Старая сказка - Форсайт Кейт (серия книг .TXT) 📗

Он нахмурился.

— Это бесчестно, Шарлотта-Роза.

— Как и держать тебя здесь против твоей воли!

Он нахмурился еще сильнее.

— Я не могу погубить свою душу лжесвидетельством.

— Даже ради меня? — взмолилась я.

Выражение его лица на мгновение смягчилось.

— Ты же знаешь, что для тебя я сделаю все, ma cherie… все, что не грозит мне бесчестьем.

— А не мог бы ты сказать отцу что-либо такое, что успокоит его подозрения? Скажи ему, что тебе невыносимо сидеть взаперти, и поклянись, что не вернешься в Версаль и не станешь искать меня. А потом, когда тебя выпустят, мы можем встретиться в Париже. Таким образом, тебе не придется лгать ему и брать грех на душу или совершать еще какую-либо подлость. Согласен?

Я говорила быстро, захлебываясь словами, и водила звериной мордой туда-сюда, посматривая по сторонам, не заинтересовался ли нами кто-либо. Но взгляды публики были устремлены на актеров, танцующих в круге света от факелов, тем более что мы-то с Шарлем стояли в тени.

Он нахмурился и закусил губу.

— Ради тебя я отреклась от своей веры! Я обесчестила память своей семьи! Неужели для тебя это ничего не значит?

Один из стражников оглянулся на нас, и Миетта моментально сделала стойку на руках, воскликнув:

— Посмотрите на меня, месье, на меня!

Шарль послушно повернул к ней голову, улыбнулся и захлопал в ладоши, а потом дал ей монетку. Стражник отвернулся.

А я расплакалась в медвежьей шкуре. Шарль услышал мои всхлипы, увидел, как колыхнулась шкура, и сдался.

— Разумеется, значит. Прости меня. Я так и сделаю, но не стану ни лгать ему, ни обещать не делать того, что намерен сделать.

— Встретимся в Париже, в доме моей кузины, графини де Мюра, — быстро сказала я. — Она живет на Королевской площади, возле Бастилии. Она спрячет нас, пока ты не достигнешь совершеннолетия. Ох, Шарль, не обмани меня! Последние недели были просто ужасными.

— Для меня тоже, — сказал он и протянул ко мне руки, словно намереваясь обнять. Но обнимать танцующего медведя как-то не принято, и руки его беспомощно упали вдоль тела. — Жаль, что я не могу поцеловать тебя, — убитым голосом прошептал он. — Ах, как мне хочется сорвать с тебя эту медвежью шкуру!

— Жан де Лафонтен говорил: «Не спешите делить шкуру неубитого медведя», — дрожащим голосом сказала я. — Ох, Шарль, пожалуйста, поспеши!

Париж, Франция — май 1687 — июль 1689 года

Мы с Шарлем подписали брачный контракт 22 мая 1687 года, на мой тридцать седьмой день рождения. Две недели спустя, 6 июня, в присутствии свидетелей нас обвенчал священник церкви Сен-Сюльпис в Париже, одного из самых больших и величественных храмов Франции. Огромное здание было темным и мрачным, но мое счастье расцветило и согрело его. Священник благословил нас. Нанетта с моей сестрой Мари расплакались от радости.

Мы с мужем провели несколько потрясающих дней в Париже. Взявшись за руки, мы гуляли по берегу Сены, ходили в театр и на балет, а каждую ночь любили друг друга в освященной узами брака супружеской кровати.

— Наконец-то! — радовался Шарль. — Больше нет нужды заниматься любовью в одежде.

— Нам, пожалуй, самое время покаяться, — заявила я спустя несколько дней. — В конце концов, король ведь дал нам разрешение.

Итак, мы собрали вещи и отправились в Версаль, чтобы предстать перед королем и умолять его простить нас за то, что мы сочетались браком, не уведомив сначала его.

Король выглядел усталым и больным, а его отвислые щеки обрели багровый оттенок. Он лишь кивнул и проронил:

— А, молодые влюбленные. Вы уже совершеннолетний, месье де Бриу?

— Да, сир, — ответил Шарль.

— Очень хорошо. Попросите метрдотеля подыскать вам апартаменты. Мадам де Бриу?

