Слишком много (ЛП) - Дайс И. А. (версия книг .txt, .fb2) 📗
Уже не в первый раз в его присутствии я сжимаю бедра вместе, чтобы получить хоть какое-то подобие трения, и незаметно вдыхаю воздух. Поездка звучит лучше, чем четырехмильный поход в мотель, и теперь, когда мы почти у дверей ресторана, ароматный запах чесночного хлеба и свежеприготовленных морепродуктов, проносящийся в воздухе, напоминает мне, насколько я голодна.
— Хорошо, но на этот раз я угощаю, — я толкаю дверь, не давая ему вставить ни слова, но он догоняет меня внутри. Он хватает меня за руку и прижимает к своей груди. Моя щека задевает его рубашку, и я вижу звезды.
Это смешно! Возьми себя в руки, девочка!
— Вымораживаешь, — тихо говорит он. В его тоне веселье сливается с тяжелой, нагруженной нотой. — Помнишь определение, omorfiá? Это не твоя забота. И никогда не будет.
— O Theé mou. — О мой Бог.
— Мне нравится, когда ты говоришь по-гречески. — Его рука касается моей спины, направляя меня к столику в центре ресторана. — Что ты сказала?
— Тебе придется выучить греческий, если хочешь знать, что я бормочу про себя. Я часто это делаю.
— Мне повезло, — дышит он мне в ухо. — Я знаю девушку, которая даст мне несколько уроков.
ГЛАВА 7
Тео
На взгляд стороннего наблюдателя, нас с Талией можно принять за пару на свидании. Это не так, но даже если бы так, я бы не пожалел, что почти заставил ее пообедать со мной.
Мы вышли из моего офиса в несколько минут первого пополудни и провели за разговорами пять часов. Пять гребаных часов. Время летит, когда тебе весело. С ней легко разговаривать, она остроумна, умна и любопытна.
И горяча…
Так горяча. Изящная, с формами, за которые можно ухватиться. Пышногрудая, с широкими бедрами и заметной талией. Определение песочных часов: ее нельзя отнести ни к толстым, ни к худым, так сказала бы моя бабушка. Чертовски идеальная — вот мое определение.
У нас больше общего, чем я ожидал, но ее позитивность — самая впечатляющая черта характера, которую я обнаружил до сих пор. Она излучает жизнерадостность, как светящаяся в темноте палочка. Она почти никогда не перестает улыбаться. Ее глаза искрятся неподдельным весельем, несмотря на то что она одна в чужой стране, взяла вторую работу и живет в мотеле. Она благодарна за возможность начать жизнь с нуля, с самых низов, готовая и желающая работать, чтобы подняться наверх.
— Какую собаку ты хочешь? — спрашивает она с колоритным греческим акцентом, который я никак не могу уловить, ее глаза танцуют, живые, яркие и чертовски красивые.
Честно говоря, я не могу смириться с тем, насколько она красива. Каждый раз, когда я вижу ее лицо, меня разрывает на части, и отвести взгляд от нее требует больше усилий, чем когда-либо. Однако мой покер-фейс не имеет себе равных и всегда остается нетронутым.
Она сосредоточенно изучает меню, теребя прядь волос. Этот жест раздражает меня до чертиков с тех пор, как я себя помню, но Талия не сочетает его с соблазнительными взглядами и улыбками. Она хмурится…
Вместо того чтобы раздражать, это чертовски сексуально.
Я уверен, что если позволю ей выбирать, она выберет самое маленькое и дешевое блюдо в меню, поэтому, когда возвращается официант, я заказываю креветки на первое, двух омаров на второе и бутылку вина, затыкая Талию, когда она пытается вмешаться.
— Я думал о немецкой овчарке, но я не буду чистить ее шерсть, и, скорее всего, через месяц она будет выглядеть бездомной.
— Нет, немецкая овчарка тебе не подойдет. Тебе нужна более мужественная собака… питбуль или доберман.
— Питбуль? Серьезно? Я бы завел йорка, а не питбуля, Талия. Я бы, наверное, одел его в розовое пальто и выгуливал по пирсу гораздо раньше, чем посмотрел бы на питбуля.
Официант приносит бутылку красного вина и наполняет наши бокалы, а Талия смеется, звук мелодичный и легкий, все ее лицо сияет. Она, должно быть, представляет меня с карманным щенком йорка, прогуливающимся по главной улице.
