Обрученная с розой - Вилар Симона (бесплатные полные книги TXT) 📗

Анну и Филипа захватила и зачаровала кипучая жизнь богатого торгового города. Они бродили среди тюков с товарами, отведали прекрасную камбалу, которую жарили здесь же на углях и предлагали всем желающим. У Анны от всего этого изобилия разбегались глаза. Филип купил ей ручное зеркальце в позолоченной оправе, расшитый бисером мешочек с мускусом и резной гребешок из яшмы. Девушка радовалась подаркам как ребенок, смеялась, целовала его в щеку.

Вновь наступило время сиесты, и улицы Бордо, как по мановению жезла чародея, опустели. Из зарешеченных окон, где царил сумрак, веяло прохладой. Порой оттуда доносился женский смех или грубая ругань. Птицы смолкли. Лишь калеки и уроды, покрытые язвами и рубцами, жались в скудной тени соборов и, завидев редких прохожих, ковыляли навстречу, клянча милостыню. Листья платанов бессильно повисли от зноя.

В этот час, казалось, лишь в мастерских да кузницах не замирала работа. Здесь выплавлялась знаменитая бордоская сталь, а рядом ковались славные аквитанские клинки. В пещерной тьме кузниц мелькали в отсветах горнов полуголые тела в длинных, прожженных во многих местах передниках. Они казались существами из преисподней, орудовавшими тяжелыми молотами. Черные от копоти мальчишки-подручные трудились у мехов, раздувая пурпурные угли.

Вечер наступил неожиданно, словно чья-то рука одним махом прибрала дневное светило и осыпала зеленоватое небо пригоршнями звезд. Из-за зубчатых кровель города выплыла луна. Филип и Анна сидели на ступенях, а мадам Клодина, сложив руки на животе, неспешно рассказывала им о своей жизни. Она была одинока, ее дом почти всегда пустовал, и она была довольна, что есть с кем перемолвиться словом. По выговору постояльцев славная женщина сразу признала в них англичан и тут же сообщила, что ее первый супруг был родом из Англии и сражался под знаменем великого Толбота. [81]

Он был хорошим воином, и она жила с ним безбедно, родив ему трех сыновей. Но и супруг, и двое сыновей погибли, когда на эти земли пришли войска короля Карла VII, а третий сын подался в монахи и лишь изредка навещает ее. После ухода из Гиени англичан она вторично вышла замуж. У нее было несколько акров сдаваемой в аренду земли и этот дом, так что претендентов на руку и сердце мадам Клодины хватало. Да только второй муж оказался никчемным человеком и пьяницей, и, когда Господь прибрал его к себе, она лишь перекрестилась да вздохнула с облегчением.

Славная женщина говорила еще и еще, вовсе не задумываясь, слушают ли ее молодые люди или целуются в тени широких листьев пальмы.

На следующее утро звон колоколов и птичьи хоры вновь разбудили влюбленных. Анна распахнула одностворчатое окошко, восхищаясь сиянием нового дня, насыпала славке зерен. Впереди долгий день, и лучше всего его провести в окрестностях Бордо.

Весь мир, казалось, пребывал в весеннем ликовании. В голубой лазури звенели жаворонки, зеленели тучные пастбища, извилистая дорога вилась вокруг холмов, покрытых виноградниками. В садах распускались ранние розы, у реки серебрились оливковые деревья. Среди заросших плющом обломков римских колонн прыгали козы и наигрывал на свирели пастух.

Виноградные лозы касались одежды и лиц Филипа и Анны, в вышине кружил ястреб. Анна болтала без умолку, и Филипу казалось, что за эти несколько дней она рассказала ему всю свою жизнь. Он словно наяву увидел ее красавицу-сестру Изабеллу, заметив про себя, что эта обожаемая Анной леди, по-видимому, весьма властная особа; и одноглазого оруженосца графа Уорвика, в походах нередко заменявшего девочке няньку, – порой, устав от ее причуд, он давал ей глотнуть неразбавленного вина из фляги, чтобы она угомонилась и уснула; и чопорных наставниц маленькой Анны, которых этот бесенок частенько доводил до слез; и даже уродливого карлика Ланселота – давнего шута Невилей, знавшего бездну сказаний и легенд, без чьей сказки маленькая Энни не могла уснуть. Об ее отце был особый разговор. Майсгрейв узнал не грозу Англии, всемогущего Делателя Королей, а нежного и заботливого отца, готового просидеть ночь напролет у изголовья прихворнувшей дочери, способного, отложив в сторону меч и дела государства, возиться с Анной, втолковывая ей азы правописания.

