Лев-триумфатор - Карр Филиппа (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT) 📗

Филиппа Карр

Лев-триумфатор

ИСПАНСКИЙ ГАЛИОН

Как большие суда входят в Плимутский порт, было видно из окна моей башенки. Иногда я просыпалась среди ночи, и зрелище величественного парусника, скользящего по залитой лунным светом глади вод, наполняло мою душу восторгом. В темноте безлунных ночей я высматривала в море огни, которые говорили мне, что там во мраке плывет корабль, и спрашивала себя: что это за корабль? Грациозная каравелла, военный галеас, трехмачтовый карак или гордый галион? И, гадая об этом, я возвращалась в постель и рисовала в своем воображении людей, плывущих на этом корабле; и на какое-то время переставала горевать о Кэри и моей погибшей любви.

Поутру, после пробуждения, моя первая мысль в такие дни была не о Кэри (хотя совсем недавно я дала себе клятву думать о нем каждое мгновение во все дни моей жизни), а о моряках, прибывающих в порт.

Я отправлялась на Мыс одна, несмотря на всю предосудительность такого поступка. Для семнадцатилетней девушки считалось неприличным ходить туда, где ее могут затолкать грубые матросы. Если мне непременно хотелось пойти, то следовало взять с собой двух служанок. Я никогда не принадлежала к тем, кто безропотно подчиняется старшим, но мне никак не удавалось убедить их, что все очарование гавани можно было постигнуть только в одиноких прогулках. Если меня сопровождали Дженнет и Сьюзен, они принимались глазеть на матросов и хихикать, напоминая друг дружке, что случилось с одной их подругой, доверившейся моряку. Я все это уже слышала. И мне хотелось быть одной.

Итак, я при первой возможности ускользала тайком на Мыс и там отыскивала мой ночной корабль. Я видела мужчин с лицами, загоревшими до цвета красного дерева; их яркие глаза жадно рассматривали девушек, оценивая их прелести, притягательность которых, сдавалось мне, зависела главным образом от их доступности: слишком кратко пребывание моряка на твердой земле, и он не может тратить много времени на ухаживание. Выражение их лиц было иным, чем у людей, не ходивших в море. Возможно, на них наложили отпечаток экзотические виды, которых они насмотрелись, пережитые опасности и лишения и то смешанное чувство беззаветной преданности, обожания, страха и ненависти, которое они питали к своей главной, неизменной любовнице — прекрасной, дикой, неукротимой и непредсказуемой морской стихии.

Мне нравилось наблюдать, как погружают съестные припасы — мешки с мукой, солониной и бобами; я воображала себе те места, куда направлялись грузы. Повсюду царили суматоха и возбуждение. Да, это было совершенно неподходящее место для молоденькой благовоспитанной барышни. Но меня оно притягивало неотразимо.

Казалось неизбежным, что рано или поздно здесь случится со мной что-то необыкновенное; и это случилось: именно здесь, на Мысе, я впервые увидела Джейка Пенлайона.

Высокий, крепкий и широкоплечий — таков был Джейк. Именно этим он сразу привлек мое внимание. Его обветренное лицо покрывал бронзовый загар, ибо, хотя в то время ему едва исполнилось двадцать пять, у него за плечами было восемь лет плаваний в открытом море. Уже тогда, при первой нашей встрече, он командовал собственным судном, чем и объяснялась его уверенная и властная манера держаться. Я тотчас заметила, как при виде его зажигались глаза женщин всех возрастов. Мысленно сравнив его с Кэри — как сравнивала всех мужчин — я решила, что он груб и плохо воспитан.

Разумеется, в то время я не имела ни малейшего понятия, кто он такой, но почувствовала, что, должно быть, Джейк не простой человек. Встречные мужчины подносили руку к голове; две-три девушки присели в реверансе. Кто-то крикнул:

— Веселого доброго дня тебе, кэп Лайон! Имя как-то шло ему. Солнце, игравшее в его русых волосах, придавало им рыжеватый оттенок. Он слегка раскачивался при ходьбе, как делают все моряки, когда сходят на берег, как будто они еще не привыкли к твердой земле и продолжают двигаться вразвалку в такт колебаниям судна. «Лев, царь зверей», — подумала я .

И тут он внезапно остановился, и я поняла, что он заметил меня. Это был странный момент. Казалось, что суматоха в гавани на мгновение утихла. Люди прекратили погрузку; матрос, занятый разговором с двумя девушками, и его собеседницы смотрели на нас, а не друг на друга; даже попугай, которого седой моряк пытался продать фермеру в бумазейной блузе, перестал испускать пронзительные крики.

