Цветы из бури - Кинсейл Лаура (читать полную версию книги .txt) 📗
— При других обстоятельствах я с радостью согласилась бы стать помощницей акушерки, — ответила Мэдди, — но я должна поддержать Жерво.
Доктор покраснел.
— Я поражен, что тебе вообще пришла в голову подобная мысль, кузина Мэдди.
— Я исполняла обязанности сиделки большую часть своей жизни. У меня есть опыт обращения с больными. — Мэдди продолжала говорить тихим голосом. — Мое решение согласовано с герцогом.
— Ну… ну… — кузен Эдвардс покачал головой и улыбнулся. — Как вам могла прийти в голову такая фантазия?
— В затворничестве, — просто ответила она. — Там я узнала, что есть Свет и Правда.
— Я сам вам расскажу о свете и правде, мисс, — воскликнул Ларкин. — Когда он сломает вам шею, вы все поймете!
— Он не причинит мне вреда, — ответила Мэдди.
— Вы ничего не понимаете, мисс! Он регулярно впадает в буйство; как-то раз он чуть не оторвал мне руку, а ведь я — крупный парень, как видите. А вас он в секунду уничтожит.
— И все же, — возразила Мэдди, — когда герцог увидит, что я пришла поговорить с ним, он будет вести себя тихо. Ларкин нахмурился.
— Ничего подобного, вы не знаете его, мисс. Вы здесь всего лишь один день. К этому маньяку нельзя поворачиваться спиной!
— К сожалению, это правда, кузина Мэдди. Тебя, должно быть, ввели в заблуждение проблески рассудка у пациента. При его диагнозе это возможно. Мы стараемся поощрять разумное и цивилизованное поведение, но горькая правда заключается в том, что герцог не в том состоянии, когда ему можно доверять или рассматривать его как разумное человеческое существо.
Опыт собрания научил Мэдди разумно и тонко вести спор. В глаза ошибающегося нужно смотреть твердо и уверенно. Сейчас она смотрела на кузена Эдвардса, не мигая.
— Это значит… — Он откашлялся. — Нет, я неверно выразился. Конечно, он человек, создание Божье, как и все мы. Но я отвечаю за ваше благополучие.
— Вы также отвечаете и за его благополучие.
— Дорогая моя, вы не сможете ухаживать за ним. Абсурд. Я не могу дать разрешения.
Она не стала возражать. Никакие аргументы сейчас на него не подействовали бы. Она не готовилась заранее к такому разговору; если Бог пожелает, нужные слова придут сами.
Казалось, кузен Эдвардс стал испытывать неудобство под ее пристальным взглядом.
— Это невозможно. Боюсь, что вы просто не понимаете, что хотите сделать.
— Кузен Эдвардс, это вы не понимаете моих намерений.
Он хмуро посмотрел на нее.
— Вспомните, что дает нам Свет, — мягко произнесла Мэдди. — Неужели вы отказались от него?
Он продолжал недовольно смотреть на нее.
— Не знаю, как насчет «света», — с вызовом произнес Ларкин, — но ничего глупее я никогда не слышал, доктор. Прошу прощения, что отнимаю у вас время, но она ни о чем не хотела слушать, кроме как о благословении.
Доктор Эдвардс посмотрел на своего помощника. Когда он снова перевел взгляд на кузину, она продолжала стоять неподвижно. Ларкин что-то ворчал о свете, откровениях, невежественной чепухе, с каждым словом глубоко оскорбляя чувства и веру Мэдди.
Кузен Эдвардс молчал. Она уловила тот момент, когда он перестал быть упорствующим квакером, раздраженным вечным презрением к своему происхождению, и начал смотреть и слушать.
Наконец комментарии Ларкина превратились в усталое бурчание. Запертый в комнате Жерво казался тенью, следящей за ними сквозь прутья белой и неподвижной решетки. Огромная ожидающая тишина заполнила дом.
Кузен Эдвардс повернулся к Ларкину и попросил у него ключ.
Глава 6
Что говорить, все аргументы разбежались в разные стороны при виде краснокожей Обезьяны и невозмутимой Мэдди. Кристиан не мог за ними угнаться. Он удивился, когда человек, управлявший всем, — низенький, толстый, с бесцветным маникюром — раскрыл дверь. Он изумился, когда она одна вошла к нему. Она казалась немного испуганной. Возможно, у нее были на то причины, но ему это не понравилось. Не вреди, никогда не причиняй вреда женщине, черт побери!
