Золотой отсвет счастья - Френч Джудит (бесплатные версии книг TXT) 📗
— Спасибо, Дональд, — поблагодарила Бесс. — Я ненадолго уезжаю, но вернусь непременно. И тогда у нас все будет хорошо. Понял, Дональд?
— Да, хозяйка, — ответил повар сдавленным голосом, которым говорит человек, давно потерявший слух.
— До моего возвращения ты остаешься за хозяина в доме.
— Да, мэм.
— Передай Неду, что он отвечает за все работы на плантации. Если будут трудности… — Бесс вздохнула. — В общем, вам надо обязательно продержаться до приезда моего отца.
— Ваш батюшка жив, мисс Бесс? Господин Дэвид скоро вернется к нам?
— Да. И ты можешь об этом сообщить всем, включая шерифа. Мой отец уже на пути домой. Я получила от него письмо. А теперь иди, — поторопила она старика, — и как можно дольше не пускайте шерифа ко мне.
— Твой отец действительно возвращается? — поинтересовался Кинкейд, когда за Дональдом закрылась дверь.
— Это одному Богу известно. Но мне надо было что-то сказать людям.
Бесс быстро подошла к кровати и выдвинула снизу бельевой ящик.
— Оружие здесь, — бросила она Кинкейду и начала спешно собирать свои вещи в переметную сумку. — Мы должны немедленно ехать. Мне с шерифом не к чему встречаться.
— И у меня нет ни малейшего желания столкнуться с ним, — согласился Кинкейд, вытаскивая два французских пистолета и пороховницу. Под ними Кинкейд увидел завернутый в ветошь старинный клинок из закаленной дамасской стали.
Бесс торопливо рылась в ящиках своего комода. Наконец она извлекла оттуда ножницы, футляр с иголками, нитки.
— Боюсь, на шитье у тебя будет маловато времени, — заметил Кинкейд.
Бесс не обратила внимания на его язвительность и продолжала набивать сумку всякой всячиной. Последнее, что она сунула туда, был маленький пистолет с серебряной инкрустацией. Ей оставалось прихватить еще кое-что из одежды.
— На самом дне ящика патроны — бери побольше. Кинкейд сунул руку поглубже и, наткнувшись на что-то острое, выругался.
— Там еще галльский кинжал. Бабкино наследство. Осторожно, а то…
— Спасибо за предупреждение, — буркнул он, слизывая с пальца кровь. Кинжал он вытащил и сунул за голенище мягкого сапога. Пистолеты были закреплены на поясе, через плечо закинута пороховница.
— Что же ты за боец такой, если не можешь взять нож не порезавшись? — насмешливо сказала Бесс, поднимая сумку и направляясь к двери. — Давай быстрее, — заторопила она его, потом вдруг осеклась, метнулась к столу и схватила забытую там золотую статуэтку.
— Я тебе эти слова припомню, — пригрозил Кинкейд.
В парадную дверь отчаянно колотили, но Бесс, будто не слышала. Она повела Кинкейда по коридору к дальней лестнице, по которой они спустились в небольшой подвал. Бесс открыла маленькую незаметную дверку и шагнула в темноту.
— Иди за мной, — сказала Бесс.
— Иду-иду, не волнуйся.
Они прошли узкий коридорчик и оказались в темном помещении, откуда был выход в винный погреб.
— Отодвинь их, — указывая на огромные бочки, велела Бесс.
— Слушаюсь, мэм, — с наигранной покорностью отозвался Кинкейд, отложил в сторону саблю и принялся за работу.
За бочками оказалась еще одна дверь, которая открывалась на лестницу, круто уходящую вверх. И снова дверь.
— Здесь тяжеленный засов. Снимай его, дверь открывается наружу.
Кинкейд толкнул дверь плечом, она поддалась не сразу. Потом обнаружилось, что мешали густо высаженные самшитовые деревца.
— Дай-ка я выйду первая, — сказала Бесс. — Мне уже приходилось здесь лазить. Держи свою саблю.
Бесс очень ловко протиснулась сквозь заросли. Выбрался за ней и Кинкейд. Они оказались в глухом уголке старого сада, где кустарник стоял высокой стеной.
— Это самшитовый лабиринт, — шепотом объяснила девушка. — Из него есть выход в старый сад, откуда мы можем…
— Ты командуешь только в лабиринте, — перебил Кинкейд. — После этого приказы буду отдавать я. — Он больно стиснул руку девушки. — Тебе ясно?
