Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" (книги .txt) 📗
— Ты пойдешь туда, —безапелляционно заявила Ида, не оставляя своему, пытавшемуся возражать брату, выбора. — И не просто пойдешь и будешь слушать каждое сказанное рядом тобой слово, но и возьмешь с собой меня.
— Не думаю милейшая кузина, что кто-либо из наших соседей оценят этот поступок, — спокойно ответил Клод, в то время, как Жюли, беспомощно ахнула и всплеснула руками, как будто Ида сообщила, что собирается совершить нечто еще более аморальное.
— О, я думаю, что никто не способен оценить подобный жест лучше наших соседей, — улыбнулась Ида, останавливаясь возле камина. — По крайней мере, это позволит мне не оставить за ними последнее слово.
— После подобной выходки они и вовсе потеряют дар речи, — усмехнулся Клод, не обращая внимания на суровый взгляд Жюли, который означал, что она не одобряет этой затеи и не собирается поддерживать свих родственников в ее исполнении.
—— Возможно, это к лучшему, —Ида внезапно помрачнела и, облокотившись на каминную полку, добавила: — Учитывая то, что я не появлюсь здесь некоторое время.
***
Жюли, хоть она и не одобряла решения своей сестры отправиться на вечер к Лондорам, не могла не признать, что это немного собьет спесь с гордых моралистов, коими были почти все их соседи. Более того, в глубине души она даже жалела о том, что не сможет увидеть их лица, когда Ида появиться в холле поместья Лондоров, держа под руку Клода. Моник, все еще чувствовавшая себя оскорбленной и все еще хранившая гордое, затворническое молчание, отказалась участвовать в этом бесстыдном представлении и посоветовала Иде посетить не увеселительный вечер, а местный приход. Ответом ей была, конечно же, ироничная усмешка, которая еще сильнее ранила самолюбие младшей Воле. Заявив, что она не выйдет в свет до тех пор, пока Ида не совершит публичное покаяние, она вновь удалилась в свою комнату, проигнорировав совет сестры уйти сразу в монастырь. Показное ханжество Моник Жюли не поддерживала, но и язвительные насмешки Иды, направленные на младшую сестру, ей не нравились. Но любые попытки вразумить их обеих, и маркиза Лондор знала это, были бы бесполезны. Их и раньше с трудом можно было назвать семьей, теперь же края прошедшей между ними трещины разошлись настолько, что не было даже смысла в примирении. Семья Воле перестала быть семьей и каждая из сестер понимала это.
Отчасти поэтому, отчасти потому, что не одобряла всю затею в принципе, Жюли не оставалась в обществе Иды надолго. Виконтесса Воле, впрочем, была куда более занята приготовлениями к предстоящему вечеру, с каким-то нездоровым, лихорадочным азартом выбирая платье, украшения, прическу. Единственной причиной этого Жюли видела желание отвлечься от всех навалившихся в последнее время событий настолько, насколько это было возможно. Но незадолго до назначенного времени, в которое должен был явиться Клод, чтобы сопровождать Иду на вечер, Жюли все, же решилась зайти к ней.
Ида, одетая в платье цвета шампанского, сверкая жемчугом на шее и белыми розами в темных волосах, сидела на стуле перед туалетным столиком, сложив на коленях руки, и невыразительным взглядом смотрела на свое отражение. В первое мгновение Жюли даже показалось, что сестра не замечает ее. В ее глазах и во всей несколько напряженной позе чувствовались сомнения и отсутствие решимости. Словно бы она еще раздумывала над тем, стоит ли ей появляться в обществе или же и в самом деле лучше покинуть Вилье-сен-Дени молча, не говоря ни слова. Решив воспользоваться этими сомнениями, Жюли, как можно более вкрадчиво, произнесла:
— Быть может, все же стоит отказаться от этой затеи?
— Пока не поздно? — губы виконтессы Воле тронула усмешка, но взгляд остался прежним. — Ты же знаешь, Жюли, я не имею привычки менять свои решения.
Жюли показалось, что эти слова Ида произнесла в большей степени для себя, для того, чтобы напомнить, что она не имеет права отступать.
— Признай, что ты едешь туда только лишь потому, что боишься, что твой отъезд будет воспринят нашим обществом, как признание поражения.
— Да, — холодно и без колебаний отозвалась Ида, глядя на отражение сестры, стоявшей за ее спиной.
— Это глупо! — воскликнула Жюли, встряхивая головой.
