Шерхан (СИ) - Кострова Валентина (читать книги полностью без сокращений .txt) 📗
Пока мою руку, не могу избавиться от липкого страха, что поселил во мне Яр. Никогда я его таким не видела, никогда от него не исходила угроза в мою сторону. Мне всегда казалось, что против нас он и пальца не поднимет. Оказывается, что ошибалась. Или может у него такая защитная реакция?
Если бы он кричал, устраивал истерику, причитал, молился — это поведение было знакомо и многие здесь знали, как успокоить впечатлительных родственников. Но вот когда среди нас находился оборотень, зверь в обличие человека — это жутко.
Самоуспокоение, привычный запах медикаментов, тиканье приборов, прохлада инструментов — помогли собраться, отстраниться от реальности за дверью. Лера уже была под наркозом. Бледная, но красивая даже на операционном столе под одноразовой простынкой. Аппарат ктг показывает нам, что внутри нее еще бьется второе сердечко, неровно, с перебоями, но ребенок жив.
Молюсь. Молюсь ради Яра, чтобы все обошлось, чтобы случилось чудо, которое иногда бывает в медицине. Я не верю в эти вещи, но, делая надрез скальпелем, всей душой желала случиться невозможному. Пусть все останутся живы. Даже имя мальчику будет дано без вариантов: Богдан. Богом данный. Только бы сумел этот маленький человечек выжить, ибо я с ужасом представляла, что будет с Ярославом. Он… просто упадёт в темную пропасть, позволив всем своим внутренним демонам, нечисти вылезти наружу. Я чувствовала, что именно так и случится, если вдруг исход будет не совсем счастливый.
Совсем крошка. Глазами провожаю маленькое тельце, которое передают из рук в руки. Неонатологи, реаниматологи сразу же столпились возле малыша, делают все необходимые манипуляции, чтобы помочь ребенку выжить. Я на автомате зашиваю Лерин живот, мысленно успокаивая себя тем, что матка целая, она сможет еще пару раз родить, если вдруг…Если вдруг они захотят еще ребенка или двух. Отгоняю плохие мысли, а сердце тревожно сжимается, за спиною обеспокоенный шепот, мне хочется обернуться и посмотреть, что происходит.
Последний стежок, срезаю нитку, позволяю операционной медсестре уже доделать мелочи, типа повязки на живот, снятие проводков аппарата сердцебиения.
— Ну, что? — мне страшно, но я храбро подхожу к Вере Григорьевне, лучшему детскому врачу не только в больнице, но и в городе. Она прикрывает пеленкой ребенка, стягивает маску к подбородку и сочувственно на меня смотрит.
— Ничего. Слишком рано.
— Совсем ничего? Может быть…
— Лен, без может быть. Мои соболезнования родителям. Я так понимаю, ты их знаешь.
— Знаю, — вскидываю на нее испуганно глаза, осознаю, что именно мне предстоит сообщить Яру эту новость. Меня понимают без слов.
— Мне сказать?
— Нет, я сама, — кусаю губы, смотрю на пеленку, под которой лежал неподвижный маленький комочек несостоявшегося счастья моего любимого человека. Я ощущала его боль, его опустошенность, потерю. Я понимала, что все летит к чертям, что прежнего Яра уже не будет, а нового я еще не знаю. Стискиваю зубы, чувствуя влажность на своих щеках, вкус крови во рту. Мне безумно жаль этого малыша. Жаль. Его даже не похоронят, ибо по весу напишут, что произошел выкидыш, не дадут официально имя, не зафиксируют ни в одном документе, будет просто выписка.
Не спешу покинуть операционную, Леру уже увезли в реанимацию, тело ребенка забрали в морг на вскрытие. Я еще не знаю, что буду говорить Яру, какие слова правильно подобрать, какой интонацией все ему сообщить.
Выхожу, направо-вход посторонним запрещен, налево — обычно под дверью сидят родственники в ожидании. Мне страшно, мне ужасно боязно открывать дверь, будто за нею не человек сидит, а чудовище. Страшное чудовище.
В коридоре темно, за окном тоже стемнело. Никого из персонала не было, от этого понимания по позвоночнику прошел озноб. Чувствую себя героиней какого-то триллера. Только от знания, что в коридоре стоит всего одна кушетка, что скорей всего Яр находится там, я не закричала на всю больницу, увидев, как из тьмы на свет выходил Ярослав. Символично. Он попадает в полоску света, который падает от уличного фонаря. Содрогаюсь от ужаса, сжимая пальцы до хруста перед собою. Он бледен, глаза лихорадочно блестят, от него как будто веет замогильным холодом, словно сын самой Смерти.