— Да, — кивнула Бесс.
— Тогда хватит об этом. — Он отпустил ее, стараясь унять покалывающую дрожь, которая неожиданно охватила его. Кожа девушки была мягкой и прохладной, близость ее возбуждала.
— Не волнуйся, — холодно ответила Бесс. — Со мной у тебя хлопот не будет.
Не будет, как же, про себя проворчал Кинкейд. В это верится так же, как в то, что золотые монеты с неба посыпятся, когда они ступят на территорию испанских колоний.
7
Кинкейд оглянулся, чтобы убедиться, что его спутница, ехавшая сзади, не заснула и не упала с лошади. До рассвета было еще несколько часов, а они оставались в седле с того момента, как покинули границы поместья. За всю дорогу они едва ли перемолвились парой слов. Из всех переделок, выпавших в жизни Кинкейду, эта обещала быть самой непредсказуемой. В Панаме ему однажды приходилось бывать; вот уж куда он меньше всего хотел попасть снова! Испанцы иноземцев не жаловали, коренное население тоже отнюдь не отличалось любезностью… Толковали, что некоторые путешественники попадались в лапы к индейцам-людоедам, а любой заключенный, которого отправляли в те края на каторгу, молился, чтобы умереть еще на пути туда.
Официальные отношения Англии и Испании ничего не меняли. Между ними мог быть мир, могла быть война, все равно любой говорящий по-английски пленник был обречен сгинуть на серебряных рудниках или в зловещих катакомбах-тюрьмах. Рассказывали даже, что испанцы кастрировали английских моряков, чтобы потом продать на Восток иноверцам.
Сколько же было пережито за четыре года с Жильен!.. Кинкейд вдруг окаменел — что это он вдруг ее вспомнил? Его лицо исказила гримаса. Этих воспоминаний он старался избегать.
Но старая рана уже открылась и ныла… Жильен, светловолосая куколка с тонким личиком и лазурными глазами … Будто игрушечная, весом как пушинка, но аппетитная и женственная, словом, мечта. Голосок у нее был нежный, взгляд застенчивый, нрав кроткий. И она всегда была готова поласкаться, хочешь в постели, хочешь в кустах.
Угораздило же его, дурака, втюриться в нее! Дорого ему это увлечение обошлось. Но тогда… тогда он был готов за Жильен все отдать. Она потребовала немного — обручальное колечко на пальчик и венчание у пастора. Жильен казалась ему ангелом, жизнь — раем, но их браку не исполнилось и трех недель, как у нее случился выкидыш. Беременность была от другого мужчины.
Кинкейд рвал и метал, бранился, грозился бросить ее, но Жильен рыдала и уверяла, что ее изнасиловали, клялась всеми святыми, что попалась в лапы к негодяю, который обесчестил ее. И Кинкейд сдался, простил жену, потому что хотел… потому что не допускал даже мысли, что эти ясные глаза могут лгать. Он готов был молиться на нее, потому что с Жильен он перестал чувствовать свое одиночество. Как же он мечтал быть нужным кому-то! А тут он стал — подумать только — главой семьи. Впервые в жизни он начал думать о будущем, в котором не было уже места грязной работе наемника.
Четыре года Кинкейд оставался слеп и глух к россказням о похождениях его маленькой женушки. Неоднократно он дрался на дуэли, защищая ее честь, и два храбрых парня поплатились жизнью, задев доброе имя Жильен. Но однажды лунной ночью, когда все кругом залито серебристо-желтым светом, в постели любимой жены Кинкейд застал своего лучшего друга Роби Манро. И Жильен оглушила мужа новостью, что ребенок, которого она в те дни носила, совсем от другого…
Пресвятая Дева Мария… Кинкейд закрыл глаза, отгоняя образ окровавленной Жильен. Он пронзил саблей сначала его, замахнулся на нее. Она кричала… как она кричала! Эти крики он до сих пор иногда слышит в лунные ночи.
Совсем рядом с дерева шумно взлетела сова. Лошадь, Кинкейда вздрогнула, отпрянула.
— Тише, малышка, тише, — успокоил он кобылу, поворачиваясь к Бесс.
Ее лошадь испугалась гораздо сильнее — белки глаз засверкали, уши навострились. Животное храпело, металось.
— Эй, — негромко крикнул Кинкейд. — Как ты там?
Бесс натянула поводья, стараясь унять кобылу.