— Да, — снова ответила Ида, ничуть не меняя тон и выражение лица. — Но я почти всю свою жизнь, все последние годы уж точно, противопоставляла себя им во всем, в чем могла. Отказаться от этого противостояния сейчас для меня не менее глупо, чем продолжать его. Возможно, я просто привыкла к этому.
— Они не простят тебе подобной выходки, — продолжала настаивать Жюли. — Чем сильнее ты заденешь их мораль, тем сильнее они ударят тебя в ответ.
— Могут даже попытаться забить камнями до смерти, — криво усмехнулась Ида, оборачиваясь, наконец, к Жюли. —Это же ведь так по-христиански, не правда ли?
— Я лишь говорю о том, что ты и вправду могла бы держаться чуть скромнее, — покачала головой маркиза Лондор. — В твоем положении…
— Пусть считают, что я им горжусь! — резко воскликнула Ида, которую, видимо, раздражали любые попытки образумить её. — На казнь нужно идти гордо.
— Ты всего лишь ведешь себя вызывающе, — Жюли развела руками. — В этом мало гордости.
— С каких пор ты осуждаешь вызывающее поведение, дорогая сестра? — несколько ядовито осведомилась виконтесса Воле. — Сколько я себя помню, ты всегда вела себя куда более гордо и заносчиво.
Ничего не ответив на это обвинение, Жюли скрестила на груди руки и поджала губы. Больше всего ее задевал не сам упрек сестры, а то, что она прекрасно понимала, что он правдив.
Внизу послышался настойчивый стук дверного молотка, возвещая о приезде Клода.
— Что ж, мы вернемся к этому разговору, если ты пожелаешь, — произнесла Ида, быстро поднимаясь и направляясь к двери, за которой слышались торопливые шаги Жака, — а сейчас мне пора производить впечатление и повергать в ужас наше благопристойное общество.
— Клод поймет, если ты скажешь ему, что передумала, —предприняла последнюю попытку Жюли, но Ида толи сделала вид, что не услышала ее слова, толи и в самом деле не услышала их, уже занятая мыслями о том, что ей придется пережить в ближайшие часы.
***
В гордом одиночестве, высоко подняв голову, Ида ступила на порог залы. Она не чувствовала страха перед этими людьми, как не чувствовала надобности оправдываться перед ними. С пугающим хладнокровием она обвела глазами всех замолчавших при её появлении гостей. Она знала, что каждый в эту минуту осуждает её, каждый готов бросить в нее камень, но каждый ждет что кто-то другой сделает это первым. Молча, не опуская глаз, виконтесса Воле вошла в зал, принимая брошенный ей вызов. Все те, кто ненавидел её раньше, открыто выражали свое презрение, те, кто раньше любили, лишь опускали глаза, стараясь не встречаться с ней взглядом. Как же легко они все отреклись от нее. Даже от тех, кто совершает преступление с точки зрения государственного закона, люди не отрекались с такой легкостью. Продолжая улыбаться, хоть эта улыбка и стоила ей последних сил, Ида в упор посмотрела на Шенье, который тут же опустил свой вызывающий взгляд, на Анжелику, которая вздрогнула от её взгляда и тоже потупилась. Среди авторитетных дам послышались перешептывания, и Ида уловила в них нотки осуждения и, что задело её больше, неудержимой, рвавшейся наружу ненависти. Через миг уже и остальные оправились от её дерзкого поведения и около сотни злых и голодных глаз впилось в Иду. И теперь ей предстояла та самая схватка с уверенным в своей правоте и её преступлении большинством. На миг ей показалось, что её стоическое спокойствие покидает её, что она будет раздавлена, как бы не сопротивлялась.
— Милейшая кузина, ты, как всегда, очаровательна, — прошептал Клод, подхватывая её под руку и увлекая через зал к дивану.
— Благодарю, Клод, ты тоже в своей обычной манере, — со свойственной ей иронией ответила Ида, слегка приседая в реверансе. Появление Клода именно в этот миг для Иды было как глоток свежего воздуха, как ключевая вода в жаркий день. Сейчас она шла через зал с видом королевы, хоть и отверженной, но все же королевы, гордо встречая направленные на нее презрительные взгляды. Никто из присутствующих не удостоил ее даже кивком, а бывшие поклонники бросали в спину самые громкие обвинения. И Ида знала, что её улыбка и её присутствие здесь раздражали их куда больше, чем само её преступление. И осознание этого прибавляло ей уверенности.
