Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" (книги .txt) 📗

***

Дюран услышал шорох полога и повернул голову. Он не ждал посетителей сегодня, но знал, что это прибыл генерал Д’Эвре. И знал зачем. У него было достаточно времени, что бы обдумать то, что он скажет генералу и достаточно времени, что бы обдумать то, что сказал ему Блан. Кроме того, новость о прибытии штабного генерала из Парижа разлетелась по госпиталю с молниеносной быстротой.

— Ну что ж, капитан Дюран, я слышал, вы уже побывали в руках смерти, к которой так рвались? — усмехнулся генерал, присаживаясь на стул. Эдмон даже не повернул к нему головы.

— Впрочем, я здесь, чтобы сообщить тебе, что ты освобожден от дальнейшего прохождения воинской службы. Де Сент-Арно, как ты знаешь, умер, и делать тебе здесь больше нечего, — уже серьезно продолжал генерал. — Звание будет за тобой оставлено, но ты сам должен вернуться в Париж. Франция не может рисковать такими людьми как ты. Можешь считать это небольшим подарком крестного его любимому крестнику.

— Подарком? — переспросил Эдмон, и его губы презрительно искривились.

— Я подумал, что теперь, после того, как ты побывал, наконец, на войне, ты оставишь свои мысли о смерти, — спокойно ответил генерал Д’Эвре, продолжая не отрываясь смотреть на племянника. — Никто мне не возражал, поэтому это решение было принято единогласно.

— Вы хотели сказать «единолично», дядя? — презрительная усмешка герцога превратилась в ироничную. — Вы ведь даже не подумали о том, что бы спросить моего мнения.

Генерал приподнял голову и, взглянув на крестника сверху вниз, сказал:

— Когда служишь Франции, твою судьбу решает она.

— Вам ведь легко говорить об этом, потому что вашу судьбу Франция никогда не решала. После того, как я увидел, что Франция может рисковать тысячей человек, каждый из которых был в сотню раз лучше меня, ваши слова звучат неубедительно, — холодно ответил Дюран. — Кроме того, мне доверили…

— Эдмон, — резко прервал его генерал, — то, что ты сейчас можешь говорить со мной уже чудо. Ты — последний представитель старинной герцогской семьи, беспечное отношение к своей жизни непростительно.

— И что? — все так же холодно продолжал Эдмон. — Это не дает мне права на смерть на поле боя?

— Это в принципе не дает тебе права на смерть, — голос генерала был все ещё жестким. — Если бы я знал, что тебе всерьез захотелось покончить с собой столь оригинальным способом, я бы ни за что не отпустил тебя сюда. Я рассчитывал, что война тебя напугает, и ты вернешься обратно сам, но ты оказался таким же упрямым, как твой отец. Франция не может…

— Франция все может, господин генерал. Франция была готова отправить меня на эшафот, чтобы я умер как преступник. Это Франция могла допустить, такая смерть подходила для герцога де Дюрана, — Эдмон с усмешкой приподнял бровь. — А его же смерть на поле боя она допустить не может.

— Эдмон… — попытался возразить генерал, но Дюран прервал его, приподнимаясь на локте и глядя на Д’Эвре горящими глазами:

— Франция все допускает, император все допускает, Бог все допускает. И я хочу умереть, как герой, раз пришло время умирать.

— Эдмон, выслушай же меня, наконец! — гневно воскликнул Д’Эвре, теряя терпение. — Да, Франция готова была отправить тебя на эшафот, потому что тогда шла речь о правосудии, а закон един для всех. А то, что ты творишь сейчас это глупое самопожертвование ради женщины. И я проделал путь из столицы сюда не ради праздного развлечения. У меня есть дела куда более важные, чем беседа полуживым племянником в попытке образумить его.

— Может быть, сейчас речь идет тоже о правосудии, только куда более верном, — прошептал Эдмон, откидываясь на подушку.

— Ты отправляешься в Париж, как только поправишься. Все документы уже подписаны и утверждены. Буду рад видеть вас в столице, господин герцог, — безапелляционно подытожил генерал и, развернувшись на каблуках, ушел, резко, почти со злостью, откинув полог. Эдмон дернулся, пытаясь приподняться, желая бросить в след дяде, что-то саркастично-дерзкое, но ощутив пронзительную боль, тихо застонал, ложась обратно. Ему не давали даже умереть.