Я бы так и сделал. Крошечная, очаровательная собачка, одетая в розовое, не оставит ни малейшего следа от моей мужественности.
— Я знаю! — восклицает она, быстро закрывая рот рукой и оглядываясь по сторонам большими, забавными глазами. — Тебе стоит купить боксерскую собаку, — добавляет она, почти шепотом.
Чем дольше я наблюдаю за ней, тем больше деталей замечаю. У нее длинные и темные ресницы, на носу — слабая линия веснушек, а над левым уголком верхней губы, в том же месте, что и у Мэрилин Монро, есть родинка. Я хочу прикоснуться к ней. Поцеловать его, поцеловать эту манящую припухлость ее губ.
Я двигаюсь в кресле, незаметно поправляя свой твердеющий член. Я знаю, что не буду трахать Талию, но мой член, видимо, не получил уведомления.
Это хреново…
Я не совсем понимаю, почему я не делаю шаг. Я уверен, что Талия не откажется, но как бы я ни хотел увидеть, как она извивается подо мной, использование моих обычных дурацких трюков на ней заставляет мою кожу покрываться чертовой крапивницей. Я представляю, как она потом одевается, уходит из моего дома, и нет… этого не происходит. Она лучше этого. Лучше меня.
— Боксерскую, да? — спрашиваю я, сосредоточившись на теме, пока мой мозг не расплавился и не вытек из ушей. — Вообще-то это неплохая идея. Они хорошо ладят с детьми, верно?
Ее улыбка исчезает, и я получаю настоящий кайф, видя подтверждение на ее лице — она увлечена мной.
— Я не знала, что у тебя есть дети. — В ее голосе прорывается очаровательное веселье, и она поднимает подбородок, внезапно став замкнутой. — Но да, боксерские собаки отлично подходят для детей.
— У меня нет детей. Ни жены, ни девушки, так что в ближайшем будущем детей не предвидится, но Шон помолвлен, — говорю я, наблюдая, как она расслабляется, а щеки становятся розовыми. — Они захотят усыновить ребенка, как только сыграют свадьбу. Я бы не хотел покупать собаку, которая будет пугать мою племянницу или племянника.
— Они не могут иметь детей или предпочитают усыновить?
— Я уверен, что они были бы не против биологического ребенка, но два парня не смогут этого сделать. Шон — гей, Талия. Как ты не догадалась об этом?
Я рассказываю ей о долгом пути Шона и Джека к помолвке, пока не принесли еду. Время летит и замирает одновременно. За ужином она учит меня еще нескольким словам на греческом, но только после того, как проверяет, помню ли я «привет» и «пока». Когда я допиваю свой бокал вина, я подливаю ей, наслаждаясь тем, как розовеют ее щеки с каждым глотком.
Теперь моя очередь задавать вопросы, но Талия рисует смутную картину своего детства и подросткового возраста. Она избегает темы своих родителей и друзей, не называет имен и уклоняется, когда я спрашиваю, из какой части Греции она родом.
Нежелание делиться информацией, увядающая улыбка и короткие, двусмысленные ответы подтверждают мои подозрения. Она что-то скрывает. Либо это так, либо она все еще не доверяет мне настолько, чтобы поделиться какими-то подробностями.
Я меняю стратегию и вместо этого спрашиваю о ней. Типичные вопросы, которые меня раньше не волновали: о симпатиях и антипатиях, надеждах и стремлениях. Обычный бред первого свидания.
Но это не свидание. Помнишь?
Я не замечаю людей, выходящих из ресторана, не обращаю внимания на персонал, убирающий со столов, слишком увлечен и сосредоточен на остроумной брюнетке. Она в центре моего внимания, пока не подходит официант с извиняющимся лицом и чеком в руке.
— Мне очень жаль, сэр, но мы закрылись час назад.
Две морщины прочерчивают мой лоб, когда я бросаю взгляд на часы. Уже одиннадцать часов. Наверное, они остановились…
Движущиеся стрелки доказывают, что я ошибаюсь.
Как мы провели весь день вместе?
Как она мне еще не надоела?
Обычно я не развлекаю женщин так долго. Десятая часть этого времени — редкость, и даже когда это случается, цель ясна: секс. Но не сегодня, потому что на прошлой неделе я самоотверженно объявил Талию недоступной для моего члена.
