Ожерелье королевы - Дюма Александр (читать книги без .TXT) 📗
– Сначала я купил у вас для ее величества ожерелье и выплатил вам за него двести пятьдесят тысяч ливров.
– Верно, ваше высокопреосвященство.
– Затем покупка была подтверждена непосредственно королевой; во всяком случае, так вы мне сказали; она подтвердила сделку в недвусмысленных выражениях и скрепила письмо собственноручной подписью.
– Подписью… Как по-вашему, ваше высокопреосвященство, это подпись королевы?
Покажите.
Вот она.
Ювелиры извлекли письмо из бумажника. Кардинал вгляделся в него.
– Ну, знаете! – воскликнул он. – Вас провели, как детей. Мария Антуанетта Французская… Да ведь королева принадлежит к австрийскому дому. Вас обокрали: и почерк, и подпись – все поддельное!
– Но тогда, – вне себя возопили ювелиры, – графиня де Ламотт, должно быть, знает, кто изготовил фальшивки и украл ожерелье!
Кардинала потрясла справедливость этих слов.
– Давайте пригласим графиню де Ламотт, – в изрядном смущении предложил он.
И г-н де Роган позвонил, как прежде это сделала королева.
Его люди устремились на поиски Жанны, чья карета еще не могла отъехать далеко.
Тем временем Бемер и Босанж, цепляясь за обещания королевы, как утопающий за соломинку, твердили:
– Где ожерелье? Где ожерелье?
– Вы меня оглушили! – с досадой прикрикнул на них г-н де Роган. – Откуда мне знать, где ваше ожерелье? Я сам передал его королеве, вот все, что мне известно.
– Ожерелье! Разве мы не получили задаток! Но где ожерелье? – повторяли коммерсанты.
– Господа, это меня не касается, – вспылил кардинал, готовый вышвырнуть за дверь обоих кредиторов.
– Графиня де Ламотт! Ее сиятельство графиня де Ламотт! – возопили осипшими от горя голосами Бемер и Босанж. – Вот кто нас погубил!
– Я запрещаю вам подвергать сомнению порядочность госпожи де Ламотт, если вы хотите уйти живыми из моего дома.
– Но кто-то же совершил преступление, – жалобно возразил Бемер, – кто-то же подделал две расписки?
– Не я же это сделал! – высокомерно отрезал г-н де Роган.
– Мы совсем не это хотим сказать, ваше высокопреосвященство.
– Тогда чего же вы от меня добиваетесь?
– Во имя неба, монсеньор, дайте нам разъяснение.
– Подождите, покуда я сам его получу.
– Но что мы скажем королеве, ваше высокопреосвященство? Ведь ее величество тоже винит во всем нас!
– Что же она говорит?
– Что ожерелье не у нее, а у вас или у графини де Ламотт.
– Что ж! – ответил кардинал, побелев от ярости и стыда, – ступайте, скажите королеве, что… Нет, лучше ничего не говорите. Не будем раздувать скандал. Но завтра… завтра, слышите ли, я служу мессу в капелле Версаля; приходите – вы увидите, как я подойду к королеве, заговорю с нею, спрошу, в самом ли деле у нее нет ожерелья, и вы услышите, что она ответит; если она будет все отрицать, глядя мне в глаза… тогда, господа, я уплачу – мое имя Роган!
С этими словами, произнесенными с тем величием, которое невозможно передать на бумаге, принц спровадил обоих компаньонов, и они удалились, пятясь задом и подталкивая друг друга локтями.
– Итак, до завтра, – пролепетал Бемер, – не правда ли, ваше высокопреосвященство?
– Завтра, в одиннадцать утра, в версальской капелле, – отозвался кардинал.
18. Фехтование и дипломатия
На другой день, часов около десяти, в Версаль въехала карета, украшенная гербом г-на де Бретейля.
Если читатель не забыл истории Бальзамо и Жильбера, он помнит и о том, что г-н де Бретейль, соперник и заклятый враг г-на де Рогана, давно уже поджидал случая нанести своему недругу смертельный удар.
В этом отношении дипломатия куда выше искусства шпаги: в фехтовании удар надо парировать ударом, хорошо ли, плохо ли, но немедленно, а дипломаты лет пятнадцать, если не больше, готовят свой удар, дабы он оказался возможно более сокрушительным.