***

Поскольку теперь его внезапно начавшаяся военная карьера так же внезапно завершилась, Эдмон не видел смысла задерживаться в Крыму, хотя Жиро настаивал на более длительном лечении. Героя битвы на Альме, как его в шутку называл Блан, ждало бесславное возвращение домой. И, если бы не безапелляционный тон Жиро, Дюран уехал бы во Францию в тот самый день, когда генерал Д’Эвре принес ему приказ о его отставке. Раз остаться было невозможно, он не хотел отсрочивать отъезд, тем более что чувствовал себя вполне сносно, когда не делал резких движений. Впрочем, был человек, не попрощавшись с которым он не желал покидать Крым и человеком этим был полковник Ромини. Жиро был категорически против этой встречи, так как Данте был ещё слишком слаб, но настойчивость Эдмона оказалась сильнее.

Состояние Ромини, впрочем, и в самом деле оставляло желать лучшего. Когда Эдмон вошел к нему, Ромини лежал, закрыв глаза и, казалось, даже не дышал. На голове была широкая, закрывавшая лоб, повязка, левую щеку и часть шеи украшал медленно заживавший ожог. В первое мгновение Эдмон хотел, было, развернуться и уйти, но бодрый, хоть и тихий голос итальянца остановил его:

— Не уходите, Дюран. Подняться я не могу, но поговорить с вами вполне в силах.

— Жиро был против моего посещения, — улыбнулся Эдмон. Ромини открыл глаза и, весело прищурившись, посмотрел на собеседника.

— Я знаю. Именно поэтому я лежу здесь и умираю в большей степени от скуки, чем от ран. Но я был уверен, что именно вам достанет упорства пробиться ко мне. Вы, впрочем, я слышал, тоже немало пострадали на Альме?

— Да, — кивнул Эдмон. — Но, как видите, я уже здоров.

— И уезжаете в Париж.

Это не было вопросом, Данте говорил утвердительно, но Эдмон все же кивнул в ответ. Оставалось только догадываться, откуда полковник располагал всеми сведениями, находясь в почти полной изоляции. Ромини слабо улыбнулся и снова закрыл глаза, сделав глубокий вдох, который, видимо, отозвался ему резкой болью, потому как он едва уловимо повел бровями.

— Самое глупое сражение на моей памяти, — серьезным тоном произнес Данте после не долгого молчания. — Представляете, Дюран, ведь кто-то в нем все же умер.

— Кто-то сумел получить в нем звание героя, — Эдмон слабо улыбнулся, а Ромини глухо, еле слышно, рассмеялся.

— Да, слухи о вашем героизме дошли даже до меня, — произнес Данте и, внимательно посмотрев на герцога, спросил: — Слышал, кстати, вы все же нашли общий язык с Бланом?

— Он проявил ко мне некоторое участие, — неопределенно пожал плечами Эдмон.

— Анхель Блан хороший офицер и хороший человек, — со знанием сказал Ромини. — То, что со мной он находился в конфронтации, ничуть не умаляет его достоинств. Я смело могу сказать, что для меня было честью служить рядом с ним.

— Было? — переспросил Дюран, заметив, как спокойно и часто Ромини говорит в прошедшем времени, словно карьера его была уже закончена.

— Вы ведь знаете, что маршал умер. Я воевал с де Сент-Арно ещё в Алжире, — прошептал Ромини и уголки его губ слабо дернулись. — Я сделал карьеру под его командованием. Боюсь теперь, когда я потерял единственного, кому хотел бы служить, мне тоже придется уйти в отставку.

— Пожертвуете такой карьерой, Ромини? — спросил Эдмон, приподнимая бровь. Данте махнул рукой так, как будто речь шла о чем-то совершенно незначительном.

— Я ушел в армию наивным и восторженным юношей, герцог, потому что отец требовал, что бы я нашел свое место в жизни, — проговорил он. — Тогда я и в самом деле нашел его. Но теперь оно не здесь. Такое случается, когда вы достигаете возможного для себя предела. Главное, лишь понять, что на этом месте вам больше нечего делать.

— И что же вы будете делать?

Ромини пожал плечами и, переведя взгляд с собеседника на потолок, ответил:

— Уеду в Италию, во Флоренцию, к родным и попытаюсь найти себе жену среди тосканских полей. Почему бы и нет, в конце концов? Я слишком долго старался быть французом, будучи итальянцем.