О себе Филип говорил скупо. Но Анне необходимо было знать о нем все, поэтому она беспрестанно теребила его, засыпая множеством вопросов. Постепенно у нее составилось представление об угрюмом, полном враждующих чужаков пограничном крае, о высоком замке на скале, о преданной дружине, нетерпеливом предвкушении схватки и пьянящей радости победы. О да, таким она и представляла себе своего воина, столь же прохладного и отстраненного, как и его земля, и тем изумленнее глядела на него, когда он подсоблял гиеньскому крестьянину поправить покосившуюся изгородь, щелкал для деревенских ребятишек пальцами орехи, влезал на дерево, чтобы вернуть в гнездо выпавшего птенца. Тогда рушилась броня суровости и невозмутимости, его глаза становились мягкими, в улыбке появлялись беспечность и добродушие, никогда прежде не замечаемые ею. Исчезла и глубокая морщина между бровей, залегшая словно годы пережитых невзгод.

К полудню они оказались на опушке леса у выложенного круглыми плоскими камешками источника: хрустальная струя, едва слышно звеня, сбегала в крохотный бассейн. Вода была ледяная, со сладковатым привкусом. Пологий склон холма пестрел полевыми цветами, и Анна долго бродила по нему, сплетая соцветия и стебли в венок. Филип полулежал, облокотясь об упавший ствол, глядел на нее, задумчиво пожевывая соломинку. Плыли многоярусные, похожие на замки облака, где-то далеко в деревне звонил надтреснутый колокол. Вокруг не было ни души, и, казалось, весь мир принадлежит только им двоим.

Филип поднялся и пошел к Анне. Заслышав его шаги, она подняла взгляд. Тень от венка падала на ее лицо, полные губы улыбались. Он обнял ее, и несколько долгих минут они целовались. Кружилась голова – от солнца, от простора, друг от друга… Пахнущий медом огромный букет Анны выпал из ее ослабевших рук. Филип легко подхватил девушку на руки и унес в сумрак и прохладу леса…

Уже начало смеркаться, когда они, усталые и счастливые, неспешно возвращались в город. Неожиданно позади раздались голоса и звуки рожков.

– Дорогу, дорогу! – кричали нарядные всадники, отгоняя в сторону прохожих и груженные поклажей телеги.

К Бордо продвигалась пестроцветная кавалькада всадников на великолепных лошадях. Простолюдины срывали с голов колпаки:

– Карл Гиеньский! Карл Гиеньский, наш славный герцог, возвращается с охоты!

Блестящий кортеж приближался. Шитые золотом одежды, смех, ржание коней, яркие перья на шляпах всадников, длинные шлейфы дам, роскошная сбруя и дорогое оружие – все было ослепительно, все вызывало восхищение. Тщедушный герцог Карл скакал впереди всех на поджаром караковом жеребце, за ним следовала вереница красавиц в замысловатых головных уборах.

Анна невольно подалась вперед.

Ее наряд горожанки, представлявшийся ей таким очаровательным, сейчас настолько померк в ее глазах, что она не могла сдержать невольный возглас досады.

– Нам пора, – сказал Филип и весь оставшийся путь пребывал в задумчивости.

Ночью он проснулся словно от толчка.

– Письмо… – бормотал он. – Письмо!

Поистине он совсем обезумел. Он дал клятву вручить Уорвику письмо короля Эдуарда! Вручая футляр с посланием, брат короля сказал: «Ваш путь будет и опасен, и долог. Всякое может случиться в дороге, и задержки неизбежны, но чем скорее вы доставите письмо графу, тем большую услугу окажете своему королю».

Майсгрейв обхватил руками голову. Послание Эдуарда IV покоится на дне сундука, стоящего у окна… Итак, он погубил в пути лучших из своих людей, совратил юную дочь графа Уорвика и преступил клятву… Этот узел надлежало рассечь одним ударом. Завтра же в путь!

Он посмотрел на Анну. Она спала, уткнувшись в подушку, и по ее спине скользил лунный луч. У Филипа дрогнуло сердце. Всему конец. В его жизни больше не будет счастья. Долг и любовь боролись в его душе. Где взять мужества, чтобы обречь себя на вечную разлуку с той, которую даровал ему по милости своей Господь?