— Доброе утро, мистрис , — произнес Джейк Пенлайон с поклоном, преувеличенное смирение которого граничило с насмешкой.

Внезапно меня охватило смятение. Он явно думал, что то, что я находилась здесь одна, давало ему полное право заговорить со мной. Юные леди из хороших семей не разгуливали в таких местах без присмотра, и любая, кто так поступала, очевидно искала удобный случай сторговаться с каким-нибудь изголодавшимся по женщинам матросом. Разве не по этой самой причине мне не разрешалось ходить сюда одной?

Я притворилась не понимающей, что он обратился ко мне, и уставилась взглядом мимо него на корабль, вокруг которого прыгали на волнах маленькие лодки. Однако я невольно покраснела, и он понял, что смутил меня.

— Кажется, мы раньше не встречались. Вас не было здесь два года назад.

Что-то в нем было такое, что не позволило мне проигнорировать его. Я ответила:

— Я здесь всего несколько недель.

— А! Значит, не уроженка Девона!

— Нет, — сказала я.

— Так и знал. Я не мог не учуять такую хорошенькую молодую леди, если бы она находилась поблизости.

Я вспыхнула:

— Вы говорите так, словно я — какой-то зверь, которого собираются затравить!

— Охотиться должно не только за зверями! Взгляд его синих глаз пронзал насквозь; казалось, они видят во мне больше, чем было желательно для меня или прилично. Меня притягивали его самые поразительные глаза, какие я когда-либо видела или могла увидеть в будущем. Годы, проведенные в открытом море, придали им этот глубокий цвет. Взор был острым, проницательным, по-своему привлекательным — и все же отталкивающим. Джейк явно принимал меня за какую-нибудь служаночку, которая прибежала в порт, как только прибыл новый корабль, чтобы подыскать себе дружка. Я сказала холодным тоном:

— Я думаю, сэр, что вы ошибаетесь.

— Ну уж нет, — ответил он, — в таких случаях я редко ошибаюсь. Хотя я иногда могу поступать необдуманно, но мое суждение всегда безупречно, если речь идет о выборе друзей.

— Повторяю, вы ошиблись, обратившись ко мне, — сказала я. — А теперь мне пора идти.

— И мне не будет, позволено сопровождать вас?

— Это недалеко. Всего лишь до усадьбы Труинд Грейндж.

Я ожидала увидеть хотя бы тень смущения. Он должен был понять, что не мог безнаказанно оскорблять гостью Усадьбы.

— Тогда я зайду навестить вас в удобное для вас время.

— Надеюсь, — ответила я, — что вы подождете, пока вас не пригласят.

Он опять отвесил поклон.

— И в таком случае, — продолжала я, повернувшись, чтобы уйти, — вам придется прождать очень долго.

Меня охватило желание поскорее убежать. В его манерах чувствовалось что-то чересчур вызывающее, почти наглое. Я могла поверить, что он способен на любой дерзкий поступок. Он был похож на пирата; впрочем, на пиратов походили очень многие моряки.

Я поспешила в Усадьбу, опасаясь в первые минуты, что он последует за мной, и, быть может, испытав легкое разочарование, когда этого не случилось. Направившись прямо в башенку, где находилась моя комната, я выглянула в окно. Корабль — его корабль — ясно вырисовывался на фоне совершенно спокойного моря. Это было судно водоизмещением около семисот тонн, с высокими носовыми и кормовыми надстройками и батареями пушек. Не будучи военным кораблем, он был снабжен всем необходимым, чтобы защищаться, а быть может, и атаковать. Он выглядел гордо, величаво; это был его корабль. Я знала.

Я ни разу не спускалась к Мысу, до тех пор, пока судно не уплыло. Каждый день я смотрела на него в окно и надеялась, что, когда я проснусь наутро, его уже не будет. И я начинала думать о Кэри — красавце Кэри, который был молод, всего на два года старше меня, милом Кэри, с которым я вечно ссорилась в детстве, до того волшебного дня, когда мы оба внезапно поняли, что любим друг друга. Горестные воспоминания нахлынули на меня и я вновь, как наяву, пережила все это: необъяснимый гнев матери Кэри, — она и моя мать были двоюродными сестрами — которая объявила, что ничто на свете не заставит ее дать согласие на наш брак. И моя дорогая матушка, которая вначале не понимала причины, вплоть до того страшного дня, когда она заключила меня в объятия и, плача вместе со мной, объяснила, как грехи отцов падают на детей; и мои счастливые мечты о совместной жизни с Кэри разбились вдребезги и навсегда.