Серебряные фонтаны - Хьюздон Биверли (серия книг txt) 📗
— Я не знала, что ты умеешь ездить на велосипеде.
— Я и не умею. Вернее, не умел — а теперь, наверное, могу. Чему только не выучишься на войне. Сначала я падал, но затем выучился держать равновесие. Главное — не забывать крутить педали. Дорога была ухабистой, но, по крайней мере, не разбитой снарядами, потому что мы отступили далеко в тыл. И я поехал.
Это было странное путешествие. Я вспоминал свое путешествие во Францию перед рождением Фрэнсиса. Тогда я еще ничего не знал и возлагал большие надежды на будущего ребенка — я надеялся, что родится мальчик. Я представлял, что он пойдет в армию и осуществит то, чего не смог я. Когда же он родился, и я узнал, что он не мой сын, мои надежды были разбиты. Но, крутя педали этой адской машины, я думал — нет, они не разбиты. Он пошел в армию и сражался храбро, все эти три года он провел на передовой. Кайстер сказал мне: «Вы должны гордиться им, Ворминстер», — и я наконец, почувствовал, что горжусь им. Я думал — только бы приехать вовремя, чтобы сказать ему об этом. Я знал, что он умирает, Кайстер ясно дал мне это понять, но я надеялся успеть — тогда, по крайней мере, он умрет не в одиночестве.
Эта проклятая дорога — я проколол шину, когда мне оставалось около десяти километров. Я прошел довольно много, таща за собой велосипед, потому что по дороге ездили мало. Затем меня догнала санитарная машина и предложила подвезти. Узнав, что она едет в госпиталь, я бросил велосипед в канаву и взобрался на сиденье рядом с водителем. Я обрадовался — может быть, еще успею. Госпиталь располагался в бывшей школе. Водитель высадил меня у дверей, и я вбежал внутрь. Из палаты вышла медсестра. «Сестра! — крикнул я. — Капитан Квинхэм, мой сын... я его отец...» И я увидел ее лицо. Он умер за полчаса до моего прибытия.
Меня трясло, но Лео, не смотрел на меня. Вместо этого он смотрел на фонтан, на бронзового мальчика, потускневшего и зеленоватого, на широко открытый рот дельфина, из которого сейчас не стекала вода.
— Его тело было уже подготовлено для похорон. Медсестре было неловко, но по моей кокарде RAMC она видела, что я все понимаю. — Лео снова взглянул на меня. — Там нет времени для мертвых, оно в первую очередь нужно живым. Военное министерство уже было извещено, похороны были назначены на следующее утро. Мне дали поесть, и нашли койку в бараке, где жили мужчины, Я очень устал, но не мог заснуть — меня одолевали мысли. Я думал о тебе, о Флоре — и о ней, его матери. С годами я научился не думать о ней, но в эту ночь ничего не мог с собой поделать. Я вспоминал ее лицо, когда родился Фрэнсис. Я тогда так напугал ее, что поклялся больше никогда не срывать гнев на женщине.
Лео немного помолчал, затем заговорил приглушенным голосом:
— В ту ночь я почти не спал. Я не ожидал, что буду так горевать, но он был еще таким молодым. Кроме того, странное дело, но с нашей встречи в окопах я думал о нем как о товарище.
— Он то же самое говорил о тебе, — сказала я, глотая слезы.
— Разве? Рад это слышать, потому что чувствую вину перед ним. По правде говоря, я никогда не был ему отцом. Я это понял, когда родилась Флора.
Похороны состоялись рано утром, — продолжил рассказ Лео. — Гроб накрыли британским флагом, святой отец подошел поговорить со мной, и я увидел, что он — католический священник. Он сказал мне: «Ваш сын принял перед смертью католическую веру». Итак, Фрэнсис наконец, присоединился к вере матери. Она обрадовалась бы, узнав об этом.
Я стоял на краю могилы и смотрел, как тело Фрэнсиса хоронят в грязи Франции. Шел сильный ливень. — Лео поднял голову. — Из-за этого ливня я вернулся в госпиталь, надеясь найти там кусок прорезиненной ткани, чтобы укрыться в дороге. И вдруг я вспомнил, что не поблагодарил медсестру. Она начала говорить: «Он умер спокойно... — но затем ее взгляд упал на мои нашивки, и она просто добавила: — ...гораздо спокойнее многих». Я еще раз поблагодарил ее и повернулся, чтобы уйти, но она окликнула меня вслед: «Сержант, у меня остались личные вещи вашего сына. Я хотела отослать их сегодня, но по нынешним временам будет надежнее, если я отдам их вам. Кстати, он женат?» «Уже нет, сестра», — ответил я ей. «Тем более надо отдать их вам. Это небольшой сверток». Она вернулась с пакетом и вручила его мне: «Может быть, это утешит вас».
