно, но впервые улыбнулся в своей жизни.

***

— Полина Олеговна! — в пустом коридоре почти никого нет. Все дети были на занятиях, воспитатели с ними, нянечки делали свою работу.

Полина, та самая молодая нянечка, которая с первого дня прониклась к маленькому мальчику-отказнику, обернулась. Воспитательница, Тамара Григорьевна, тащила за локоть Тигренка. Именно так все называли этого мальчика, ибо он был как дикий хищник, то ласков, то злой. Ласков он был, правда, только с самой девушкой, даже не верилось, когда он хулиганил, что это один и тот же ребенок.

Тигренок шел без сопротивления, рассматривал стертый линолеум, не смотрел на девушку.

— Это просто невозможно, он опять на пустом месте подрался с Пасичником!!! — громко возмущалась воспитательница. — Никакого уважения ни к детям, ни ко взрослым. Малолетний бандит! Точно после восемнадцати окажется за решеткой, если не раньше в малолетней колонии! За ним не застоится! — резко дергает мальчика за руку, почти толкает в сторону Полины.

— Разберитесь с ним, похоже только вы, Полиночка, имеет авторитет у этого малолетнего преступника! — с этими словами Тамара Григорьевна оставляет молодую нянечку и мальчика.

Полина опускается на низкую скамейку возле батареи. Когда детям разрешают бегать по коридору, чаще всего они жмутся возле этой самой скамейки, греются, ибо зимой было холодно во всех комнатах и классах, прозрачные сопли, шмыгающий нос уже не повод бежать к медсестре с подозрением на ОРВИ.

— Яр, — Полина протягиваю руку к насупленному мальчику, осторожно его обнимает. Она действует интуитивно, понимает, что, если он не смотрит на нее злыми глазами, это еще не означает, что Ярослав подпустит к себе. Он разрешает притянуть его к груди. Девушка заглядывает в светлые глаза мальчика и вздыхает. С самого первого дня своего пребывания, Яр оправдывал свою фамилию. Когда был крошкой, только сведенные брови выражали степень его недовольства, подрос, стал уже применять силу по своему возрасту. Мог толкнуть кого-то, мог укусить, если без спроса его трогали, мог вылить стакан компота соседу за столом на голову. И он считал, что поступает правильно. Ярослав не позволял себя обижать, унижать, воспитательницам тоже доставалось.

Привыкшие к послушанью детей, решать проблемную ситуацию с ними с помощью угла или удара по мягкой точке малыша, без лишних церемоний раздавать подзатыльники, такие методы с Ярославом не прокатывали. Если его били, он бил в ответ, если его ругали, он мстил по своему возрасту. Воспитательнице, которая его как-то ударила по щеке за то, что не хотел убирать за собою после занятий, он измазал жидким клеем ее любимую чашку. Его, конечно, потом еще раз наказали, но стали остерегаться идти на откровенную вражду с маленьким извергом. Так его называли взрослые междой собой. Еще Шерханом, потому что злой, мстительный, считающий, что он лучше всех. Задирал детей, провоцировал ссоры.