Право первой ночи - Айвори Джудит (полная версия книги .txt) 📗
Услышав про «органы речи», он вдруг ухмыльнулся. Ну вот, опять он относится к урокам как к забаве!
Эдвина пришла в отчаяние: из-за своей неспособности вложить свои знания в его голову... Однако она продолжала:
— Чтобы полностью разобраться в артикуляции, мне недостаточно просто сидеть и смотреть, как вы говорите. Для этого есть различные приспособления. К примеру, ларингоскоп. — И Эдвина достала из ящика стола маленькое зеркало с гладкой забавной ручкой. При виде этой игрушки ухмылка на физиономии у мистера Тремора стала еще шире. — Понимаете, если его вставить вам в рот, то в зеркале отразится ваша глотка. И я смогу следить за тем, как открываются ваши голосовые связки.
Он нервно рассмеялся, но ничего не сказал.
— Кроме того, мне придется исследовать положение вашего языка с помощью пальцев...
— Погодь! Вы че, правда хотите класть пальчики мне в рот?
— Возможно. Скорее всего будет вполне достаточно прижать к десне мизинец, чтобы проверить положение вашего языка.
Он с довольной миной скрестил руки на груди и, развалившись в кресле, пробормотал:
— А че, неплохо!
— «Что». Нужно говорить «что».
— Что ж, тем лучше!
Эдвина сердито поджала губы. Он повторил слово правильно, но вложил в него совершенно неправильный смысл.
— Посмотрим, что вы скажете после палатографии! — раздраженно пообещала она.
— А это еще че?
— «Что».
— Да ладно, что?
— Я прикреплю вам на небо пластинку, вы будете произносить разные звуки, а я стану вынимать ее и отмечать положение вашего языка по отпечаткам на этой пластинке.
— Стало быть, я верно усек насчет того, что вы весь вечер будете копаться у меня во рту?
— Мистер Тремор! — с возрастающим нетерпением воскликнула она. — Я не собираюсь выслушивать ваши непристойные домыслы по поводу моей работы...
— Непристойные?
— Ну, грубые. Неприличные...
— Да я сам знаю, что значит «непристойные»! — заявил он. — Просто я удивился: разве обрадоваться тому, что вы положите пальчик мне в рот, значит быть грубым? А ну-ка, попробуйте, увидите, что будет! — Он со смехом покачал головой и добавил: — И напрасно вы думаете, голуба, что коли мужчина и женщина вместе, это неприлично. У нас в Англии такое случается сплошь да рядом! Даже наша добрая королева этим не брезгует! Ведь всему свету известно про то, как она любит своего Альберта и прижила от него целых девять детей!
На миг Эдвина онемела от возмущения. Да как смеет этот мужлан распускать грязные сплетни о королеве?!
— Сэр! — гневно воскликнула она. — Я вовсе не намерена обсуждать с вами то, что происходит между женщиной и мужчиной... — Тут ей снова не хватило слов.
— Да не волнуйтесь вы так, голуба! Разве я не понимаю? Вы невинная девица, и вам конфузно! — Он заявил это не моргнув глазом, словно желая ее утешить!
Эдвина то открывала, то закрывала рот, пока наконец не выпалила:
— Да будет вам известно, сэр, что джентльмены никогда не заводят разговор о подобных вещах!
Он уставился на нее, забавно нахохлившись, все в той же позе: развалившись в кресле, скрестив руки на груди в небрежно расстегнутой жилетке. Смуглая рука не спеша прошлась по пышным усам.
— Это точно? — спросил он.
— Да! — отрезала она.
— А давайте поспорим, что джентльмены знают слова «невинная девица»?
— Ну... ну да, они их знают. — Эдвина замялась и упрямо заявила: — Но все равно не произносят их вслух!
— Тогда откуда они их знают? — Мистер Тремор подался вперед. — Кто-то же должен был им сказать?
Эдвина поджала губы, стараясь подавить нараставшие раздражение и испуг.
— Возможно, они произносят их при других джентльменах...
— А вы все утро мне талдычили, будто не знаете, про что толкуют между собой джентльмены.
— Я действительно этого не знаю! — Она уже была не рада, что развязала этот дурацкий спор. — Но вполне возможно, это одна из тем их бесед. Во всяком случае, при дамах они определенно об этом не говорят! А теперь давайте вернемся к занятиям!