Облизываю пересохшие губы, пытаясь собраться с мыслями, но ни черта не получалось. Все, что я обычно говорю в таких случаях, звучит слишком сухо и официально, подобрать слова без жалости — невозможно.
— Лера? — Яр первый нарушает затянувшееся молчание.
— Все хорошо. Операция прошла без осложнений, сегодня она в реанимации, завтра переведут в палату, сможешь навестить.
— Ребенок?
— Сочувствую… — произношу шепотом, он заметно вздрагивает, словно я его ударила в солнечное сплетение, отшатывается. Зрачки полностью делают глаза черными, они медленно начинаю звереть.
Кричи! Плачь! Ругайся! Проклинай! Только не молчи, прошу тебя! — мысленно взмолилась к сознанию Ярослава, наблюдая, как он медленно возвращается в темноту, я не смела переступить черту, которую он провел между собой и всем остальным миром. Я вижу его силуэт на фоне окна. Слышу удар. Вздрагиваю, начинаю считать: один, два, три… Не выдерживаю, срываюсь с места, но меня кто-то перехватывает за руку. Оглядываюсь через плечо. Рядом стоит незнакомый мужчина в костюме. Он качает головой, идем сам к Ярославу.
— Уйди! — слышу глухой голос Яра.
— Ярослав, послушай меня…
— Не хочу! Просто уйди, все что ты мог сделать, ты сделал!
— Ярослав!
— Уйди по-хорошему, обещаю, что не грохну тебя, но и впредь не подходи ко мне!
— Ярослав, это не я…
— Да мне плевать! — рявкнул злобно Яр, эхо больничного коридора моментально подхватило окончание этого рыка. Рыка раненного зверя. — Я в очередной раз закрою глаза на свое жгучее желание тебя уничтожить, не потому что этого не хочу, а потому что обещал саму себе не марать больше руки, когда появилась семья. И теперь, когда ты вновь все у меня отнял, тебя спасает то, что я поклялся сыном… — «сыном» голос срывается, дышит со свистом, сквозь зубы. — Теперь я устанавливаю правила, оно одно: исключи меня из своей жизни. Раз и навсегда.
— Ярослав…
— Выход ты найдешь! — сказал, как отрезал, дав понять, что разговаривать не намерен с этим человеком.
— Елена Сергеевна, — сейчас я готова была наорать на Риту, так не вовремя появившуюся в коридоре. — у вас через полчаса плановая операция.
— Спасибо, Рита! — вежливо благодарю старшую медсестру, смотрю в темноту, незнакомец идет мне навстречу. Выглядел подавленным, но в глазах полная решимость чего-то, словно он готов был что-то кому-то доказать. Проходит мимо меня, обдав молчаливой яростью. Я смотрю на силуэт Ярослава, он стоит ко мне спиною, лицом к окну, понимаю, что сейчас бесполезно лезть к нему с утешением. Он сильный, он ненавидит жалость. Справится.
22 глава (Шерхан)
Докурил сигарету, втоптал окурок в землю, поднял воротник пальто и взглянул на окна своей квартиры. Темно. Тяжело вздохнув, взял пакеты из продуктового магазина, включил сигнализацию на машине и, не хотя, направился к дому.
Месяц. Месяц, твою мать, в моей жизни был маленький персональный ад. И я не знал, как из него выбраться, как помочь себе, а главное любимому человеку. Лера была рядом, после трагедии в нашей жизни она не ушла, не устраивала истерики, не обвиняла меня ни в чем. Она была рядом, но бесконечно далека от меня.
Говорят, что горе либо сближает, либо отдаляет людей друг от друга. В нашем случае был второй вариант. Первую неделю мы просто смотрели друг на друга и пытались смириться с тем, что третьего между нами нет, что все вещи, которые были куплены с любовью не обретут своего хозяина, что все мечты, планы — останутся лишь словами, фантазиями.
Я честно пытался помочь себе и ей пережить наше общее горе, вытаскивал Леру на прогулки, таскал в кинотеатр, в кафе, брал с собою к Карениным, которые деликатно обходили тему детей, тормошили ее по-своему. Даже Лена пыталась Леру вызвать на эмоции, но все терпело фиаско. Мою малышку ничто и ничего не могло заинтересовать до такой степени, чтобы я вновь увидел живые глаза. Она была физически жива, а внутри словно вымирала и никому не давала возможность себя спасти. На мои объятия, поцелуи реагировала без чувств, ощущение, что я трогал человека-робота, у которого была заложена программа движений на те или иные действия от другого человека. В конце концов я сдался. У меня просто не хватило резерва сил поддерживать Леру, Гришу, Веру Ивановну даже Лену. Все что случилось, все что было до аварии, после нее — все меня истощило. Мне бы самому в ком-то нужно было найти поддержку, но все вокруг считали, что это лишнее для меня.
