Жюстина, или Несчастья добродетели - де Сад Маркиз Донасье?н Альфонс Франсуа (читать книги без регистрации полные txt) 📗
Наша героиня поняла, что слабость будет означать для нее гибель, и, поднявшись, запричитала:
— Боже праведный! Зачем нужно, чтобы я всегда была жертвой собственного простодушия, чтобы была наказана, как преступница, за благое желание приблизиться к самому святому, что есть в религии?
Между тем они шли дальше и дошли до половины длинного узкого коридора, когда монах задул свечку. Жюстине сделалось еще страшнее, Северино почувствовал это и начал подгонять ее щипками и толчками.
— Шевелись, негодница! Или ты хочешь, чтобы я насадил тебя на свой посох и притащил на его конце?
Произнося эти слова, он дал ей почувствовать, насколько основательна его угроза. И вдруг Жюстина, шаря в темноте руками, наткнулась на изгородь, утыканную острыми железными шипами; она сильно уколола себе правую руку и вскрикнула… Послышался глухой шум: открылся невидимый люк.
— Теперь берегись, — сказал монах, — держись за поручень: мы идем по мостику, малейший неверный шаг — и ты полетишь в пропасть, откуда тебя не достать никаким способом.
Немного дальше девушка нащупала ногой винтовую лестницу, а спустившись на тридцать ступеней, обнаружила другую лестницу, приставную, по которой ее заставили подниматься. В какой-то момент во время подъема нос монаха уткнулся в зад Жюстины, и злодей немедленно поцеловал и укусил то, что оказалось перед ним. Наконец вверху появился еще один люк.
— Толкни его головой, — приказал настоятель.
Тотчас яркий свет ударил в глаза Жюстины, чьи-то руки подняли ее, раздался взрыв смеха, и вот наша несчастная и ее два спутника очутились в красивой, нарядно убранной зале, где за столом сидели пятеро монахов, десять девушек и пять мальчиков — все в самых небрежных одеждах, — которым прислуживали шесть совершенно обнаженных женщин. Это зрелище потрясло Жюстину, она хотела сбежать, но было уже поздно: люк захлопнулся.
— Друзья мои, объявил Северино, — позвольте вам представить удивительное существо. Это настоящая Лукреция, которая носит на плече, клеймо преступницы, а в сердце — всю наивность девственницы. А в целом это превосходная девица. Посмотрите на эту фигурку, на эту белоснежную кожу, твердые груди, роскошные бедра, круглый зад, прекрасные волосы, восхитительные черты лица и неземной огонь в глазах. Она не совсем свеженькая, но надеюсь, вы признаете, что в нашем серале мало таких, кто сочетает в себе столько достоинств.
— Вот чертовка, — проворчал Клемент, — я ведь видел ее только в одежде и не заметил этого великолепия, однако же, клянусь Всевышним и всем его Содомом, я не мог представить, что она так красива.
Жюстину усадили в угол, даже не поинтересовавшись, не нужно ли ей чего-нибудь, и ужин продолжался.
На этом мы должны принести извинения читателю за то, что приходится прервать ненадолго наше повествование с тем, чтобы описать новых персонажей, в чьей компании он окажется на последующих страницах. Ибо без этих вынужденных подробностей рассказ наш покажется ему не столь занимательным.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Портреты. — Детали. — Обстановка
С Северино вы уже знакомы и можете легко догадаться о его вкусах. Он объединял в своем лице всю, какую только можно представить страсть к задней части тела, и такова была его извращенность в этом смысле, что он никогда не претендовал на другие удовольствия. Однако и в этом чувствовалась непоследовательность промысла природы, потому что наряду с необычной фантазией, заставлявшей его избирать обходные тропы, этот монстр обладал настолько мощной энергией, что самые протоптанные дороги показались бы ему чересчур узкими!