— Как вам угодно. — Он устало пожал плечами. — Токмо вы сами хотели подготовить меня ко всяким разговорам после обеда, когда джентльмены остаются без дам. Почему бы мне не завести разговор о невинных девицах?
Эдвина уставилась на него, онемев от ужаса. И прошло немало долгих секунд, пока до нее дошло, что он просто над ней издевается. Кошачьи усы зашевелились, под ними блеснула знакомая ненавистная полуулыбка, а на щеке появилась ямочка.
Эдвина и сама не знала: обижаться ей или смеяться вместе с ним. Вообще-то она не любила, когда над ней подшучивали. Но сегодня почему-то не хотелось обижаться. Наоборот, у нее даже потеплело на душе... неуместное, но такое приятное ощущение... Каким-то чудом ему удалось посмеяться над ней, обвести вокруг пальца, но сделать это так, что она не чувствовала себя униженной.
Он наградил ее совершенно неотразимой улыбкой, а в следующий миг окончательно смутил:
— Сдается мне, вы совсем не знаете мужчин. Вы и целовались-то с немногими.
Что за возмутительная...
— С одним, — неожиданно для себя призналась она. — С вами. — Кто дернул ее за язык? Теперь он наверняка подумает, что она просто никому не нужна!
Однако ничего подобного не случилось.
Мистер Тремор моментально изменился в лице. Он показался Эдвине растерянным, потрясенным. От улыбки не осталось и следа. Его голос звучал совершенно серьезно.
— Черт меня возьми! Вот так дела, мисс Боллаш! Это же такая великая честь, что вы допустили меня первого!
Его признание оказалось настолько неожиданным, что Эдвина поперхнулась собственным смехом. Она долго откашливалась, прежде чем снова обрела дар речи.
— Мистер Тремор, вам следует отказаться от этого выражения: «Черт меня возьми!».
— И чего вы прикажете взамен? — нахмурился он.
— Ну, к примеру: «Я поражен!»
Он расхохотался было, но старательно повторил:
— Я поражен! Верно?
Слова слетели с его губ с такой правильностью и легкостью, что Эдвина не раздумывая воскликнула:
— Да! — Потом смущенно потупилась и добавила: — Совершенно верно!
А в следующее мгновение у нее просто захватило дух. Потому что он прошептал:
— Это вы меня поразили!
Эдвина вскинула голову, подозрительно прищурившись, готовая дать отпор любой попытке себя одурачить. Мик Тремор стремительно входил в роль. Ей все труднее было вспоминать о том, что он не настоящий английский лорд, а всего-навсего крысолов из Корнуолла.
А ведь это только начало! Как ей избежать новой душевной боли? Как не поддаться его обаянию?
У нее пересохло во рту. Все тело горело, словно в огне. Эдвина сидела будто зачарованная, не в силах отвести взгляд от английского лорда, поднесшего ко рту изящную красивую руку и задумчиво гладившего необычайно пышные холеные усы — кажется, это у него вошло в привычку. Стоило ему взяться за усы, и он становился задумчивым... задумчивым и немного лукавым. Тут Эдвина вспомнила, какими мягкими оказались его усы, когда прикоснулись к ее губам.
Только этого не хватало! Эдвина потупилась, прижимая руку к груди. Пальцы отчаянно комкали ворот платья, то и дело натыкаясь на едва заметную искусную штопку. Старое перелицованное платье. Платье, купленное сто лет назад, когда она еще верила в то, что может найти себе жениха. Когда у нее еще были деньги и поклонники.
Забыла, о чем говорила? Да и не все ли равно? Ей следует взять себя в руки, а уж потом открывать рот. Она застыла, уставившись на тихо гудевший ксилофон, и с каждой секундой ей все сильнее казалось, что это гудение раздается у нее внутри, словно в груди задели некую сокровенную струну, заставлявшую беспомощно трепетать и содрогаться все ее тело.
Она и не заметила, как за окном стемнело. В черное стекло смотрела черная ночь. Только слабо мерцавший фонарь где-то на углу улицы напоминал о том, что за пределами ее лаборатории тоже есть люди. Эдвина никогда не засиживалась за работой так поздно. Ничего удивительного, что в голову лезет всякая чушь. Хватит с них на сегодня. Утро вечера мудренее.