— Да? — откликнулась я, трепеща от радости, настолько понравилось мне такое обращение.

— Пусть более не будет никаких скандалов.

Но надеяться на это не приходилось. Мне было отпущено всего десять дней счастья. Десять дней меня называли «мадам де Бриу». Десять дней я засыпала в объятиях мужа, десять дней он будил меня поцелуем. Десять дней настоящего безумия в середине лета.

А потом барон де Бриу вознамерился расторгнуть наш брак, подав иск в парламент. По его уверению, я соблазнила несовершеннолетнего и женила его на себе без согласия его семьи. Шарль рвал и метал, крича, что он достиг совершеннолетия и имеет право поступать так, как ему заблагорассудится. Но все было бесполезно. Шарля вновь поместили под стражу, на сей раз — в бывший лепрозорий в Сен-Лазар, превращенный в тюрьму для тех, кто доставлял ненужные хлопоты своим семьям. Барон предложил мне взятку, дабы я отреклась от супружеских клятв. Я с негодованием отказалась. Тогда этот putain вытащил меня в суд. Весь двор пришел полюбоваться на заседание. Меня назвали проституткой, колдуньей, суккубом. [190] Жан де Лафонтен, шокированный грубым обращением, которому я подверглась, написал в мою поддержку несколько стихотворений. Его моментально подняли на смех и стали поливать грязью. Говорили, что я околдовала и его, заставив полюбить себя. Судебное заседание превратилось в шумный скандал, имевший целью унизить меня как можно сильнее.

15 июля 1689 года — более чем через два года после нашей несчастливой женитьбы — парламент постановил, что имело место злоупотребление положением, и меня оштрафовали на тысячу золотых луидоров. Это составляло весь мой годовой пансион, назначенный королем. Шарля оштрафовали на три тысячи золотых луидоров. Штрафу подвергся даже священник, обвенчавший нас. Шарля освободили из тюрьмы, но тут же забрали в армию и отправили воевать на одну из бесконечных войн, которые вел король. Больше Шарля я не видела.

Аббатство Жерси-ан-Брие, Франция — апрель 1697 года

В ту ночь я опять спала плохо. Отвратительный запах руты, въевшийся мне в кожу, пробудил в памяти гнетущие воспоминания. По скрипу кровати сестры Эммануэль я поняла, что и она мучается бессонницей. Перед самым рассветом я услышала, как она поднялась и вновь принялась истязать себя бичом, бормоча покаянные молитвы. Какая-то часть меня хотела броситься к ней, отобрать завязанную узелками веревку и вышвырнуть в окно, но я лежала неподвижно, зажав уши ладонями.

В течение следующих нескольких дней я не могла найти убежища и в саду, поскольку наступила Пасха, и все монахини стояли на всенощных бдениях, распевая «Провозглашение Пасхи». [191] Я спрашивала себя, чем заняты сейчас все мои подруги при дворе. Празднуют, скорее всего, радуясь тому, что долгий Великий пост наконец закончился. В угрюмом молчании я съела свою похлебку, горько жалея о том, что не могу оказаться в замке Шато де Медон и сыграть в карты с дофином и принцессой де Конти, выпить шампанского и попробовать гусиной печени, наслаждаясь теплом, исходящим от ревущего в камине пламени.

Но труднее всего мне было выносить Великое молчание в аббатстве. Тому, кто любил слова, невыносимо было обходиться без них большую часть дня. Только ранним вечером, собираясь у камина в гостиной, нам разрешалось разговаривать друг с другом. Сестра Эммануэль всегда садилась меж послушниц, положив на колени трость, готовая пустить ее в ход при малейших признаках фривольности.

Вечером в понедельник Светлой седмицы, войдя в гостиную, я заметила, что послушницы старательно отодвинулись от наставницы, исключив ее из своего круга и оттеснив на холодную границу комнаты. Я успела разглядеть, как в глазах ее промелькнула боль, когда она плотно сжала губы и склонилась над шитьем. На мгновение я заколебалась, а потом пододвинула свой стул поближе к ней.

— Полагаю, вам довелось бывать при дворе в Париже, сестра Эммануэль?

Она с удивлением посмотрела на меня.