Что касается Клемента, мы уже вкратце обрисовали его портрет: стоит присовокупить к нему такие внутренние качества, как жестокость, желчность, самое опасное коварство, необузданный характер, злобность, едкий, безбожный, извращенный ум, и читатель получит полную характеристику этого распутника. Его вкусы характеризовали образ его мысли и имели своим источником его сердце, а их символом была его свирепая физиономия. Изношенный Клемент не мог уже совокупляться; когда-то он обожал задницы, теперь же имел возможность оказать им внимание только такими средствами, которые были под стать его жестоким страстям. Щипать, бить, колоть, жечь, терзать, одним словом, подвергать женщину всевозможным мукам и заодно самому испытывать их — таковы были его любимые утехи, и эти удовольствия были настолько тяжкими для несчастных предметов его похоти, что они редко выходили из его кельи не замученными до крайней степени. Все, без исключения, жертвы этого мрачного заведения согласились бы на любые наказания, только бы избежать ужасной необходимости удовлетворять гнусные желания этого злодея, который, будучи утомительно скрупулезен в деталях, часто доводил прислужниц и прислужников до изнеможения, что было похуже, чем физические страдания, и труднее всего приходилось тому из них, кто был обязан его возбуждать всеми мыслимыми способами, чтобы выжать из старого сатира две или три капли спермы, при этом следует заметить, что он исторгал их мучительно долго и делал это лишь из чувства мстительности за какой-нибудь выдуманный проступок, например, банальную кражу.
Сорокалетний Антонин, третий участник каждодневного сладострастного спектакля, был невысокий, худощавый, но очень жилистый, с таким же опасным характером, как у Северино, и почти таким же злобным, как у Клемента; он разделял привязанности своих собратьев, но у него были несколько иные намерения. Если Клемент, верный своей жестокой мании, преследовал единственную цель — унижать и тиранизировать женщину, не имея сил забавляться с ней по-другому, Антонин наслаждался ею простыми и естественными способами, а бил и истязал ее для того, чтобы сильнее возбудить себя: короче говоря, один был жесток в силу своего вкуса, второй — для разнообразия. К этой фантазии у Антонина добавлялись и другие прихоти, соответствующие его характеру: он безумно любил тереться лицом о женские прелести, заставлял женщин мочиться ему в рот, а о прочих его маленьких гнусностях читатель узнает ниже.
Амбруазу было сорок два года; это был очень толстый, приземистый коротышка с еле различимым, поникшим, некогда детородным органом; отличавшийся чрезмерным распутством, он имел страсть только к юным мальчикам, а в девушках ценил то, что сближало их с противоположным полом. Его излюбленная забава заключалась в следующем: изодрав розгами в кровь задницу жертвы, он заставлял ее испражняться себе в рот, затем пожирал мерзкий продукт, вставив член в зад, который его исторг перед этим; даже прекрасные Грации не смогли бы соблазнить Амбруаза без этого эпизода: вот уж правду говорят, что истинное сладострастие живет лишь в воображении и питается чудовищными образами, которые порождает эта капризнейшая часть нашего разума.
Сильвестр сношался в зад, добавлял к этому незамысловатому удовольствию две-три совершенно удивительных прихоти: первая состояла в том, что женщина, которую он сношал, должна была непременно испражняться в это время, вторым условием, тягостным для слуха присутствующих и обременительным для женщины, было то, что она должна была испускать дикие вопли в момент его оргазма, для чего он заранее осыпал несчастную жертву своей похоти звонкими пощечинами, а в придачу мазал ей лицо испражнениями, Сильвестру было пятьдесят лет, он имел тщедушную фигуру, уродливую внешность, зато обладал незаурядным умом, злобностью, подобно остальным монахам, которые, между прочим, считали это свойство первейшим условием своего развратного братства.
Шестидесятилетний Жером был самым старым и в то же время самым развратным. Все порочные наклонности, страсти и капризы нашли приют в душе этого монаха, более того, он превосходил остальных в смысле изощренности: все тропы Венеры, независимо от того, к какому полу принадлежал их владелец, были ему безразличны, его силы начинали угасать, с некоторых пор он предпочитал способ, который, ничего не требуя от мужчины, предоставлял предмету наслаждения пробуждать сладостные ощущения и исторгать семя, то есть единственным храмом был для него рот, и его должны были одновременно сосать и изо всех сил пороть розгами. Позже мы предложим читателю детали, чтобы он мог оценить их не по описанию, а в действии. Кстати, характер Жерома был такой же суровый и злобный, как и у его собратьев, и он так же, как они, стремился ко всему противоестественному; он тоже любил, чтобы содомировали его, и любил сам содомировать мальчиков после того, как они вдохнут в его дряблый фаллос новые силы, необходимые для такого предприятия.