Я поискал попутную машину, и часть пути меня подвезли. Дальше я пошел пешком, но дождь все еще лил, а моя накидка все время сползала с плеч. Через некоторое время я набрел на медицинский пункт. Это было хоть маленькое, но укрытие, и я решил выпить там чая и подождать другую попутную машину.
Я уселся с кружкой, но она была слишком горячей для питья, и я открыл пакет. В нем оказались часы Фрэнка, которые я подарил ему на двадцать первый день рождения. Я был удивлен, что он носил их с собой. Удивлен — и тронут. Кроме часов, там было несколько фотографий. На одной из них была она, Жанетта. Она была очень красива. Было странным сидеть в таком месте и смотреть на ее лицо, столько лет спустя. Там было и венчальное кольцо — наверное, ее кольцо.
— Нет, — вмешалась я. — Это кольцо мисс Аннабел, она вернула его Фрэнку.
— А-а, понятно. Еще там был католический молитвенник, новенький, а в нем лежало несколько полученных писем. Фрэнк положил их на хранение туда, как это принято. Затем я нашел и несколько готовых к отправке писем, они были с ним, когда он был ранен. На войне многие носят их с собой на всякий случай — так и получилось. Одно письмо было адресовано Аннабел, второе — какому-то капитану французской армии. Дойдя до третьего письма, я увидел в адресе слово «Ворминстер» и подумал, что это мне. У меня возникла абсурдная надежда, что Фрэнк решил помириться со мной после смерти, но затем я понял, что там не мое имя, а твое. Письмо было не мне, а моей жене.
Лео полез в карман своего вечернего пиджака и вынул письмо.
— Вот оно, Эми, — он встал. — Я оставлю тебя, пока ты его читаешь.
Я осталась с письмом в руке, а он пошел к фонтану и, встав ко мне спиной, закурил сигару. Мгновение я смотрела на конверт, затем дрожащими руками открыла клапан и вынула письмо.
Глава пятидесятая
17 марта 1918 года
MachereAimee!
В прошлом месяце я говорил тебе, что когда война кончится, я вернусь, и буду сражаться за тебя, но если ты читаешь эти строки, то уже знаешь, что я проиграл это сражение. Надеюсь на Бога, что тебе никогда не придется читать это письмо, хотя уже вижу, как ты держишь его в руке и твои кроткие глаза наполняются слезами, — потому что предчувствую, что это случится. Я знал это еще тогда, когда ты обняла меня при последнем расставании. Некоторые знакомые говорили мне, что предчувствуют собственную смерть, и последующие события доказывали, что они были правы. Я подозреваю, что уже давно есть снаряд, на котором написано мое имя. Прости меня, Эми, потому что я знаю, что ты ужасно расстроишься — но все-таки я не сожалею о твоем расстройстве, потому что хочу, чтобы ты горевала обо мне. Но я сожалею о себе, потому что хочу жить. Я хочу жить долго и счастливо. И, сверх всего, я хочу жить с тобой.
Однако бесполезно плакаться, особенно в посмертном письме. Хорошо, что у тебя скоро появится младенец для утешения. Я надеюсь, что это будет сын — ты сознаешь, что он будет лордом Квинхэмом вместо меня? Значит, в итоге все встанет на свои места. Да и что я мог бы предложить тебе, если бы остался жив? Любовь — конечно, любовь, сколько твоей душе угодно. Ты это знаешь, уже больше года, как знаешь, но я не могу предложить тебе почтенную женитьбу — церковь и закон не допустят этого. Аннабел развелась со мной, старик, возможно, разведется с тобой, но по закону я не могу жениться на бывшей жене своего отца. Так-то, моя дражайшая мачеха.
Весь прошлый год я возмущался стариком за то, что он женился на тебе и навсегда развел нас друг с другом, если не считать перспективы незаконного союза, — но это было бы не слишком справедливо, не так ли? Я должен осуждать только себя. Если бы я не соблазнил тебя, он не женился бы на тебе. Наконец, я признаю, что во всем виноват сам.