Час назад для г-на де Бретейля испросили аудиенцию у короля, и вот теперь он входил к его величеству, который одевался, собираясь к мессе.
– Погода великолепная, – радостно объявил Людовик XVI, едва дипломат вступил в его кабинет. – Вот это Успение! Полюбуйтесь, на небе ни облачка!
– Я в отчаянии, государь, что омрачу тучами спокойствие вашего величества, – ответствовал министр.
– Ну, вот! – нахмурился король. – Снова день начинается с огорчений. Что там у вас стряслось?
– Я в большом затруднении, ваше величество, не знаю, с чего и начать, тем более что дело это на первый взгляд не имеет отношения к моему министерству. Речь идет о краже, а кражи касаются скорее начальника полиции.
– О краже? – отозвался король. – Ведь вы министр юстиции, а воры рано или поздно всегда предстают перед судом. Суд же находится в ведении министра юстиции, каковым вы и являетесь. Итак, говорите.
– Хорошо, государь, дело заключается в следующем. Приходилось ли вашему величеству слышать что-либо о бриллиантовом ожерелье?
– Об ожерелье господина Бемера?
– Да, государь.
– От которого отказалась королева?
– Вот именно.
– Благодаря ее отказу я получил превосходный корабль «Сюфрен», – потирая руки, добавил король.
– Так вот, ваше величество, – продолжал барон де Бретейль, не смущаясь тем, какое зло собирается причинить, – это ожерелье похищено.
– А, тем хуже, тем хуже, – сказал король. – Оно стоило больших денег. Впрочем, эти бриллианты легко узнать, а распилить их – значит сильно обесценить украденное. Их не распилят, и полиция их найдет.
– Государь, – перебил барон де Бретейль, – это не обычная кража. Ходят всякие слухи.
– Слухи? Какие слухи?
– Государь, поговаривают, будто королева оставила ожерелье себе.
– Как оставила? Она отказалась от него при мне, не пожелала даже на него взглянуть. Глупости, чепуха, барон. Королева не оставляла себе ожерелья.
– Государь, я употребил более мягкое выражение, чем то, которое твердят сплетники. Клевета настолько не считается с великими мира сего, что слова, к которым она прибегает, слишком мучительны для королевского слуха. Слово «оставила»…
– Ах, полноте, господин де Бретейль, – с улыбкой заметил король, – я полагаю, никто не говорит, что королева украла бриллиантовое ожерелье.
– Государь, – поспешно подхватил г-н де Бретейль, – поговаривают, что королева тайком возобновила сделку, которую расторгла в присутствии вашего величества; поговаривают – мне нет нужды повторять вашему величеству, как я, почтительный и преданный ваш слуга, презираю эти гнусные домыслы, – но злые языки утверждают, будто у ювелиров хранится собственноручная расписка ее величества, подтверждающая, что ожерелье осталось у королевы.
Король побледнел.
– И это говорят вслух! До чего же еще договорятся? Право, это весьма меня удивляет, – воскликнул он. – С какой стати королеве покупать ожерелье тайком? Я ничуть не осудил бы ее за это приобретение. Королева – женщина, а ожерелье – прекрасная и уникальная вещица. Королева, слава Богу, в состоянии потратить полтора миллиона на украшения, коль скоро ей придет охота. Я одобрил бы ее; она совершила лишь один промах: ей не следовало скрывать от меня свое желание. Но королю не пристало вникать в такое дело: на это имеет право только супруг. Муж бранит жену, если хочет и если может, но я ни за кем не признаю права вмешиваться в их отношения или злословить на их счет.
Барон склонился, слыша столь благородные и смелые речи. Но твердость Людовика XVI была поверхностна. Едва выказав ее, он вновь начинал колебаться и беспокоиться.
– И потом, – продолжал он, – что вы толкуете о краже? Ведь вы, по-моему, упомянули о краже? Если ожерелье украдено, оно не может находиться у королевы. Это было бы нелогично.
– Гнев вашего величества произвел на меня такое действие, – отвечал барон, – что я не в силах был говорить.
– Гнев? Мой гнев? Ну, барон… Право, барон…
И добродушный король расхохотался.
– Ну да ладно, договаривайте и расскажите мне все как есть. Скажите, что королева продала ожерелье евреям. Бедняжка, она все время нуждается в деньгах, а я не всегда их ей даю.