После минутного колебания она пересекла комнату. Ее рука удивила его: она словно взялась из ниоткуда. Взрыв. Звук. Неожиданный шум. Не знал. Спрятать вещи. Раз — и нет. ПОЧЕМУ! Он разозлился. Он испугался. Он хотел, чтобы все вещи оставались на своих местах.
Он посмотрел на нее. Рукопожатие, мужское, правой рукой. Но он не шелохнулся. Он стоял беспомощный, чувствуя растерянность и обиду, сжимая и разжимая пальцы правой руки. Он заглядывал ей в глаза. Ненормальная неподвижность. Будучи не в состоянии объяснить, он тяжело дышал, с усилием напрягаясь, чтобы заставить свое тело подчиниться его намерениям.
Потом она крепко сжала его руку, подняла ее вверх. Потом опустила.
Он ощутил ее пальцы, мягкие и прохладные, как туман, поднимающийся из-за горизонта. Он знал, что хотел сделать нечто более галантное: он поднес ее руку к своим губам и запечатлел легкий поцелуй, слегка пожимая ее пальцы.
Скромная девушка покраснела. Какие красивые глаза…
Он улыбнулся ей. Она облизнула губы. Обезьяна что-то предостерегающе зашипела. Кристиан посмотрел через ее плечо, сквозь решетки и понял, что вывел своего тюремщика из равновесия. Настанет время, когда он поплатится за это.
Другой, кровавый медик… Кровь. — Другой, он только стоял рядом с выражением заинтересованности и отеческой заботы. Кристиан догадался, что его проверяют. Он снова переключил внимание на Мэдди, напряженно изучая ее, не желая упустить свой шанс. Обезьяна был снаружи. Она — внутри. Он не мог позволить себе упустить такую возможность.
Когда она сделала ему знак садиться, он сел. Когда предложила воду, он выпил. Когда она заговорила, он уставился на ее губы и попытался вникнуть в смысл слетающих с них слов.
Его разозлило, что он ничего не мог сделать. Все злило, злило с тех пор, когда он вынырнул из темноты и бессилия. Без слов. Без самого себя. Он с трудом сдерживался. Хотелось схватить что-нибудь и бросить. Но бросать было нечего. Они вынесли отсюда все, что можно сдвинуть с места.
Мэдди — девочка — мягко, с ожиданием посмотрела на него. Он вовремя спохватился, что теперь не должен давать волю своим желаниям.
Когда появился поднос с невыносимым бараньим рисовым супом, хлебным пудингом и простой водой, он сел и долго смотрел на еду, в душе яростно протестуя. Она стояла рядом, потом взяла в руки ложку.
Нет. Нет, этого он не вынесет. Он чуть не швырнул поднос с супом и всем остальным через всю камеру. Что-то сдерживало. Вместо этого он протянул руку, схватил ее за кисть и стал неподвижно держать ее. Просто держать, а потом как мог спокойнее начал опускать ее вниз, пока ложка не очутилась на подносе.
Она разжала руку и выпустила ложку. Он поднял ее и съел их плебейский харч. Как разглядываемое животное в зоопарке! Его душа до самого донышка так наполнилась злобой и отвращением, что каждый глоток давался ему в борьбе с самим собой. Но он сделал это. Сделал, чтобы удержать ее и досадить Обезьяне единственным возможным ему способом.
Это тоже было испытанием. Он прошел его. Впервые с тех пор, как он очнулся от наркотического оцепенения, в котором они доставили его сюда, он добровольно сел и поел как человек.
Он подумал о своем поваре у себя дома, о блюдах, названия которых проносились у него в голове. О любимом шоколаде.
Он вспомнил жирный бараний суп и чуть не поперхнулся ненавистью.
Но Мэдди улыбнулась, это заставляло его чувствовать себя сердитым и довольным одновременно. Он мог простить ее. Бедняжка! Она лучше ржаного пудинга с пивом.
Квакер. Да, квакер, но он не мог сказать этого вслух, да и не собирался этого делать.
Он выдержал их проклятое испытание, и очи позволили ей остаться с ним, сидя за пределами его камеры. Дрожащие от слабости мускулы… его одолела усталость. Он навалился на решетку, не желая терять ее из виду. Говори… Не могу… Скажи, Мэдди-девочка… Останься. Останься.
Хотя бы до ночи, когда вернется Обезьяна. Кристиан побаивался, он не хотел давать повода для применения силы. Он лежал на своей узкой койке, словно послушная собака.
